Бениамин Таммуз - Реквием по Наоману
Секретарша Ури подала всем горячие бурекасы, гости смотрели друг на друга и улыбались. И не потому что услышали анекдот, а потому, что слова оратора дошли до них, ибо говорил он о том, что немного известно были им из их собственного опыта.
В продолжение вечера исчезла скованность, чему способствовали напитки, и начали рассказывать Рон, Ярон, Ларон, а также Шмуэльзон такие вещи, которые до сих пор, в общем-то, скрывали друг от друга. Но теперь, когда Эйби Кордо открыл, как говорится, клапан, пролились факты наружу, и впрямь как из канализационного колодца.
Главным в этих рассказах было вот что: страна эта добра не помнит и платит лучшим своим сыновьям неблагодарностью. Ведь все мы тут, и Рон, и Ярон, и Ларон, и другие, и также Шмуэльзон, сделали кое-что для этой страны. Немало из наших добрых друзей заплатило жизнью за то, чтобы мы могли здесь жить. По логике должны были бы нас отблагодарить и дать нам спокойно жить. Но нет же. Каждую неделю, и, главным образом, в пятницу, звонят из министерства иностранных дел, или из министерства пропаганды, или из Еврейского агентства, и требуют от нас пригласить на субботнюю трапезу какого-нибудь доброго еврея из Америки или Бельгии, который дал когда-то пожертвование в национальные фонды и вот приехал в страну со старой своей женой и дочерьми – старыми девами, и упрямо требует, чтобы всех их пригласили к субботнему ужину в дом какого-либо известного и важного израильтянина. Так из-за того, что мы такие важные, должны садиться нам на головы и не давать нам отдохнуть в субботу в кругу семьи. Но что? Мы – люди с чувством национальной ответственности и не возражаем. И так сидим каждую субботу за ужином с каким-нибудь шапочных дел мастером из Бронкса или торговцем бриллиантами из Антверпена, умираем от скуки, молчим, не жалуемся. Но всему есть предел. И ты говоришь жене: если позвонят из министерства иностранных дел, скажи, что я уехал за границу. Но жена вдруг возражает. И вот что рассказывает: уже дважды случалось, что кто-то из этих евреев, набитых деньгами по горло, увидел у нас на стене картину и спросил: это оригинал израильского искусства? И захотел картину эту купить. Жена, меня не спрашивая, продала. Ясно, что не прогадала. Ципи, говорю ей, ты – гений. Ципи отвечает: более того, чем ты думаешь. Месяц назад я пошла в галерею, взяла на комиссию шесть картин и продала их у нас в доме, прямо под твоим носом, а ты даже не почувствовал. Ты же вообще не обращаешь на меня внимания, и наплевать тебе на то, чем я занимаюсь. Вот что сказала мне Ципи. Увидел я такое дело, говорю: ладно, не будем эту неделю за границей, посмотрим, как это идет. И что вы думаете? Еще как. Теперь мы посылаем каждую неделю водителя в галерею, загружаем машину картинами, в воскресенье расплачиваемся и берем еще.
Рон, Ярон, Ларон и другие, а также Шмуэльзон сказали: ты просто украл слова из наших уст. Точно такое же происходит в наших домах вот уже полгода.
Поздно ночью, завершая встречу, друзья Ури так сказали Кордо:
– Видишь, ты не сказал нам ничего нового и тебе ничего не причитается. Но все же тебе большое спасибо. Отныне мы назовем эту операцию твоим именем – «Операция Кордо».
– Назовите – «Оперция Кордоверо», – попросил Эйби, – потому что это имя мне дорого и весьма уважаемо в истории нашего народа. В течение многих поколений мы занимаемся Торой и Кабалой. И также были у нас документы, доказывающие, что семья наша ведет родословную от царя Давида. Но они сгорели. Спросите Ури.
19
Когда Эйби Кордо сказал в своей речи перед друзьями Ури, что народ наш, главным образом, народ культуры, он и представить себе не мог, насколько был прав, и, первым делом, в отношении женщин.
С момента расцвета бизнеса по продаже картин в домах Рона, Ярона, Ларона и других, а также Шмуэльзона, жены их Ципи, Шош, Шула, Сильви и другие начали транжирить деньги на платья, которые покупали в бутиках Эйби Кордо, пока не дошли до уровня принцесс: платье, купленное в начале месяца, использовалось как тряпка для вытирания пыли в конце того же месяца, если только его не прибирала к рукам уборщица. Но этап этот первый в культуре одежды продолжался недолго. Весьма скоро Ципи, Шош, Шула и Сильви уяснили для себя, что они не просто торгующие на базаре, а истинные каналы по распространению израильского изобразительного искусства в мире, рекламирующие оригинальные произведения. И эта идея, захватившая целиком их сердца, развилась до такой степени, что каналы эти наполнились скромностью и пришли к выводу, что им надо изучить историю искусства, чтобы с большей убедительностью и знанием повышать цены на картины. А тот, кто желает повысить ценность культуры, должен ею заняться профессионально.
