Юргис Кунчинас - Via Baltica (сборник)
Он все нудил, так и не приступая к рассказу о новой работе, которая избавит меня от конвейера и телогрейки…
– Теперь внимание, Божья тварь! Там есть место, но нет работника, понял? Комнатенку получишь и восемьдесят семь рубликов в месяц. А работы почти никакой, только надо будет записывать в особый журнал, сколько птиц и каких пролетело мимо твоей халупы. Ты птиц различаешь?
– Ну, ворону знаю, сороку…
– Ты это брось! Вот-вот начнется миграция, там до зарезу нужен работник. Никто не хочет ехать в эти Базары, а у тебя такие дела…Ну, еще по одной, и будь здрав! Долго не думай! Завтра ко мне заскочи, только щетину сбрей. Пойдем к товарищу Асину, я представлю тебя – и дуй к татарам в Базары, ха, ха!
Видали каков! Даже зарифмовал!
По утрам я завариваю большую чашку ячменного кофе (20 % цикория), съедаю яйцо (прямо из-под несушки) и, если нет дождя, пробираюсь во двор к поленнице. Здесь меня не видит никто, а я вижу всех! Вот к югу помчались теплолюбивые птахи, а с юга, по заученному маршруту Via Baltica, стаями прилетают грачи, курлычут серые журавли, скрипят гуси. Подают голос и мелкие болотные жители – всякие там петушки и курочки. Я всех отмечаю в журнале. Конечно, никто и не требует, чтобы я регистрировал всех небесных странников до единого – я же не паспортный стол. Всех разве углядишь! Порой налетает такая туча, что неба не видно! Можно только гадать, сколько их там приблизительно, особенно если заявятся редкие виды. И главное – почти девяносто рэ в месяц! Правда, высчитывают алименты. Но еда в Базарах недорогая и сытная. И выпивать получается реже. Вот, к примеру, вчера: пришел участковый проверить, как я живу, может, злоупотребляю и отлыниваю от работы? Такой ничего себе участковый, из ветеранов, борец с лесными, мобилизацию по деревням проводил. Был даже завотделом, теперь за такими, как я, приглядывает. Ну, приехал, порылся в моих журналах (для вида), долго рассматривал всю это птичью латынь, а потом уже без церемоний:
– Выпить чего-нибудь есть?
Выпили мы, разговорились, даже общих знакомых нашли. Только он мне чем дальше, тем меньше нравился: слышь, говорит, ты птиц-то считай, только лучше вылови какого-нибудь подлеца, их здесь пруд пруди! Выпей с таким, разузнай, а уж я тебя не забуду! Тоже мне, птица. Я ему: извините, не на такого напали! Он в крик. Обошлось без драки, но все-таки… Стало ясно: при случае он меня защищать не будет, даже наоборот! А с другой стороны – чего мне бояться? Ну бывает, с получки принесу, там, пива или вина; иной раз домохозяин мой, Чапас, стопку нальет ради праздника, но ведь в Базарах не было ни пивбаров, ни забегаловок. А нету соблазна – и охоты особой нет. Еще Чапас научил меня плести корзины, а потом и метлы вязать. И банные веники. Неказистые у меня получались изделия, что правда, то правда. Но учитель сказал, что все впереди, главное – терпение и тренировка.
Летом в Базарах не жизнь, а одно удовольствие. Зелено, чисто, рыбы полно – хоть руками хватай. Даже раки стали опять попадаться. Я по работе следил за выводками уток, луня и чомги, а в дальнем лесу было гнездо черного аиста – я его охранял и вносил в журнал наблюдений. Этот журнал получался все лучше. Словом, я оклемался, расслабился и написал «госпоже», чтобы сюда привезла Антукаса. Она мне ответила: мол, твои копейки идут на оплату детского садика, а что касается сына, так шиш тебе с маслом, дубина ты стоеросовая, а ей «предстоит круиз» (слово в слово!) в Финляндию, а Антукаса же увозят знакомые в Крым. Жаль, конечно, но что поделаешь.
А на меня положила глаз соломенная вдова Вероника – взбалмошная, грудастая и выпить не дура. И никакая Финляндия ей не нужна. У нас с ней был уговор: вернется из заключения ее Зигмас, и мы друг друга не знаем! Зигмасу я сам написал в его заведение «П/Я», чтобы потом не было никаких претензий. Плевать, что они в разводе! Зигмас ножи мастерил, за ножик и сел. Как-то, лето было в разгаре, примчалась Вероника с бутылкой и сообщением: зарезали в этой тюрьме ее Зигмаса! Еще ей сказали: когда закончится срок, она сможет приехать и его перезахоронить, если захочет. У вдовушки слезы текут по щекам, а глаза улыбаются. Вернее, один глазик скорбит, а другой – мне подмаргивает. Распили мы с ней бутылку, и я ее выгнал. Потом она захаживала ко мне, пока не свалила в город с концами.
