Миа Марч - Время прощать
– Очень здравое желание. Вы молоды, можете поехать. К примеру, с мужем в свадебное путешествие. – Он кивнул на кольцо.
Снова Кэт посмотрела на кольцо, потом на Маттео. Тот дернул плечом и ушел в переднее помещение.
«Маттео разочарован, – сообразила Кэт. – Вероятно, планировал пригласить меня погулять после мастер-класса по приготовлению канноли».
От этой мысли Кэт прошиб озноб. Она попыталась представить, на что может быть похоже свидание с Маттео – с парнем, который вырос в семье иммигрантов и мог много рассказать о своей семье и родственниках. С парнем, который учился в медицинской школе в Нью-Йорке, вернулся домой на время ординатуры, чтобы быть поближе к родителям, пока отец проходил химиотерапию. С парнем, побывавшим в пятнадцати странах. С парнем, который мог бы шептать ей на ухо всевозможные романтические слова по-итальянски.
«Это внешнее, – напомнила она себе. – Я его романтизирую. Я даже толком его не знаю».
Ее первый настоящий бойфренд, которого в шестнадцать лет она считала умным, искушенным и якобы светским, оказался до такой степени ограниченным, что Кэт удивилась, пока наконец не осознала, что подлинная совместимость, влечение друг к другу и любовь имеют мало общего со списком талантов. Другой парень, который всех называл «чувак», ездил по стране за «U2», летом делал бизнес на стрижке газонов, а зимой орудовал видавшей виды снегоуборочной машиной, знал о политике и истории больше любого известного ей человека.
«Люди могут удивлять. И я не позволю, чтобы меня ослепило звучное итальянское имя и хирургические штаны. Или обалденный брюшной пресс и экзотически красивое лицо. Уже ослепили, конечно, – призналась она себе, – но я не поддамся. Оливер заслуживает лучшего».
– Я уже дал этому тесту выстояться положенный час, – сообщил Алонцо. – Я не знал, сколько у вас времени, поэтому не хотел тратить его на ожидание.
Рецепт он записал на листке бумаги и объяснил, как замешивал крутое тесто. Затем шаг за шагом показал, как пользоваться формой, как жарить трубочки для канноли до золотисто-коричневого цвета, всего пару минут, и как заполнять их смесью крема, рикотты и сахара. Они сделали несколько видов начинок, окунули концы некоторых канноли в растопленный шоколад, посыпали шоколадной крошкой.
Кэт было так хорошо, что она совсем забыла о кольце. И о Маттео. Пока он не вернулся в кухню за образцом ее работы. Алонцо отлучился обслужить покупателей, и внезапно на кухне стало тесно от слишком близко стоящего Маттео. Кэт чувствовала запах его мыла. Она следила, как он подносит трубочку к своим слишком уж сексуальным губам и откусывает.
– Perfetto, – произнес Маттео. – Идеально.
С улыбкой она тоже попробовала.
«Хорошо. Не так, как у Алонцо Виолы, но все равно хорошо».
– У тебя на губе немного крема и сахарной пудры, – прошептал Маттео, не сводя глаз с ее рта. – Я бы помог тебе убрать их, но кольцо не позволяет.
Что-то внутри у нее ослабло, хрупкий барьер, который и не мог устоять, сколько бы она ни твердила себе, что Маттео просто красивый парень, отец которого может научить ее печь настоящие канноли. Ей понравилось, что он уважает ее помолвку. Даже если в эту самую минуту именно Кэт была повинна в неуважении к столь знаменательному событию.
Маттео откусил еще от канноли.
– Я восторгаюсь тем, что ты полностью отдалась уроку. Вижу твою страсть, то, как серьезно ты относишься к пекарскому делу. Однажды у тебя будет своя пекарня, не сомневаюсь.
– Это моя мечта, – призналась Кэт, оглядываясь вокруг. – Эта плита, эти серебряные миски, этот просеиватель для муки… Это место. Однажды. – Она положила свою трубочку. – Сейчас же все так… непрочно.
– Кроме этого. – Он выразительно смотрел на кольцо.
– Даже это, – прошептала она так тихо, что не поняла, произнесла ли это вслух.
– О? – серьезно удивился он.
Кэт уставилась на просеиватель для муки.
– Сейчас все приводит меня в смятение. Моя мама… Она… ты знаешь, что с ней. Я не способна думать. Не могу… не знаю, как отношусь к тем или иным ситуациям, событиям, людям. Чувствую себя просто…
– Чувствуешь просто – что? – Он накрыл ее руку ладонью.
Его ладонь была сильной, теплой.
– Как на дороге с односторонним движением, наверное. – Она воздела руки вверх, немедленно пожалев о потере контакта с его кожей.
– На дороге с односторонним движением куда? Ты имеешь в виду свою нынешнюю жизнь?
Кэт повернулась к нему.
