Алексей Иванников - Расследование
Мы молча стояли и переживали каждый своё собственное: впереди у неё была тёмная неясная судьба, а мне требовалось приложить все силы для осуществления замысла, уже снова становящегося немного расплывчатым и неясным; дело, за которое я взялся, оказывалось значительно более сложным и непредсказуемым, чем я видел вначале, и скрепя зубы мне приходилось тянуть его резкими волевыми усилиями, так как совершенно неожиданно возникали новые препятствия, и возможностей для продолжения поисков оставалось не слишком много. А она думала, скорее всего, о том, что её ждёт дальше. – «А ваш брат вам не поможет?» – «Он сам от них полностью зависит: от «тарантула» в первую очередь. Он ведь столько усилий потратил, чтобы пристроить Игоря сначала в институт, а потом в театр! Даже для такого человека задача очень сложная, и я не знаю, какие каналы он использовал… Я ведь знаю: Игорь – добрый, но он бездарен, и если бы не постоянная помощь «тарантула», он ещё неизвестно где оказался бы. Он вытаскивал Игоря из таких дел! Один раз, я знаю точно: из тюрьмы. Но Игорь продолжает водиться с теми же людьми, что и раньше: если он окончательно выступит против «тарантула», то рано или поздно сам пострадает; тот просто перестанет помогать…» – «А сегодняшний инцидент?» – «Это совпадение: совпадение причин, потому что утром уже была стычка, а тут пришли вы, и Игоря ещё и выпихнули гулять с Джеком: чего он очень не любит.» – «Но ему ничего не будет?» – «Скорее всего – нет. Но точно не знаю: они давно выясняют отношения и не могут выяснить.» – Она снова замолчала, и я, не зная, о чём ещё можно вспомнить и что ещё она могла бы сообщить, решил закончить разговор. – «Ладно, вы торопились: передавайте привет Джеку и Игорю. А я постараюсь сделать всё от меня зависящее: я имею в виду планы, связанные с вашим отцом.» – Она несмело улыбнулась и медленно пошла по дороге к дому; я не стал стоять и ждать новых неожиданностей: они могли оказаться и не слишком приятными, и я почти полетел домой, где меня ждали новые дела.
Дела были достаточно традиционные и обычные: я снова взялся искать и перерыскивать записные книжки и архивы в поисках новых источников информации; моя подготовка оказалась явно недостаточной для такого сложного дела, и если пару статей я и смог бы набросать по результатам поисков и открытий, то главная и настоящая задача постоянно повисала в воздухе, задыхаясь и слабея из-за недостатка источников живительной влаги. Ими могли бы стать бывшие друзья и собутыльники Р., но с ними тоже не всё выглядело так просто: часть из них уехала за границу, предпочтя обеспеченную жизнь вечной беготне и потасовкам из-за убывающих возможностей, достижение которых требовало отчаянной постоянной борьбы с такими же отощавшими конкурентами; достаточно ясно представлял я себе обстановку в той среде, к которой раньше принадлежал Р., хотя никогда и не окунался слишком глубоко в эти джунгли: они не являлись сферой моих журналистских интересов и совершенно ни к чему было мне изучать ещё одну лишнюю область помимо всего того многообразия, с которым мне приходилось иметь дело. Теперь мне предстояло заняться главным объектом, связанным с жизнью и творчеством Р.: речь шла о его родном театре, где он отработал целую жизнь от начала до неожиданного трагического конца, потрясшего всю страну. Официальные источники сознательно замалчивали его творчество, но и без них информация о великом актёре просачивалась во все уголки и слои общества. Кто же не знал или не слышал ничего о великом актёре, одном из немногих подлинных творцов, не считавшемся ни с какими запретами и ограничениями? Кого-нибудь другого – посмевшего проделать хотя бы половину его вольностей – наверняка ждала бы тюремная камера и полный запрет на любимую профессию, но по отношению к Р. заинтересованные органы проявляли явный либерализм: вполне возможно, что единственной причиной была гениальность и абсолютная величина дара Р., но не исключались и другие причины – вполне допустимо – утаиваемые от исследователей. Для их выяснения – в том числе – мне и требовались сейчас новые источники: такая куча друзей и собутыльников не могла исчезнуть окончательно, и кто-то же наверняка жил ещё и работал в городе, бывшем когда-то одним из центров мировой культуры. Я не хотел верить, что все они сгинули и растворились на бескрайних просторах; я просматривал статьи и многочисленные интервью, в которых оказавшиеся в центре внимания делились воспоминаниями, но совершенно не мог понять, что же представляют из себя их авторы и где в случае необходимости их следует искать: это были люди в-основном неизвестные, с которыми у Р. происходило неформальное общение по преимуществу в тесной и узкой компании, и реальной пользы от таких интервью я не видел. Здесь же находились воспоминания пары уже умерших людей, причастных к творческой составляющей Р.: они когда-то общались с ним на съёмочной площадке. Но наконец я обнаружил нечто интересное: статью почти неизвестного мне кинорежиссёра, в одном из фильмов которого снимался когда-то кумир; судя по датам, он ещё вполне мог быть жив и наверняка занимался старым делом; в крайнем случае на киностудии могли дать его адрес и таким образом помочь выйти ещё на одну грань жизни и творчества великого мастера.
