Джозеф Кутзее - Детство Иисуса
Она говорит и говорит и сердито снует взад-вперед по комнате. Она похудела с тех пор, как они виделись. В уголках рта возникли складки. Он слушает молча, но смотрит на мальчика, который, сидя в кроватке, – только что проснулся? – смотрит на него изумленно, словно он вернулся из страны мертвых.
Он улыбается мальчику. «Привет!» – говорит он одними губами.
Мальчик вынимает палец изо рта, но все еще молчит. Волосы у него, от природы кудрявые, отросли. На нем светло-голубая пижама с рисунком из резвящихся слоников и бегемотиков.
Инес не прекращает говорить.
– С этим туалетом одно расстройство – с тех самых пор, как мы сюда въехали, – говорит она. – Не удивлюсь, если виноваты окажутся соседи снизу. Я просила администратора разобраться, но он меня и слушать не стал. Никогда не встречала таких грубиянов. Ему наплевать, что воняет даже в коридоре.
Инес говорит о канализации без стеснения. Ему это кажется странным: может, и не совсем личное это дело, но все же деликатное. Она воспринимает его просто как рабочего, пришедшего ее обслужить, кого она прежде ни разу не видела, – или же она лопочет, чтобы скрыть неудовольствие?
Он проходит через комнату, открывает окно, высовывается. Отводящая труба из туалета врезается прямо в канализационную, проходящую по наружной стене. Тремя метрами ниже – отводок из квартиры под ними.
– Вы разговаривали с людьми из 102‑й? – спрашивает он. – Если вся труба забита, у них та же неприятность, что и у вас. Но давайте я сначала гляну в туалете – вдруг поломка очевидна. – Он поворачивается к мальчику. – Ты мне поможешь? Не пора ли тебе вставать, лежебока? Смотри, солнышко уже высоко!
Мальчик возится и одаряет его восторженной улыбкой. На душе у него легчает. Как же он любит этого ребенка!
– Иди сюда! – говорит он. – Ты же еще не слишком взрослый, чтобы меня поцеловать.
Мальчик выскакивает из кровати и бросается обниматься. Он глубоко вдыхает сонный молочный запах ребенка.
– Мне нравится твоя новая пижама, – говорит он. – Пошли посмотрим?
Унитаз почти доверху наполнен водой и отходами. В ящике с инструментом есть моток стальной проволоки. Он сгибает конец проволоки крюком, вслепую тыкает в унитаз и извлекает комок туалетной бумаги.
– Есть у тебя горшок? – спрашивает он мальчика.
– Горшок для пи-пи? – уточняет мальчик.
Он кивает. Мальчик убегает и возвращается с горшком, обтянутым тканью. Мгновением позже влетает Инес, выхватывает горшок и уходит, не проронив ни слова.
– Найди пластиковый пакет, – говорит он мальчику. – Проверь, чтобы в нем дырок не было.
Он вылавливает из забитой трубы немало туалетной бумаги, но вода все равно не сходит.
– Одевайся, пойдем вниз, – говорит он мальчику. К Инес: – Если в 102‑й никого сейчас нет, я попробую открыть задвижку на первом этаже. Если засор выше, я ничего не смогу с ним сделать. Это на совести местных властей. Но давайте посмотрим. – Он умолкает. – Кстати, такое может случиться с кем угодно. Никто тут не виноват. Просто не повезло.
Он пытается облегчить Инес жизнь и надеется, что она это понимает. Но она прячет взгляд. Смущена, рассержена – а что там еще, он понятия не имеет.
Вместе с мальчиком они стучат в квартиру 102. Довольно нескоро дверь все же приоткрывается на щелочку. В сумраке он видит темную фигуру, но неясно, мужчина это или женщина.
– Доброе утро, – говорит он. – Простите за вторжение. Я из квартиры над вами, у нас засорился унитаз. Хотел спросить, не случилась ли такая же неприятность и у вас.
Дверь открывается пошире. Это женщина, старая, согбенная, глаза – стеклянисто-серые, из чего следует, что она незряча.
– Доброе утро, – повторяет он. – Унитаз. Все ли у вас с ним в порядке? Засоров нет, atascos?
Нет ответа. Она стоит неподвижно, лицо вопросительно повернуто к нему. Она не только слепая, но и глухая?
Мальчик делает шаг вперед.
– Abuela, – говорит он. Старуха вытягивает руку, гладит его по волосам, разглядывает лицо. На миг он доверительно прижимается к ней, потом проскальзывает мимо, вглубь квартиры. Через мгновение возвращается.
– Там чисто, – говорит он. – У нее в туалете чисто.
– Спасибо, сеньора, – говорит он и откланивается. – Спасибо, что помогли. Простите за беспокойство. – И к мальчику: – Тут унитаз чист, следовательно… что?