– Да, именно это я имею в виду. Свою нынешнюю жизнь. Жизнь, которая не изменится. Ничего не изменится. Я выйду за парня, с которым познакомилась в пять лет. Испеку свою стомиллионную лепешку и маффин для гостиницы. Раз в год стану ездить на отдых в Париж, в Рим или куда-нибудь еще, где всегда хотела побывать. А потом буду возвращаться домой, к жизни, которая навсегда для меня установлена.
– Установлена? Кем?
Она перестала мерить кухню шагами.
– Кем? – Ха. Кем – это правильно. – Обстоятельствами. Я думала пойти в колледж, но знала, что хочу открыть свою пекарню, поэтому решила, что буду заниматься своим ремеслом, печь для гостиницы. Так я и поступила. А поскольку моя мать всегда была здесь одна, моя жизнь и помощь всегда казались правильным поступком.
– Значит, жизнь, которая больше не кажется тебе правильной, установила ты сама. Ты же знаешь, что можешь изменить свою жизнь, не так ли? Человек сам кузнец своего счастья, как говорится.
– Но сейчас моя мать умирает, Маттео. И ее самое большое желание – увидеть меня пристроенной и счастливой, замужем за парнем, которого мой отец любил как собственного сына. И я не уверена, что не хочу выходить за Оливера. Он – золото, как говорит моя подруга Лиззи. И это правда. Просто я не уверена, что готова остепениться. Я хочу увидеть Париж, поесть тапас в Испании. Я хочу побывать на земле, где была ферма Исака Динесена[3] в Африке. Мечтаю попробовать все пирожные в Париже и поучиться у таких мастеров, как твой отец. Но это нереально.
– Это еще почему? Тебе двадцать пять лет, Кэт Если ты не соберешься объехать мир, познакомиться с новыми людьми и пережить приключение сейчас, то когда?
– Моя мать умирает. А Оливер сделал мне предложение, и я согласилась. Моя свадьба в «Трех капитанах» успокоит ее сердце.
Маттео задумчиво посмотрел на Кэт.
– Мне кажется, ее сердце умиротворится, если ты будешь счастлива. Но как бы и куда бы ни привела тебя жизнь, Кэт, я рад, что познакомился с тобой.
Слезы так близко подступили к глазам Кэт, что она отвернулась и усилием воли заставила себя не плакать.
– Полагаю, свадьба уже скоро…
Кэт повернулась к нему, пораженная, что Маттео затронул эту тему. Выходит, он понимает.
– Мы назначили торжество на ноябрь, примерно на День благодарения. Это любимый праздник моей матери. Она занята проработкой деталей… когда есть силы. Это не слишком большая нагрузка для нее – беготня по свадебным салонам и фирмам по выездному обслуживанию, чтобы попробовать стейк на ребрышке?
– Ей потребуется самой судить о том, что она может. Если почувствует слабость, то просто отдохнет. Но если желает планировать твою свадьбу, вероятно, это ей и нужно: радостная цель, красивый жизненный цикл, новое начало. Если только за этим кроются настоящие причины.
Настоящие причины? Настоящее и не настоящее настолько смешалось в голове, что Кэт уже не отличала одно от другого. И новое начало… Почему мысли о браке с Оливером, о жизни в Бутбей-Харборе, об управлении гостиницей и даже об открытии в центре города своей пекарни кажутся чем-то несовместимым? Отчаянно засосало под ложечкой.
– Мне лучше вернуться в гостиницу. – Ей требовалось выйти на воздух. – Спасибо, что устроил это совершенно особое утро, Маттео. Я никогда его не забуду.
Кэт начала собирать миски, чтобы отнести в раковину, но Маттео остановил ее, впился взглядом своих темных глаз в ее глаза.
– Ты наша гостья.
– Спасибо тебе. За все.
Он улыбнулся, и Кэт поспешно прошла мимо него из кухни. Прочь от этого лица, этого тела и завораживающего голоса.
Несколько минут Кэт рассыпалась в благодарностях перед Алонцо. Тот крепко обнял ее и вручил коробку пирожных для семьи, включая кое-что «экстраособое» для Лолли.
Ей одновременно хотелось и остаться, и удрать.
Днем Кэт отвезла Лолли в больницу для анализа на подсчет форменных элементов крови. Изабел почти не отходила от Джун, которая ради Чарли встала с постели, но была настолько потрясена, что едва разговаривала. Кэт предложила встретить Чарли на остановке школьного автобуса, но Джун сказала, что сходит сама, что не видела милого лица Чарли со вчерашнего вечера.
Кэт пошла с ней, не нарушая молчания сестры во время короткой прогулки – не спрашивая, ничего не утверждая. Когда они вернулись домой, Джун исчезла в спальне. Кэт рассказала обо всем Лолли, которая медленно поднялась наверх, в комнату в мансарде, где провела с Джун не меньше получаса, прежде чем Кэт увидела через маленькое кухонное окошко, как Джун помогает ее матери спускаться по задней лестнице.
