Крис Клив - Золото
Том усадил спортивных чиновников на отведенные для них места; им принесли кофе и печенье. В половине двенадцатого Зоя все еще не появилась. Чтобы успокоиться, Том снова проверил оба велосипеда. Потом прошелся по треку и смахнул с половиц несуществующие пылинки. Проверил работу оборудования для фотофиниша, прошагал вдоль линии старта и попросил проверить, передается ли изображение на мониторы.
Он опять позвонил Зое и опять нарвался на автоответчик. Он оставил сообщение, всеми силами стараясь говорить спокойно, поднялся наверх, прошел через вестибюль, выглянул на улицу. Небо затянуло серостью, дождь шел не переставая, а Зои нигде не было.
Кейт закончила разминку на тренажере, и теперь массажист руководил ее упражнениями на мате.
– Все в порядке? – весело поинтересовался Том. – Ноги не отвалились?
Кейт взглянула на него.
– Новости есть? Он покачал головой.
– А вдруг она не приедет? Том посмотрел на часы.
– Есть еще двадцать минут. Ты же ее знаешь. Она просто играет с тобой. Прячется где-нибудь за углом и разминается.
Струи дождя грохотали по стеклянной крыше велодрома. Кейт прикрыла ладонью глаза от слепящего света прожекторов.
– Допустим, – сказала она. – Но если она все-таки не появится?
Том вздохнул.
– Официальные представители федерации здесь. Бумаги подписаны. Если она не войдет в эти двери к полудню, на Олимпиаду поедешь ты. Она знает правила. Вы обе согласились им следовать.
Кейт покачала головой.
– Если что-то случилось, я готова поступиться правилами. Том кивком указал на спортивных чиновников:
– Эти ребята не согласятся. К несчастью, девять десятых гонки состоят в том, чтобы появиться на линии старта. Уж ты должна понимать это лучше всех.
– Позволь мне позвонить ей, ладно? – попросила Кейт. Том не сводил с нее глаз.
– Нет. Вот так она и морочит тебе голову. Она появится. А тебе нужно думать о себе, о своей гонке.
– Ладно, – нахмурилась Кейт.
Без десяти двенадцать Том снова поднялся в вестибюль и встал там, глядя на двери. Что-то теснило грудь, его подташнивало, он был страшно зол. Ну зачем она так себя ведет? Почему не использовать свой спортивный талант для победы на треке? Почему обязательно мотать всем нервы?
Дождь начал стихать, асфальт заблестел под лучами апрельского солнца. Из-под колес машин веером разлеталась вода.
Зоя подъехала на тренировочном велосипеде, швырнула его у обочины и вбежала в двери велодрома без восьми двенадцать. Она промокла до нитки, волосы облепили ее лицо, вода стекала со спортивной сумки на пол вестибюля.
Она остановилась в шести футах от Тома, смотрела на него, тяжело дыша. От ее вымокших джинсов и черной куртки валил пар.
Злость сразу улетучилась. Том бросился навстречу Зое.
– Черт побери, что случилось?
Зоя опустила глаза и шмыгнула носом.
– Я чуть не упала.
– С велосипеда?
– Со своей башни.
Ну что ты на это скажешь?
– Хотя бы разгорячилась, – помолчав, неловко пошутил Том и взглянул на часы.
– Говори, что делать, – поймала его взгляд Зоя.
– Сможешь переодеться за четыре минуты?
– Да.
– Так давай скорее. Твой велосипед подготовлен. Жду на старте. Обо всем поговорим после, ладно? Ты да я. За чашкой кофе. А теперь я хочу, чтобы ты сосредоточилась только на гонке – есть такой пункт у тебя в голове? Такое место, где ты бываешь во время гонок? Больше ничего не существует, ясно? Будешь спускаться по лестнице, не гляди на Кейт. И на чиновников – тоже. Просто переоденься, иди к линии старта и смотри на меня. Я о тебе позабочусь, договорились?
– Договорились.
Голос Зои едва заметно дрожал. Том протянул руку.
– Мобильник.
Зоя послушно отдала телефон Тому.
– Почему ты еще здесь?
Зоя сорвалась с места и помчалась вниз. Том шел за ней. Даже теперь, в расстроенных чувствах, она была все равно изящна. Том шел прихрамывая, хрустя больными коленями, а Зоя летела легко, словно пылающий факел. Бессознательное чувство предназначения сквозило в ее движениях. Казалось, время и пространство втянули животы, чтобы дать ей пройти, – как остолбеневшие вышибалы у двери ночного клуба.
– Черт, – прошептал Том. Только теперь осознавал он, как ему хочется, чтобы победила Зоя.
У него в кармане зазвонил мобильник. Это был телефон Кейт, а на экране высветилось имя Джека.
– Дружище, – сказал ему Том, – это я. Все личные звонки переносятся на после гонок.
В ответ – молчание.
– Джек, – чуть громче произнес Том. – Это я, Том. Голос Джека зазвучал как-то неестественно, хрипло:
– Тут такое дело… Ситуация, знаешь, хреновая. Я в больнице. Софи увезли в реанимацию, и мне надо сказать Кейт, чтобы она…
– Ясно. Хорошо. Теперь помедленнее.
