Дженни Хан - Всем парням, которых я любила
Я стою, склонившись над витриной, прикасаясь пальцами к стеклу, когда Питер появляется со спины.
– Привет, – говорит он удивленно.
– Привет, – отвечаю я. – Что ты здесь делаешь?
Питер бросает на меня такой взгляд, словно я дурочка.
– Это место принадлежит моей маме, помнишь?
– Ну, да! Я просто никогда не видела тебя здесь раньше, – произношу я. – Ты здесь работаешь?
– Не, мне пришлось завезти кое-что для мамы. Теперь она говорит, что я должен завтра поехать в Хантсбург и забрать набор стульев, – ворчит Питер. – Это два часа туда и обратно. Раздражает.
Я сочувствующе киваю и отстраняюсь от витрины. Делаю вид, что разглядываю черно-розовый глобус. Марго бы он понравился. Он мог бы стать для нее прекрасным рождественским подарком. Я его слегка покручиваю.
– Сколько стоит этот глобус?
– Столько, сколько написано на ценнике. – Питер кладет локти на витрину и наклоняется вперед. – Ты должна поехать.
Я поднимаю на него глаза.
– Поехать куда?
– Со мной. Забрать стулья.
– Ты только что жаловался, как это раздражающе.
– Да, одному. А если ты поедешь, то, может быть, чуть менее раздражающе.
– Э-э, спасибо.
– Пожалуйста.
Я закатываю глаза. Питер на все отвечает «пожалуйста»! Это как: «Нет, Питер, то не было искренним «спасибо», так что не надо говорить «пожалуйста».
– Так ты едешь или как?
– Или как.
– Ну же, давай! Я забираю стулья с распродажи недвижимости. Хозяин был своего рода затворником. Вещи там пылятся около пятидесяти лет. Могу поспорить, там будут безделушки, которые ты бы приглядела себе. Тебе же нравятся старинные предметы?
Да, – отвечаю я, удивленная, что он знает это обо мне. – На самом деле, я всегда хотела посетить распродажу недвижимости. Как умер владелец? То есть, как давно он был мертв, пока его кто-то нашел?
– Боже, ты больная, – он содрогается. – Не знал, что в тебе есть подобная сторона.
– У меня есть множество сторон, – сообщаю ему я и наклоняюсь вперед. – Итак? Как он умер?
– Он не умер, ты, извращенка! Он просто старый. Его семья отправляет его в дом престарелых. – Питер приподнимает бровь, глядя на меня. – Итак, я заеду за тобой завтра в семь.
– В семь? Ты ничего не говорил об отъезде в семь утра в субботу!
– Извини, – произносит он с раскаянием. – Мы должны поехать туда пораньше, пока все самое хорошее не расхватали.
В тот вечер я собираю ланч для себя и Питера. Делаю бутерброды с ростбифом, сыром, помидорами и майонезом для себя и с горчицей для Питера. Питер не любит майонез. Забавно, как можно узнать что-то новое о человеке из фиктивных отношений.
Китти появляется на кухне и пытается схватить половину сэндвича. Я шлепаю ее по руке.
– Это не для тебя.
– А для кого?
– Это мой обед. Мой и Питера.
Она забирается на табурет и наблюдает, как я упаковываю бутерброды в оберточную бумагу. Сэндвичи, завернутые в бумагу, выглядят намного симпатичнее, чем сэндвичи, запечатанные в пластиковый пакет. При любом удобном случае я использую оберточную бумагу.
– Мне нравится Питер, – говорит Китти. – Он сильно отличается от Джоша, но он мне нравится.
Я поднимаю на нее глаза.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не знаю. Он ужасно забавный, много шутит. Должно быть ты по-настоящему влюблена, если делаешь для него бутерброды. Когда Марго и Джош впервые стали парой, она приготовила макароны с тремя видами сыра, потому что он его обожает. А что Питер любит больше всего?
– Я… я не знаю. То есть, ему нравится все.
Китти косо на меня поглядывает.
– Если ты его девушка, то должна знать, какая у него любимая еда.
– Знаю, что он не любит майонез, – предлагаю я.
– Это потому что майонез жирный. Джош его тоже ненавидит.
Я ощущаю внезапный укол совести. Джош действительно ненавидит майонез.
– Китти, ты скучаешь по Джошу?
Она кивает.
– Хотелось бы, чтобы он по-прежнему к нам приходил. – Ее лицо становится задумчивым, и я уже собираюсь обнять ее, когда она кладет руки на бедра. – Только не используй весь ростбиф, он мне понадобится для обеда на следующей неделе.
– Если он закончится, я приготовлю тебе салат из тунца. Делов-то.
– Посмотрим, что у тебя получится, – говорит Китти и снова исчезает.
Посмотрим, что получится? Где она такого нахваталась?
