Дженни Хан - Всем парням, которых я любила
Глаза мистера Кларка приоткрываются:
– Это кто, твой парень?
– Нет, не совсем, – отвечаю я, но Питер обнимает меня за плечо и говорит:
– Да, сэр. Я ее парень.
Мне не нравится то, как он это говорит, словно смеется надо мной и мистером Кларком.
– Спасибо за вещи, мистер Кларк, – произношу я. Он садится прямо и тянется к моей руке. Я протягиваю ее ему, и он целует ее. Его губы напоминают высушенные крылья мотылька.
– Всегда пожалуйста, Патти.
Я машу ему на прощанье и хватаю свои новые вещи. Когда мы выходим из дома, Питер спрашивает:
– Кто такая Патти? – и я делаю вид, что не слышала.
Должно быть, я заснула примерно через пару секунд от перевозбуждения, потому что следующее, что я помню, – мы паркуемся на подъездной дорожке и Питер трясет меня за плечо:
– Мы на месте, Лара Джин.
Я открываю глаза. Прижимаю к груди платье и рубашку, словно защитное одеяльце, а олень лежит на коленях. Мои новые сокровища. У меня такое чувство, что я только что ограбила банк и мне это сошло с рук.
– Спасибо за сегодня, Питер.
– Спасибо, что поехала со мной. – А потом неожиданно он произносит: – Ах, да. Я забыл кое о чем тебя спросить. Моя мама хочет, чтобы ты пришла к нам на ужин завтра вечером.
У меня отвисает челюсть.
– Ты рассказал о нас своей маме?
Питер бросает на меня неодобрительный взгляд.
– Китти знает о нас! Кроме того, мы с мамой близки. Нас всего трое – она, я и мой брат, Оуэн. Если не хочешь приходить, тогда не приходи. Но только знай, мама будет считать тебя грубиянкой, если не придешь.
– Я просто хочу сказать., чем больше людей знают, тем труднее справляться. Нужно поддерживать ложь только для ограниченного круга людей.
– Откуда ты так много знаешь о лжи?
– О, будучи ребенком, я все время врала, – хотя и не считала это ложью. Я думала об этом, как об игре. Как-то раз я сказала Китти, что она была приемным ребенком, а ее настоящая семья – в бродячем цирке. Именно поэтому она занялась гимнастикой.
Глава 40
Я НЕ ЗНАЮ, КАК ИМЕННО ДОЛЖНА ОДЕТЬСЯ для ужина в доме Питера. В магазине его мама кажется такой модной. Не хочется, чтобы она увидела меня и посчитала ущербной по сравнению с Женевьевой. Не знаю, почему я вообще должна с ней встречаться.
Но мне хочется ей понравиться.
Я просматриваю свой гардероб, а затем и гардероб Марго. Наконец я выбираю кремовый свитер и блузку с воротником а-ля «Питер Пэн», которые решаю надеть с вельветовой юбкой горчичного цвета. Плюс колготки и сандалии. Затем наношу немного косметики, которой вообще редко пользуюсь. Я накладываю персиковые румяна и пытаюсь накрасить глаза, но заканчивается тем, что все смываю и начинаю заново, на этот раз используя только тушь для ресниц и блеск для губ.
Я иду показаться Китти, и она говорит:
– Выглядит как униформа.
– В хорошем смысле?
Китти кивает.
– Будто ты работаешь в хорошем магазине.
До приезда Питера я ищу в Интернете, какой вилкой что едят. Так, на всякий случай.
Странно. Сидя за кухонным столом Питера, у меня складывается ощущение, что я живу чужой жизнью. Оказалось, что мама Питера приготовила пиццу, так что мне даже не нужно беспокоиться о вилках. Да и их дом не такой уж фантастический внутри: он простой и милый. На кухне напоказ выставлена настоящая маслобойка, на стенах в деревянных рамках висят фотографии Питера и его брата, и повсюду красно-белая клетчатая ткань.
На стойке для завтрака куча начинок для пиццы: здесь не только пепперони, колбаса, грибы и перец, но также и артишоки, жирные оливки каламата, моцарелла и целые зубчики чеснока.
Мама Питера милая.
В течение всего ужина она продолжает подкладывать в мою тарелку салат, и я ем его, хотя уже наелась. Один раз ловлю на себе ее взгляд: она смотрит на меня с мягкой улыбкой на лице. Когда она улыбается, то похожа на Питера.
Младшего братишку Питера зовут Оуэн. Ему двенадцать. Он словно миниатюрная копия Питера, но болтает не так много. Он не обладает непринужденностью Питера. Оуэн хватает кусок пиццы и засовывает его в рот, даже несмотря на то, что она слишком горячая. Он выдыхает горячий воздух и едва не выплевывает кусок обратно на свою тарелку. И их мама говорит:
– Не смей, Оуэн. У нас гостья.
– Оставь меня в покое, – бубнит Оуэн.
– Питер говорит, у тебя есть две сестры, – с улыбкой произносит миссис Кавински. Она разрезает лист салата на маленькие кусочки. – Должно быть, твоя мама очень счастлива иметь трех девочек.