Находку я посчитал удачной, но следовало искать дальше: наверняка на этом возможности архива не ограничивались и при желании я мог обнаружить ещё не одну подобную зацепку; я углубился в работу и сидел, окружённый разваленными папками и просто кипами отдельных листов газетной бумаги, содержащими что-то пусть отдалённо приближающее меня к Р. Время двигалось незаметно: на улице наступила темнота, и в свете ночной лампы я разглядывал слабые отпечатки недавнего прошлого, шевелившиеся и подававшие слабые признаки существования: в них содержалась часть жизни великого человека, а я собирался восстановить её в полную натуральную величину, стараясь сохранить достоверное и убирая и вычёркивая придуманное кем-то посторонним – безразлично с какой целью он или они это сделали. В памяти он должен был остаться таким же, каким был: со всеми недостатками и излишествами, но совершенно неизвестно, кем бы он стал без них и смог ли бы подняться до космических высот, откуда обозревал грешную и скудную землю: она его породила и она же вложила в него страсти и страдания и с его помощью осознавала свою слабость и несовершенство, боль и отчаяние, смертную муку и тяжесть существования, которое тем не менее требовалось продолжать – насколько только было возможно – и которое закончилось в его конкретном случае так необыкновенно рано.
Телефон звенел уже давно, но я слишком глубоко ушёл в созерцание открывавшихся мне видов и горизонтов: они стояли перед глазами почти реально – и с большим трудом я оторвался и заставил себя поднять трубку. Там было тихо, и мне пришлось вступить первому. – «Да: я вас слушаю.» – На том конце молчали, и я уже подумал о продолжении неприятных звонков с угрозами, но неожиданно вкрадчивый голос опроверг подозрения. – «Здравствуйте, здравствуйте: вот вы какой, значит.» – «Это кто?» – Он немного помедлил. – «Один человек, о котором вы хорошо знаете, но почему-то избегаете его. Разве это хорошо?» – «Я не понимаю; вы всё-таки кто такой?» – «Ну, кто я такой, на самом деле долго рассказывать, но кое-что я вам всё-таки объясню… Меня зовут Марк Фёдорович: надеюсь, слышали?» – Я наконец понял: на том конце находился А., автор единственной книги о моём кумире и герое, к которому я не хотел обращаться по вполне понятным причинам: он извергал ложь и клевету, являясь достаточно влиятельным и могущественным человеком, от чьего отношения зависело столь много в этом лучшем из миров, что крайне нежелательно было вступать с ним в противостояние: оно в любом случае – учитывая связи и возможности – кончилось бы в его пользу, и в моём деле я как-то надеялся миновать его; но, видимо, у меня это не получилось. – «И что вам надо от меня?» – «Нет, по-моему, вы хотели получить от меня… кое-какую информацию. Или я ошибаюсь?» – «А вы располагаете?..» – «Располагаю, располагаю. И вообще было бы просто полезно встретиться лично: вы так не считаете?» – «Может быть.» – «А то люди, знаете ли, волнуются, беспокоятся: а как у него дела, а не беспокоит ли его что-нибудь этакое интересное: интересное и этим людям в том числе, кстати.» – Он хихикнул. – «Так что жду вас, очень жду: завтра вас устраивает?» – Я подумал, прикидывая: встречу с ним следовало оттянуть на максимально отдалённое время, тем более что на следующее утро у меня уже имелся план: я собирался заглянуть в театр, где всю жизнь проработал мой кумир. – «Нет, извините, никак не получается: а вот насчёт после-послезавтра можно серьёзно подумать.» – «Нет: вы явно меня обижаете и не хотите получить ничего заслуживающего внимания. Если мы не договоримся на послезавтра, я на вас обижусь: и очень серьёзно.» – Он заговорил с соответствующими интонациями, хотя от подобного плута можно было ожидать любого: в прошлом он тоже имел отношение к театру, и возможность переиграть и обмануть любого человека безусловно входила в арсенал его главных достоинств. Но я вынужден был считаться со всем тем, что стояло за ним. – «Хорошо, пускай послезавтра. Но только не слишком рано.» – «Да нет, пожалуйста: в три часа дня вас устроит?» – «Да. В каком месте?» – «Подъезжайте ко мне в офис. Я даже могу машинку прислать: не желаете?» – «Нет.» – Он продиктовал адрес и номер комнаты. – «Ну прощайте.» – «Подождите: а что это за люди, о которых вы говорили?» – «А, это.» – Он неожиданно снова хихикнул. – «Да разные людишки тут имеются, всякие. Но я думаю, что не стоит пока вам забивать голову: при встрече мы их тоже коснёмся. Ну, до встречи.» – Он сразу опустил трубку: явно чувствовались деловые замашки преуспевающего человека, ценящего каждую минуту и не желающего расходоваться на напрасные дела и заботы, не могущие принести ничего кроме тоски и огорчений: он пронёсся лёгким белоснежным метеором по сумрачному горизонту и на мгновение дал почувствовать свою необыкновенную силу и мощь, способную снести всё вокруг и уничтожить из-за малейшего каприза или желания, но не тратящего её напрасно: ему требовалось нечто другое, что должно было выявиться почти через двое суток, когда наступит назначенное время и я буду допущен туда, куда хотели бы проникнуть многие, но вход куда для них опечатан и закрыт.
