Кэролин Джесс-Кук - Мальчик, который видел демонов
В такое утро Белфаст напоминает мне старую сказку о двух сестрах-близнецах, разлученных сразу после рождения. После долгих лет они встретились вновь, одна изможденная и сгорбленная от тяжелой работы, с землистым, осунувшимся лицом и запавшими пустыми глазами. Вторая, где бы ни появлялась, вызывала восхищенные взгляды, статная и стройная, с ослепительной улыбкой. Сестра-красотка показала сестре-карге, как та могла бы выглядеть, и она впервые в жизни стала красавицей. Вот и Белфаст зачастую та самая сестра-карга, но выпадают дни, когда в нем можно увидеть сестру-красотку.
Воспоминания о событиях прошедшего дня обрушились на меня холодным душем. Обморок на полу. Поппи. Мужчина в репетиционном классе.
Пропавший лист с нотами.
Я бросаю кусочки яблока, киви и ананаса в мой новый блендер и пью получившийся коктейль, просматривая список пропущенных звонков. Вижу все тот же незнакомый номер. Нажимаю на клавишу вызова. После пяти гудков кто-то отвечает.
– Аня. Привет. Это Карен. Карен Холланд.
– Извините, Карен, – говорю я. Голос осип от столь долгого пребывания в кровати. – Я пока еще ничего не выяснила. Алекс в Макнайс-Хаусе и…
– Я кое-что нашла, – сообщает она. – Думаю, это важно. У вас есть время поговорить?
Я смотрю на часы.
– Через двадцать минут у меня совещание. Давайте встретимся во второй половине дня?
– Хорошо.
Воспоминания о событиях прошедшего дня продолжают выливаться на меня холодным дождем, удивительные и вызывающие нервную дрожь.
Даже после пятнадцати часов сна, даже после того, как кофеин заплескался в моей крови и я наконец-то могу сосредоточиться на чем-то конкретном, я знаю, что видела Поппи, ощущала прикосновения ее рук к своему лицу, слышала ее голос, вдыхала запах ее волос, слышала ее дыхание. Но я не имею ни малейшего понятия, как все это объяснить. Не понимаю я и встречи со стариком. Его древнее лицо, словно высеченное из камня, и жуткие пустые глаза. Он по-прежнему стоит перед моим мысленным взором.
Я рассказала Мелинде о визите старика в репетиционный класс вскоре после того, как ко мне вернулось сознание. Она проверила регистрационную книгу при входе в музыкальную школу, потом записи видеокамер наблюдения, даже переговорила с охранниками. Не смогла найти никаких его следов, и мы обратились в полицию.
– Руэн? – спросила патрульная, приехавшая по вызову.
Мы сидели в кабинете Мелинды. Я добивала вторую кружку кофе. На лице патрульной читался скептицизм.
– Так он себя назвал.
– Сколько ему лет?
– От семидесяти пяти до восьмидесяти, – ответила я.
– У него был нож?
Я вздохнула. Уже тогда все выглядело нелепо. Я не упомянула ни содержания нашего разговора, ни своих ощущений. Думала о захваченных заложниках, которые обнаруживали, что угрожали им совсем не оружием, а приставленным к шее маркером для электронной доски.
Мелинда попросила разрешения переговорить со мной, и патрульная отошла в сторону.
– Этот человек назвал свое имя? – спросила Мелинда.
– Да. – Я кивнула, но тут же засомневалась. Может, он и не сказал, что его зовут Руэн. Может, он вообще не называл своего имени.
– Вы уверены? – настаивала Мелинда. – Просто, если судить по вашему описанию, это мог быть один из приглашенных профессоров.
– Он знал мое имя, – заметила я. – Назвал меня Аней.
– Ваше имя написано в списке репетирующих, – напомнила Мелинда. – Приглашенные профессора приходят в школу нечасто, иногда неожиданно. Некоторые очень, очень старые. Среди них есть один, подходящий под ваше описание… Он невысокого роста и… странный.
– У вас есть его фотография?
Мелинда указала на компьютер, который стоял на столе. Я попросила патрульную подождать еще минутку, и мы обошли стол. Мелинда сдвинула «мышку», чтобы убрать с экрана заставку, и ввела запрос в поисковую строку. На экране появились фотографии сотрудников. Мелинда добралась до «Приглашенных профессоров» и щелкнула по одной фотографии.
– Вот он.
Страница сменилось. Экран заполнило лицо лысого старика, глаза которого (возможно, серые) прятались за толстыми черными стеклами очков. Похожий рот, чуть выступающая вперед верхняя челюсть, маленькие желтоватые зубы. Галстук-бабочка и твидовый пиджак. Я наклонилась к экрану, сердце учащенно билось.
– Это профессор Франц Амсель. Пару дней назад он отдал на кафедру музыки научную статью. Вы думаете, это мог быть он?
