Сара Райнер - Другой день, другая ночь
– Позвольте проводить вас в номер с видом на море, – говорит он и, заметив замешательство на лице Майкла, добавляет: – Так мы называем палаты в мужском отделении. Правда, сегодня нам придется пройти через те, что выходят на луга. Обычно мы тут не ходим, но сейчас главный вход ремонтируют.
Он ведет Майкла и Крисси в обход здания.
Вид на луга, как догадывается Майкл, пока Аконо отпирает замки, у охраняемого отделения.
– Мерзкая лесбиянка! – раздается чей-то крик.
С другого конца коридора в их сторону направляется жилистый парень в пижаме.
– Вот мерзкая лесбиянка!
Поравнявшись с ними, парень смотрит на Крисси.
Аконо сохраняет спокойствие.
– Не обращайте на Джеза внимания. Постоянно зовет меня грязным негром. Он просто болен.
Очень мило, думает Майкл, а потом вспоминает Таш и болезнь Туретта. Наверное, у Джеза что-то подобное, он не может себя сдерживать.
Они идут мимо большой металлической двери с решеткой, сквозь которую видны покрытые серым пенопластом стены. В середине из того же пенопласта установлено нечто, напоминающее кровать.
– Что там? – спрашивает Майкл.
– Изолятор, – отвечает Аконо.
Иным словами, камера, думает Майкл. Крисси сжимает его руку.
– Сначала покажу вам палату, – говорит Аконо. – Там вы можете оставить вещи, и я провожу вас в комнату отдыха.
– Здесь не так плохо. – Крисси обводит взглядом палату: в ней свежевыкрашенные стены, полки в тон стен, тумбочки и одна кровать. – Хорошо, что ты будешь один, да, Микки?
– Голубые стены мне нравятся больше всего, – говорит Аконо.
– А есть и другие? – спрашивает Крисси.
– Красные, желтые, зеленые – зависит от палаты. По мне, этот цвет самый расслабляющий.
От меня ждут благодарности, думает Майкл, но в комнате несет инсектицидом.
– А туалет здесь есть?
– Один на отделение, в конце коридора, – объясняет Аконо.
На отделение, думает Майкл. В предыдущей клинике в его распоряжении была палата с отдельным туалетом и душем.
Он со стуком опускает чемодан: пол покрыт линолеумом, ковра нет. В ушах вдруг звучит голос Джиллиан: «Не зацикливайтесь на пессимистичных мыслях, Майкл». Она могла бы убедить его, что для выздоровления ему не нужны свежесрезанные цветы и телевизор в палате. Я изо всех сил стараюсь мыслить позитивно, возражает он, но все это смахивает на дурной сон.
Майкл ходит по комнате в надежде адаптироваться, смотрит в окно. Внизу стоит теннисный стол; двое мужчин играют, он бы тоже не прочь к ним присоединиться. Поодаль курит кучка больных – к этому он привык в Мореленде. «Плохие курят больше помешанных», – вспоминает он слова Лилли.
– Хорошо, – говорит он Аконо. – Может, покажете мне комнату отдыха?
От комнаты отдыха Майкл не ждет изобилия. И действительно, CD-плеер, телевизор и стопка потрепанных настольных игр – вот и все здешние развлечения. Правда, есть еще кухонный уголок: стойка в нем усеяна испитыми пакетиками чая и пластиковыми ложками. Любой звук отдается эхом. Хотя комната просторная, здесь сидят всего несколько человек. Двое молча играют в «Эрудит», рядом с ними юноша расчесывает руки и бормочет нечто вроде: «Тьфу! У меня под кожей далматинцы», да еще старик с тонкими будто пух волосами сидит на деревянном стуле перед телевизором. Он смотрит скачки и единственный из всех приветствует вошедших кивком головы.
Трудно поверить, что совсем недавно я обедал в компании людей, которых уже считал почти друзьями, думает Майкл.
– Ну, и что будет дальше? – спрашивает в коридоре Крисси.
– Вас осмотрит палатный врач. – Аконо обращается к Майклу, вновь улыбаясь во весь рот, но Майкл не в состоянии понять, что происходит в данный момент, не говоря уже о том, что будет после, поэтому не реагирует. Аконо поворачивается к Крисси: – Мы считаем, что лучше всего предоставить пациентам возможность освоиться самостоятельно.
«Ты намекаешь моей жене, чтобы она ушла? – думает Майкл. – Если это так, почему не скажешь прямо?» От перспективы остаться здесь без нее он содрогается.
– Ясно. – Крисси кивает.
Она всегда была покладистее меня, думает Майкл.
Обнимая его на прощание, Крисси шепчет:
– Не волнуйся, любимый! Постараемся забрать тебя отсюда как можно скорее, обещаю.