И тут, как снег на голову, сам Асин, работодатель. Полистал журнал, видит: придраться не к чему, и остался вроде доволен и не доволен. Доволен – ясно почему, а не доволен, скорее всего, потому, что этот прохвост (его выраженьице!) Болеслав оказался прав: работал я добросовестно. Асин мне даже прибавку пообещал, а на прощание сообщил (с каким-то особенным раздражением), что Болека он со службы выгнал:
– Классиком, понимаешь, заделался! Всякие там вечера, выступления, читательские конференции, а работу кто будет делать? Пускай себе развлекается, я себе другого нашел, неписучего!
К осени, когда Via Baltica вновь ожила и работы вдруг навалилось столько, что я забросил свои соломенные поделки, в поле моих наблюдений ненароком попал Болеслав! Не один – его сопровождал Матуконис, тот наш участковый. Не учуял я, каким боком все это выйдет! Сами выпивку принесли, и у меня имелась заначка – «премиальные» за доблестный труд. Уселись за стол, а я тогда все выбегал на улицу поглядеть на пролетающих птиц. Выяснилось, что писатель прибыл сюда не случайно, а – для написания художественного очерка о базарских татарах: шорниках и скорняках. Приютил его участковый, но и в мою берлогу он будет заглядывать! Я почему-то не слишком обрадовался, хотя именно Болек меня сюда трудоустроил.
Наутро все опять повторилось. Болек (он тут и проспал всю ночь) выпил стопку и полез целовать ручки супруге Чапаса. И участковый явился не запылился. Стало мне как-то неловко, хотя понятно – все пьяные одинаковы. Но одно дело с Чапасом раздавить пол-литра и совсем другое – пить с таким опасным начальством. А они тут оба начальство – один участковый, другой специалист по татарам. Вышел я в то утро на улицу, гляжу – сидит в ольшанике сокол, редкая птица! Кинулся за журналом – журнала нет! Нет и нет! А все время висел на веревочке, на заметном месте. Гости на мой вопрос развели руками. Записал я сокола на тетрадном листке, в книге потом отмечу. Уселись опять за стол. Уже и все анекдоты вспомнили, и о бабах вволю наговорились, снова стало смеркаться, а они сидят и сидят! Участковый клянчит у старухи Чапене то солененького, то чего-нибудь кисленького. А Болек базарит про муки творчества. Я тогда заснул как убитый – тоже не воду пил, а разбудил меня пан участковый, весь опухший, зато уже в милицейской форме! Рядом – парторг Кляйнис и еще человек из конторы, по прозванью Жучок. Сидит за чистым столом и что-то строчит.
– Одевайся! – командует участковый. – Поедем прокатимся!
Ржет как мерин и наливает мне полный стакан домашней, а я спросонья не сообразил и ухнул его, как стакан кефира. Закусываю огурцом, а он, подлец, наливает снова. Я, хоть и бухой, а забеспокоился – откуда такая щедрость и что это за сборище?
– Во! – говорит участковый присутствующим, – глядите! Видали, что за пьяница поселился в нашей деревне! Спровадим его отсюда, спокойней будет!
Тут уж меня проняло – я их всех обложил по матери.
– Вот, товарищи, зафиксируйте, как он здесь выражается!
И вытаскивает из своего трепаного портфеля мой журнал наблюдений.
– Во, во! – продолжает. – Вот что он пишет, слушайте! Пеликан! Чудеса: через наши Базары пролетел пе-ли-кан! Ну, что вы на это скажете? В журнале записано!
Присутствующие ржут, бьют себя по коленям, гогочут, как нанятые (позже выяснилось, что их действительно наняли за бутылку).
– За кого он нас принимает?
Сплю я, что ли? Где Болеслав? Ничего не соображаю, только вижу под окном председательский «газик». Ага!
Я кидаюсь к дверям, но участковый, видно, того и ждал! Подставил мне ногу, подонок, я и бряк на пол, губу расквасил. Лежу, не рыпаюсь.
– Вставай, не валяй дурака, поехали! Пеликан! Пишет всякую чушь, да еще задаром! Дармоед! Алкаш! Алиментщик!
Мой паспорт, гляжу, у него в руках. И обтерханный военный билет. Весь я в его руках, красных, как обложка билета. Теперь помолчу: ничего не изменишь, а понапишет – потом разгребай! Как все ловко! Уходя, он еще мне подсовывает рюмашку, а я, стыдно сказать, беру, опрокидываю ее и… эх! Дорога не долгая – дыр-дыр-дыр, и мы уж в райцентре. Via Baltica! Вот вам и пеликан!
Чиррр – болт уже во втулке. Чир-чиррр – и второй уже там. У конвейера прохлаждаться нетрудно, над головой не каплет. Сосед только что угостил глотком чефиря-чифиря. Можно жить. И «лечиться» недолго осталось, мой курс на исходе. И весна на носу. Чапас писал, что участковый наш «погорел», приятная новость! Читаю дальше: нет, не в переносном смысле сгорел, а в самом прямом – воспламенился от водки. Белая горячка его сожгла – delirium tremens, так вроде бы по латыни. На похоронах, написал старик, даже пальнули несколько раз: дело в том, что еще при отце всех народов, товарище Сталине, участковый подстрелил не просто лесного, а какую-то важную птицу…