Я всмотрелась в широкую улыбку и черные очки. Мужчина, которого я видела, был старше. Я сказала об этом Мелинде. Она усмехнулась:
– Большинство этих господ присылают нам фотографии, которые по возрасту старше меня. Я точно знаю, что профессору Амселю глубоко за семьдесят.
– Но он заявил, что сочинил это произведение, – пробормотала я, отчаянно пытаясь вспомнить свою встречу со стариком максимально точно, без эмоциональной окраски.
Мелинда подняла руку.
– Позвольте мне связаться с ним, выяснить, что он делал этим утром.
Я кивнула. В другом конце комнаты патрульная постукивала ногой по паркету. Мелинда сняла трубку, набрала внутренний номер, откинула со лба прядь волос.
– Добрый день, профессор. Это Мелинда Кайл, из музыкальной школы Королевского университета. Да, да. Я хотела спросить, не заходили ли вы утром в один из наших репетиционных классов? Мы хотим навести порядок в службе безопасности, чтобы они регистрировали всех, кто приходит в школу. Да, да. Так вы там были. – У меня упало сердце. На лице Мелинды отразилось облегчение. – Ох, слава Богу. Нет, ничего. Хорошо, профессор. Я ей скажу. Спасибо вам. – Она положила трубку и закатила глаза. Потом улыбнулась мне и направилась к патрульной, чтобы елейным голоском объяснить, что произошло недоразумение.
Я опустилась на стул, глядя на фотографию профессора на экране. Сходство не вызывало сомнений.
Я чувствовала себя полной дурой. Как я могла позволить себе так далеко уйти от реальности? Как могла поверить, что этот человек… Сама мысль теперь казалась бредом, и я еще больше разозлилась на себя. Позднее злость исчезла и осталась лишь тревога за собственный рассудок. Если он не будет работать должным образом, разве я смогу и дальше работать детским психиатром? Каким образом мне удастся перестраивать жизни детей, обучая их отличать реальное от нереального, если я сама не могу определить разницу?
* * *Мой мобильник звонит семь часов спустя, когда я выхожу из классной комнаты Карен Холланд, где мы проговорили около часа. Увидев показанное ею, мне хочется немедленно бежать в Макнайс-Хаус и побеседовать с Алексом. Я уже попыталась дозвониться до Труди Мессенджер, но ее мобильник не отвечал, поэтому, когда раздался звонок, я решила, что это она.
– Труди, мне необходимо кое-что рассказать вам об отце Алекса Брокколи…
В трубке откашлялись.
– Это Урсула.
– Что-нибудь случилось?
– Мне необходимо поговорить с вами, если не возражаете. Вы возвращаетесь в Макнайс-Хаус?
– А в чем дело? Мне нужно позвонить в…
– Я поговорю с вами, когда вы придете, – резко отвечает она и обрывает связь.
До Макнайс-Хауса я добираюсь легкой трусцой, не в силах просто идти.
Урсула встречает меня в холле, ждет, пока я распишусь в регистрационной книге.
– Вы хотите поговорить в своем кабинете? – спрашиваю я, снимая куртку.
Она улыбается.
– Почему бы нам не побеседовать в вашем?
В кабинете я убираю с кофейного столика последнюю картонную коробку с книгами и приглашаю ее присесть. Замечаю, что Урсула рассматривает мои постеры и странные, необъяснимые картины, подаренные пациентами в благодарность за их лечение. Такие подарки по значимости не могут сравниться ни с какими другими.
– Как вы вновь вписались в Северную Ирландию? – интересуется Урсула, сцепив пальцы рук.
Я наливаю нам по чашке воды и сажусь напротив нее. По-прежнему в туфлях для бега.
– Гораздо легче, чем представляла, – весело сообщаю я. – Может, останусь здесь навсегда.
Это легкая шутка для снятия напряжения. Урсула поджимает губы.
– Я слышала о том, что произошло вчера. В университете.
Я выдерживаю ее взгляд, но сердце уходит в пятки. Радость, что в обследовании Алекса достигнут существенный прогресс, тает.
– Да, – реагирую я после долгой паузы. – Боюсь, в последнее время я неважно себя чувствовала.
Я рассказываю ей о необставленной квартире, о том, что еще не успела полностью распаковать вещи. О своих пациентах. О прогрессе, достигнутом в лечении Ксавьера, об эффективности арт-терапии в случае моей последней пациентки Эллы, о ситуации с Алексом.
– Собственно, – продолжаю я, – я вернулась со встречи с учительницей Алекса в начальной школе. Думаю, мне удалось прояснить один очень важный момент.
– Я уверена, что удалось. – Урсула разглядывает ногти. – Но, боюсь, у меня возникли серьезные сомнения в том, что вы и дальше можете вести Алекса, Аня. Я слышала о происшествии в музыкальной школе. – Она поднимает голову, и в ее глазах я вижу только разочарование. – Я бы хотела, чтобы вы на короткий период взяли отпуск по болезни.