В семь тридцать я сижу у окна и жду, когда подъедет Питер. Я взяла коричневый бумажный пакет с бутербродами и фотоаппарат, если увижу что-нибудь жуткое или прикольное, чтобы сфотографировать. Я представляю полуразрушенный серый старый особняк, какой можно увидеть в фильмах ужасов, с воротами и мутным прудиком или лабиринтом на заднем дворе.
Минивэн мамы Питера подъезжает в семь сорок пять, что раздражает. Я могла бы поспать еще целый час. Я подбегаю к машине и заскакиваю внутрь, и прежде, чем успеваю сказать хотя бы слово, он говорит:
– Извини, извини. Но посмотри, что я тебе принес. – Он передает мне пончик в салфетке, все еще тепленький. – Я остановился и специально купил его, как только они открылись в семь тридцать. Он из коричневого сахара.
Я отламываю кусочек и кладу его в рот.
– Вкуснотища!
Он бросает на меня косой взгляд, когда отъезжает от моего дома.
– Так что, я сделал правильно, что задержался, правда?
Я киваю, откусывая.
– Ты точно поступил правильно, – говорю я с набитым ртом. – Эй, а у тебя есть вода?
Питер вручает мне наполовину полную бутылку воды, и я выпиваю ее залпом.
– Это лучший пончик, который я когда-либо пробовала, – сообщаю я ему.
– Хорошо, – произносит он. Затем мельком смотрит на меня и смеется. – У тебя сахар по всему лицу.
Я вытираю рот другой стороной салфетки.
– На щеках тоже, – говорит он.
– Хорошо, хорошо. – А потом становится тихо, из-за чего я начинаю нервничать. – Я могу поставить какую-нибудь музыку? – я начинаю вытаскивать свой телефон.
– По правде говоря, ты не возражаешь, если мы просто какое-то время будем ехать в тишине? Не люблю, когда в лицо орет музыка до того, как на меня подействует кофеин.
Ээ… конечно. – Не уверена, означает ли это, что он хочет, чтобы я тоже молчала. Я бы не согласилась на это маленькое путешествие, если бы знала, что придется молчать. У Питера безмятежное выражение лица, словно он капитан рыболовного судна и мы спокойно плывем посреди моря. Разве что он едет не медленно, а очень быстро.
Я сижу тихо всего десять секунд, а потом говорю:
– Постой, ты хотел, чтобы я тоже молчала?
– Нет, я просто не хотел музыку. Ты можешь разговаривать столько, сколько захочешь.
– Окей, – и потом я замолкаю, потому что как-то неловко, когда кто-то говорит тебе «ты можешь разговаривать столько, сколько захочешь». – Эй, какая твоя любимая еда?
– Мне все нравится.
– Но какая твоя любимая? Как бы, твоя любимая из любимых. Макароны с сыром или, эм, жареная курица, или бифштекс, или пицца?
– Мне это все нравится. Одинаково.
Я удрученно вздыхаю. Почему Питер не понимает идею о выборе любимой еды?
Питер имитирует мой вздох и смеется.
– Хорошо. Я люблю гренки с корицей. Это моя любимая еда.
– Гренки с корицей? – повторяю я. – Тебе гренки с корицей нравятся больше, чем крабовые ножки? Больше, чем чизбургер?
– Да.
– Больше, чем барбекю?
Питер колеблется. А потом говорит:
– Да! Теперь перестань придираться к моему выбору. Я останусь при своем.
Я пожимаю плечами.
– Хорошо, – жду, давая ему шанс спросить, какая моя любимая еда, но он молчит. Поэтому я говорю: – А моя любимая еда – торт.
– Какой торт?
– Не важно. Все виды тортов.
– Ты только что мне весь мозг вынесла за то, что не выбрал… – начинает он.
– Но так трудно выбрать только один! – выпаливаю я. – То есть, кокосовый торт, тот, что с белой глазурью, похожий на снежный ком, – он мне сильно нравится. Но я люблю и чизкейк, лимонник и морковный торт. А еще торт «красный бархат» с кремом из сырной глазури и шоколадный торт с шоколадной глазурью. – Я останавливаюсь. – А ты когда-нибудь пробовал торт из оливкового масла?
– Нет. Звучит как-то странно.
– Он очень-очень вкусный. По-настоящему сочный и бесподобный. Я приготовлю его для тебя.
Питер стонет.
– Из-за тебя я чувствую себя голодным. Надо было взять целый пакет этих пончиков.
Я открываю свой коричневый бумажный пакет и вытаскиваю бутерброд. На его сэндвиче я маркером написала «П», чтобы знать, где чей.
– Хочешь бутерброд?
– Ты сделала его для меня?
– Ну, я сделала один и для себя тоже. Было бы грубо принести только один сэндвич и есть его перед тобой.
Питер принимает бутерброд и ест его все еще наполовину завернутым.
– Вкусно, – произносит он, кивая. – Что за горчица?
Польщенная, я отвечаю:
– Пивная. Папа заказывает ее из какого-то модного кулинарного каталога. Он помешан на готовке.