Мальчик хмурится.
– Там, внизу, вода течет свободно. А наверху, – он указывает на лестничный пролет, – вода не течет. Следовательно что? Следовательно, где забились трубы?
– Наверху, – говорит мальчик уверенно.
– Хорошо! Так куда нам надо идти, чтобы их починить: наверх или вниз?
– Наверх.
– И мы пойдем наверх, потому что вода течет куда – вверх или вниз?
– Вниз.
– Всегда?
– Всегда. Она всегда течет вниз. А иногда вверх.
– Нет. Никогда вверх. Всегда вниз. Такова природа воды. Вопрос вот в чем: как вода попадает в нашу квартиру, не противореча своей природе? Как получается, что мы открываем кран или смываем в унитазе и вода течет?
– Потому что ради нас она течет вверх.
– Нет. Это неправильный ответ. Давай так спрошу: как вода попадает в нашу квартиру, не протекая вверх?
– С неба. Она падает с неба к нам в краны.
Так и есть. Вода и правда падает с неба.
– Но, – говорит он и вскидывает предупреждающий палец, – как вода попадает на небо?
Натурфилософия. Поглядим, сколько в ребенке натурфилософии.
– Потому что небо вдыхает, – говорит ребенок. – Небо вдыхает, – он делает глубокий вдох и задерживает дыхание, на лице – улыбка, улыбка чистого умственного восторга, а потом резко выдыхает, – и небо выдыхает.
Дверь закрывается. Он слышит, как щелкает задвижка.
– Инес тебе про это рассказывала? Про дыхание небес.
– Нет.
– Ты сам придумал?
– Да.
– И кто же там, на небе, вдыхает и выдыхает и дает дождь?
Мальчик молчит. Сосредоточенно хмурится. Наконец качает головой.
– Не знаешь?
– Не могу вспомнить.
– Не важно. Пошли расскажем твоей маме новости.
Инструменты не пригодятся. Вся надежда – попросту на длину проволоки.
– Может, сходите погуляете? – предлагает он Инес. – То, что я сейчас буду делать, не слишком аппетитно. Не стоит нашему юному другу на это смотреть.
– Я бы лучше вызвала настоящего слесаря, – говорит Инес.
– Если мне не удастся это исправить, я пойду и найду вам настоящего слесаря, честное слово. Так или иначе унитаз мы вам починим.
– Не хочу гулять, – говорит мальчик. – Хочу помогать.
– Спасибо, мой мальчик, ценю. Но тут такая работа, в которой помощь не нужна.
– Я могу подавать тебе мысли.
Он взглядывает на Инес. Что-то несказанное происходит между ними. «Мой умный сынок!» – говорит ее взгляд.
– Это правда, – говорит он. – С мыслями у тебя все хорошо. Но увы – унитазы бесчувственны к мыслям. Унитазы – не из мира мыслей, это грубые предметы, и работа с ними – грубая работа, не более. Так что пойди погуляй с мамой, а я пока займусь делом.
– Почему мне нельзя остаться? – говорит мальчик. – Это же просто какашки.
У мальчика в голосе новая нота – нота вызова, и она ему не нравится. Мальчик задирает нос от похвал.
– Унитазы – это унитазы, а какашки – не просто какашки, – говорит он. – Есть вещи, которые не то, что они есть, не всегда. Какашки – из этой категории.
Инес дергает мальчика за руку, краснея от ярости.
– Идем! – говорит она.
Мальчик качает головой.
– Это мои какашки, – говорит он. – Хочу остаться!
– Это были твои какашки. Но ты их выбросил. Избавился от них. Больше они не твои. Ты на них больше не имеешь прав.
Инес фыркает и удаляется в кухню.
– Когда они попадают в трубы, это уже ничьи какашки, – продолжает он. – В канализации они объединяются с какашками других людей и превращаются в просто какашки.
– Тогда чего Инес злится?
Инес. Вот как он ее зовет. Не мамочка, не мама?
– Ей неловко. Люди не любят говорить о какашках. Какашки воняют. В какашках сплошь бактерии. Ничего хорошего в какашках нет.
– Почему?
– Почему что?
– Это же и ее какашки. Почему она злится?
– Она не злится, она просто чувствительная. Некоторые люди чувствительные, это их природа, тут не спросишь, почему. Но это не обязательно, потому, как я тебе уже сказал, что с некоторого момента это уже ничьи какашки, а просто какашки. Поговори с любым слесарем, он тебе то же самое скажет. Слесарь не смотрит на какашки и не говорит себе: «Как интересно, кто бы мог подумать, что вот эдак сеньор Икс или сеньора Игрек какает!» Слесарь – он как гробовщик. Гробовщик же не говорит про себя: «Как интересно!..» – Тут он умолкает. «Меня несет, – думает он. – Я слишком много говорю».