Том поравнялся с треком. Он повернулся спиной к Кейт, зоне разминки и представителям федерации и прикрыл мобильник ладонью.
– Что ты делаешь в реанимации? Кейт ничего такого не говорила.
– Она ничего не знает. У Софи поднялась температура, я повез ее на осмотр, а по пути ей вдруг стало хуже. Просто очень плохо. Я не понимаю, что происходит, поэтому, пожалуйста, скажи Кейт, пусть приезжает. А вообще мне бы лучше самому поговорить с ней. Можно?
Том колебался.
– Ты же знаешь, что решается сегодня, да?
– Да, знаю, но это… черт, я хочу сказать, что…
– Да, да, конечно, я тебя понимаю.
Том обернулся и бросил взгляд на разминочную зону. Кейт, нервничая от прилива адреналина, перепрыгивала с ноги на ногу и смотрела на дверь раздевалки в ожидании Зои. Она уже надела шлем, так что глаз не было видно.
Стараясь успокоиться, Том с силой выдохнул.
– Послушай, тебе решать. У нас всего пять минут до гонки. Если честно, Кейт сейчас как никогда близка к победе. Она тебе нужна там или ты хочешь, чтобы она все сделала здесь? Это твоя семья. Что для вас лучше?
Последовала короткая пауза. Потом Джек произнес:
– Предлагаешь ничего ей не говорить?
– Я предлагаю сказать все, но после гонки. Если она победит в двух заездах и не станет принимать душ, то освободится через сорок минут. А ты эти сорок минут будешь рядом с Софи, и я уверен, что ты со всем справишься. Твоей жене предстоит самая важная гонка в ее жизни. Вот все, что я хочу сказать.
– Да, но если что-то… ты понимаешь… случится, а я ей не сказал?
– А если все образуется, что тогда? Это будет третья Олимпиада, которую она пропустит. Я ее тренер, Джек. Я веду счет, а не ты.
– Это нечестно, Том. Том вздохнул.
– Знаю. У меня стресс, и у тебя стресс. Слушай, я уже сказал: тебе решать.
И Джек решил:
– Я могу с ней поговорить?
Том снова взглянул в сторону разминочной зоны. Зоя была уже там. Она натягивала перчатки и смотрела на него в полном отчаянии.
– Ладно, – сказал Том. – Сейчас.
Он знаком велел Зое отойти в дальний конец разминочной зоны и отнес Кейт мобильник, чувствуя себя предателем.
– Что-то случилось? – спросила Кейт. Том спокойно ответил:
– Это Джек.
– В чем дело?
– Это Джек, – повторил Том.
Кейт взяла телефон рукой, затянутой в перчатку.
– Джек? – проговорила она. – Все хорошо?
Том смотрел на свое отражение в визоре ее шлема, видел неуверенную линию ее губ. А потом Кейт чуть-чуть улыбнулась.
– О, Джек… – произнесла она.
Она еще немного послушала, и Том наблюдал, как покраснели ее щеки под визором, какой широкой стала улыбка.
– Постараюсь, – тихо сказала Кейт. – Спасибо тебе. Да. Я знаю, что смогу.
Том видел, как Кейт словно бы тянется к голосу Джека, прижимая телефон к щеке.
– Я тебя тоже люблю, – сказала она, и Том увидел, как из-под визора вытекли две слезинки и устремились вниз к подбородку.
– Спасибо, – сказала Кейт Тому.
– За что?
– За то, что позволил ему пожелать мне удачи.
Северный Манчестер, больница общего профиля, детское отделение интенсивной терапии 11.58Джек убрал мобильник в карман и рухнул на стул. По нервам словно пробегали разряды статического электричества. Он не знал, спит Софи или без сознания, а слишком занятые медсестры ничего ему не рассказывали. Его дочь молчала, но ее тело говорило через мониторы аппаратуры. Приборы попискивали и снимали показания. Джек стал смотреть на экраны. Судя по данным аппарата фирмы Siemens, частота сердцебиения Софи составляла восемьдесят восемь ударов в минуту; частота дыхания – двадцать два вдоха-выдоха. Джек вдруг осознал, что притопывает в такт мониторам, раскачивается из стороны в сторону, страстно взывая к ускользающей жизни.
Он чуть не рассказал обо всем Кейт. Невыносимо одному нести такую ответственность!
Джек смотрел, как от дыхания дочери запотевает прозрачная зеленоватая маска, и чувствовал чудовищную стремительность времени. Мысль о том, что Софи может умереть, никогда их не покидала – с того момента, как был поставлен диагноз, – но все же она казалась чем-то вроде скверного пункта на карте, вроде Берега Слоновой Кости. Такое место не так уж пугало, пока ты держался от него подальше. Туда отправляются люди похрабрее тебя, а уж тебе, если что, достанет времени собрать чемоданы. А тут вдруг он, в своем велосипедном трико, с ключами от дома и машины, с мобильником и суммой в пять фунтов семьдесят три цента в карманах, сидит и смотрит на Софи, а она, может быть, умирает. По-настоящему умирает. Такова природа времени: оно похоже на широкую, красивую, плавно спускающуюся винтовую лестницу, но последние ступени внезапно оказываются подгнившими.