Я открываю рот, чтобы ответить, но прежде чем успеваю, Питер произносит:
– Мама Лары Джин умерла, когда она была маленькой. – Он говорит так, будто она должна была уже знать об этом, и смущение пробегает по ее лицу.
– Мне так жаль. Теперь я это припоминаю.
Я быстро говорю:
Мама действительно была счастлива иметь трех девочек. Она была уверена, что моя младшая сестренка будет мальчиком. Мама говорила, она так привыкла к девочкам, что даже нервничала по этому поводу. Поэтому испытала настоящее облегчение, когда Китти оказалась девочкой. Мы с моей сестрой Марго тоже. Мы могли молиться каждый день, чтобы родилась сестренка, а не братик.
– Эй, а что не так с мальчиками? – протестует Питер.
Миссис Кавински улыбается. Она кладет еще один кусочек пиццы на тарелку Оуэна и говорит:
– Вы варвары. Дикие животные. Могу поспорить, Лара Джин и ее сестра – ангелы.
Питер фыркает.
– Ну… Китти может быть наполовину варвар, – признаю я. – Но мы с моей старшей сестрой Марго довольно-таки хорошие.
Миссис Кавински берет салфетку и старается вытереть томатный соус с лица Оуэна, но он шлепает ее по руке.
– Мам!
Когда она встает, чтобы достать другую пиццу из духовки, Питер говорит мне:
– Видишь, как мама нянчится с ним?
– С тобой она нянчится куда больше, – парирует Оуэн. Мне же он бормочет: – Питер даже не знает, как приготовить рамен[30].
Я смеюсь.
– А ты умеешь?
– Еще бы, я уже годы готовлю для себя, – отвечает он.
– Я тоже люблю готовить, – говорю я, делая глоток чая со льдом. – Мы должны преподать Питеру кулинарный урок.
Оуэн внимательно рассматривает меня, а затем говорит:
– На тебе больше косметики, чем было на Женевьеве.
Я отпрянула назад, словно он меня ударил. Все, что на мне есть, – это тушь для ресниц! И немного блеска для губ! Я точно знаю, что Женевьева пользуется пудрой, тенями для глаз и маскирующим карандашом каждый день. Плюс тушь, подводка для глаз и помада!
Питер быстро произносит:
– Заткнись, Оуэн.
Оуэн посмеивается. Я прищуриваю глаза. Этот малыш всего на несколько лет старше Китти! Я подаюсь вперед и машу руками перед своим лицом:
– Это все натуральное. Но спасибо за комплимент, Оуэн.
– Пожалуйста, – отвечает он в точности так же, как и его старший брат.
По дороге домой, я спрашиваю:
– Эй, Питер?
– Что?
– Ничего, забудь.
– Что? Просто спроси.
– Ну… твои родители развелись, верно?
– Ага.
– И как часто ты видишься с отцом?
– Не часто.
– О, окей. Мне было просто интересно.
Питер смотрит на меня выжидающим взглядом.
– Что?
– Я просто жду следующего вопроса. Ты никогда не задаешь по одному.
– Ну, ты скучаешь по нему?
– По кому?
– Своему отцу.
О-о. Не знаю. Думаю, я скучаю больше по тому, как было у нас раньше. Он, мама, я и Оуэн. Мы были как одна команда. Он, бывало, приходил на каждую игру по лакроссу, – Питер замолкает. – Он просто… обо всем заботился.
– Полагаю, этим и должны заниматься отцы.
– Вот этим теперь он занимается в своей новой семье, – говорит Питер как само собой разумеющееся, без горечи. – А что насчет тебя? Ты скучаешь по маме?
– Иногда, когда думаю об этом. – Неожиданно я добавляю: – А знаешь, по чему я скучаю? Я скучаю по тому, как мы принимали ванны. Скучаю по тому, как она мыла мои волосы. Тебе не кажется, что, когда тебе моют голову, – это самое лучшее ощущение? Теплая вода, пузырьки и пальцы в волосах. Это так приятно.
– Ага, точно.
– Иногда я вообще о ней не думаю, а потом… а потом ко мне закрадывается мысль: интересно, а что бы она подумала обо мне теперь? Она знала меня только маленькой девочкой, а теперь я подросток. Интересно, если бы она увидела меня на улице, то узнала бы?
– Конечно, узнала. Она же твоя мама.
– Знаю, но я сильно изменилась. – Неловкий взгляд пробегает по его лицу, и я могу сказать, он сожалеет о жалобах на своего отца, потому что тот, по крайней мере, жив. И из-за того что Питер смотрит на меня так, словно жалеет, я выпрямляюсь и надменным голосом произношу: – Ты же знаешь, я очень зрелая.
Теперь он улыбается:
– Ах, да?
– О, да. Я много чему научилась, Питер.
Питер высаживает меня и прямо перед тем, как я выхожу из машины, говорит:
– Ты понравилась моей маме.
От этого признания у меня становится теплее на душе. Для меня всегда было очень важно, чтобы я нравилась мамам других людей.