Значит, ей тоже здесь не понравилось, несмотря на веселость Аконо, заключает он. Ему становится только хуже – это подтверждает, что его ощущения верны. Крисси с Аконо уходят, а Майклу ничего не остается, как вернуться в унылую палату или идти знакомиться с обитателями комнаты отдыха. Скрепя сердце, он выбирает последнее, чувствуя себя как перед прыжком с обрыва.
* * *– Хороший у вас дом, – говорит Эбби, оглядывая кухню.
– Спасибо, – отвечает Карен. – Давно пора ремонтировать. Особенно здесь.
– Я бы не сказала.
Эбби впечатляют развешанные на холодильнике детские рисунки, полки, уставленные банками со специями и травами, недопитая бутылка красного вина рядом с коробками с чаем и кофе. Мне бы вот так выставлять все напоказ, а не запирать.
– Ну что, по пирогу? – Карен на цыпочках достает откуда-то большую жестяную коробку. – Приходится прятать от детей, – говорит она, выкладывая на тарелку шоколадный кекс.
Уж мне ли не знать, думает Эбби.
– Столько достаточно? – спрашивает Карен, отрезая кусок.
Эбби виновато прикусывает губу.
– Вряд ли я смогу сейчас есть.
– Ах да. Ты говорила на занятиях, что теряешь аппетит, когда у тебя стресс. А у меня все наоборот. Ем много, когда счастлива, а когда мне плохо, то еще больше.
– Ешь, не обращай на меня внимания.
– Теперь я чувствую себя виноватой.
– Зря.
– Набрала вес после смерти Саймона…
– Ты замечательно выглядишь.
Каштановые волосы и зеленые глаза Карен сочетаются просто изумительно, она излучает тепло и благородство, думает Эбби.
– Ладно, отрежь мне совсем чуть-чуть, – соглашается она, чтобы не смущать Карен.
– Отлично. Детей забирать только через час. Но можешь остаться и дольше, если хочешь.
Эбби с облегчением вздыхает.
– Даже не знаю, как тебя благодарить.
Карен отправляет в рот большой кусок кекса.
– Понимаешь, в день, когда умер Саймон, я познакомилась с одной из самых близких мне подруг, с Лу. Все было так ужасно, а она действовала просто блестяще. Без нее мне бы ни за что не выдержать, так что сейчас я отдаю кармический долг, если можно так выразиться.
Какой позитивный взгляд на мир, размышляет Эбби. Карен выглядит более жизнерадостной, чем в первые дни в Мореленде. Всего две недели назад она постоянно лила слезы. У меня тоже все шло неплохо. До сегодняшнего дня… Она вновь чувствует, как в груди нарастает тревога, и хватается рукой за стол.
– Ты как? – Карен смотрит на нее с беспокойством.
– Приступ паники, – говорит она, сделав несколько глубоких вдохов. – Прости…
– Ничего, не извиняйся. Что бы ни случилось, я здесь, с тобой. – Карен сжимает ладонь Эбби.
– Спасибо.
Эбби понимает, что слишком усердствует с благодарностями, но просто не знает, что еще сказать. Повисает неловкое молчание. Как объяснить, что ей страшно вновь потерять чувство уверенности в себе?
– Скажи, что у тебя на уме? – осторожно спрашивает Карен.
Эбби задумывается. Наверное, стоит поделиться своими тревогами, Карен ее не осудит. Она берет вилку, отламывает кусочек кекса и – м-м – удивляется, насколько он вкусен.
– Понимаешь, у нас в семье было как-то не принято вести разговоры… – Она поднимает взгляд на Карен, та внимательно смотрит на нее, ожидая продолжения. – Мы не делились своими чувствами, никогда. Знаешь, недавно я поняла вот что… Все закончилось тем, что теперь у меня есть сын, который вообще никак на меня не реагирует, и такой же муж. Наверное, я что-то делаю не так.
– При чем тут ты? – говорит Карен. – Твой сын родился с аутизмом не по твоей вине.
– Нет, но…
– И, судя по тому, что ты рассказывала о муже, в том, что ваши отношения развалились, тоже нет твоей вины.
– Разве? – У Эбби нет сил сдерживать слезы. – Я столько времени полностью посвящала себя заботе о сыне в последние несколько лет, неудивительно, что наш брак не выдержал такого напряжения.
Карен отрывает от рулона пару бумажных полотенец и протягивает Эбби.
– Гленн не оставил тебе выбора. Ты делала то, что на твоем месте делало бы большинство достойных людей: брала на себя обязанности, которые не желал исполнять он.
– М-м.
– Не вини себя, Эбби. Правда. С Гленном я, конечно, не знакома и не слышала его точку зрения. Но из наших групповых занятий сделала вывод, что ты себя уже извела. Мы все такие в Мореленде, да? Это одна из причин, по которой многие впадают в депрессию или тревожное состояние. Вообще-то это Гленн должен лечиться, а не ты.
У Карен горят щеки, замечает Эбби. Она сердится вместо меня. Удивительно, насколько мы солидарны друг с другом.