Спрос рождает предложение: в задних дворах центральных улиц, в зданиях муниципалитетов пригородов Тель-Авива, открылись курсы керамики, поэзии, истории искусства, и Ципи, Шош, Шула и Сильви записались на эти курсы и встречались там с поэтами и художниками. По завершению курса, двухнедельного или месячного, они уезжали на повышение своей квалификации за границу, посещая самые знаменитые музеи. Некоторые из них вернулись увенчанные дипломами и со временем стали известными архитекторами и дизайнерами. Лидеры поколения заказывали им оформление интерьера своих квартир, правительственных учреждений, ночных клубов, в которых модные проститутки не очень-то умели оценить искусство, но парикмахерши, обслуживающие элиту, которые тоже повышали квалификацию за границей, по достоинству оценивали их мастерство.
Мода на возрождение искусства дала о себя знать почти во всех семьях, которые могли себе позволить тратить деньги на культуру. В тот период появились в домах высшего общества настольные лампы, к примеру, сделанные из лошадиных копыт, которые особым образом сгибали специальные мастера по заказу Ципи, Шош, Шулы или Сильви. Также появились настольные лампы, сделанные из медной посуды, в которых раньше примитивные арабки варили свои кушанья. Были также настольные лампы из яиц страуса, из весов гастрономических лавок и даже из унитазов. В каждом доме все по вкусу хозяина, для каждого дома – свой бутик, специально работающий на покупателей этого дома, так, что через три-четыре года все квартиры походили друг на друга, хотя и были украшены по личному особому вкусу обитателей. Ну, а от настольных ламп всего лишь один шаг к особой мебели в элитарных домах: вместо стула – верблюжье седло (привнесли изначальность пустыни в цивилизацию, и столкновение это было весьма интересно и дерзко), вместо стола – жернов из бедуинского шатра в Синае (приспособление, на котором мололи муку для хлеба – отныне использовали под заграничные деликатесные блюда), распространилась традиция сидеть на полу, сняв обувь, ибо девизом стало слово Relaxation – расслабление, отдых, освобождение от мелкобуржуазных привычек. Вскоре расслабились и освободились внутренне до такой степени от предрассудков, что, приходя в элитарный дом, ты мог наткнуться взглядом на пальцы ног, искривленные внутрь, женщин, погруженных в Relaxation, и ногти на ногах у них были окрашены в черное, зеленое или алюминиевое – что приковывало взгляд и выглядело невероятно дерзко.
И до стен добралась культура: на полках красовались археологические экспонаты, привезенные мужьями с территорий послевоенных сборов, – своеобразные археологические сосуды с подписями министров. Тот, кто был знаком лично с министром, получал в подарок такие сосуды, а кто не был – платил по полной цене, покупая в магазинах Нью-Йорка, когда находился там на повышении квалификации. Так возвращались эти археологические находки Эрец-Исраэль, к себе на родину, согласно девизу «сыновья вернулись в свои пределы», отличавшему поколение возрождения.
Великие это были дни страны нашей, когда не было нужды идти на фронт, ибо победили в войне, и можно посвятить жизнь делам духа, вещам изысканным, которые под силу лишь людям богатым, могущим себе позволить такие пристрастия, весьма смахивающие на наркоманию. Так случилось, что именно в те дни изобрели пилюлю против беременности, и это освободило женщину от вечной тревоги, а среднестатистический мужчина омолодился, и так смешались достижения науки с достижениями культуры, став единым месивом, которое легко проглотить и выплюнуть, чтобы не упустить свой шанс.
А чтобы женщины могли проглотить и выплюнуть максимум культуры и других удовольствий жизни, Ципи Ярон пришла интересная идея: во время одной из поездок с мужем и детьми за границу гостили они у одного из тех евреев, который купил у нее картину в субботний вечер. А так как гостили они бесплатно, семья Ярон жила у того еврея в Нью-Йорке целый месяц. Перед отъездом домой Ципи сказала гостеприимным хозяевам:
– Как вы относитесь к тому, что мы оставим у вас одного из наших деток на следующий учебный год, чтобы он хорошо выучил английский?
Еврей из Нью-Йорка согласился, и Ципи, вернувшись домой, рассказала подругам, как ей удалось окрутить этого богатого и наивного мастера шляпных дел.
