Антония Байетт - Детская книга
17 августа Герберт Генри Асквит, премьер-министр, встретился с представителями профсоюзов железнодорожников. Он предложил создать Королевскую комиссию для расследования их жалоб. Он говорил с высоты своей должности. Либо рабочие согласятся ждать нескорого решения Королевской комиссии, либо их противники будут вынуждены применить силу. Рабочие ушли совещаться, потом вернулись. Они наотрез отказались как ждать решения Королевской комиссии, так и приступить к работе. Асквит вышел из комнаты, и многие слышали, как он явственно пробормотал: «Ну что ж, в таком случае ваша кровь падет на вас самих». Уинстон Черчилль отрядил войска – занять позиции на случай протеста шахтеров. Напряжение и кипящее негодование все нарастали.
* * *Осенью 1911 года вагнеровский цикл «Кольцо нибелунга» был целиком поставлен в Ковент-Гардене. У блумсберийцев были билеты, и у «фабианской детской» тоже; Руперт Брук, Джеймс Стрейчи и прекрасные дочери сэра Сиднея Оливье обменяли свои места и оказались вместе в партере. В Нифльхейме черные эльфы выстукивали молотками яростные ритмы, одноглазый Вотан и хитрец Логе, бог огня, спускались в подземный мир и обманом забирали у тамошнего царя золотое кольцо власти и шлем-невидимку. Огонь вздымался и мерцал вокруг валькирии Брюнхильды, спящей на скале, и Брюнхильда Оливье аплодировала. Вотан калечил Иггдрасиль, мировое древо, чтобы создать законы и договоры, творя собственный, слишком человеческий, миропорядок, медленно разлагающийся в собственной косности, в узости восприятия добра и зла. Люди в спектакле были негодяями, обманутыми либо жертвами, но Рейн и музыка – и языки пламени тоже – искрились и пели.
Гризельда пошла на Вагнера с Джулианом, Чарльзом – Карлом, Вольфгангом и Флоренцией. Гризельде была интересна вагнеровская (как она считала – оригинальная) версия мифов «Эдды» и «Песни о нибелунгах». Гризельда сказала Джулиану, что в фольклоре ничего нет про Вотана, рубящего Иггдрасиль, чтобы поджечь весь мир и Валгаллу. Это собственное изобретение Вагнера, его вклад в сюжет. Джулиан сказал, что от этого пения чувствует себя бессильным. Чарльз – Карл, который по-прежнему интересовался группами и инстинктами, назвал толпу своеобразным животным, совершенно непохожим на отдельного читателя. Если произведение талантливо, то зрители, слушатели сливаются в единое существо. Подобное дракону, подхватила Гризельда. Дракона можно убаюкать музыкой. Джулиан сказал, что недовольная зрительская масса – тоже существо, ее роднит общее чувство, она себя накручивает.
– Тихо, – шикнул Вольфганг, – слушайте, музыка снова начинается.
И наводящие ужас звуки повисли в воздухе гипнотическими нитями, откликаясь самим себе, усиливаясь, сплетаясь воедино.
* * *Марго Асквит, жена премьер-министра, в 1906 году писала у себя в дневнике:
Ни одна из моих подруг ничего не знает о политике и не интересуется ею. Их влекут личные отношения, престиж, возможность влияния на состав правительства. Женщины на самом деле ч…вски глупы, у них есть только инстинкты, которые, в конце концов, есть и у животных. У женщин нет чувства соразмерности, нет рассудка, очень слабое чувство юмора, никакого понятия о чести, или истине, или же о пропорциях, а есть лишь слепые силы личных привязанностей и все животные инстинкты в их более героических проявлениях…
Марго презирала и боялась агитаторш-суфражисток, которые плевали в нее на банкете у лорд-мэра, а в 1908 году забросали камнями окна квартиры на Даунинг-стрит, заставив Марго бояться за маленького сына.
«Меня чуть не вырвало от страха, что он проснется и закричит. Зачем мою жизнь омрачают эти бесполезные, злобные, жестокие женщины? Они говорят, что мужчины заработали бы менее суровое обхождение. Какая ложь! Мужчин пороли бы кнутами на каждом углу».
Марго незыблемо верила в свое женское влияние и интуицию. В конце 1910 года, во время выборов, она обратилась к Ллойд-Джорджу. Это было глупое письмо, поразительным образом не сознающее собственной глупости.
Я уверена, что Вы столь же щедры, сколь и импульсивны. Я собираюсь обратиться к Вам с политическим воззванием. Я называю его политическим, а не личным, чтобы Вы знали: если Вы не ответите, я весьма опечалюсь, но не обижусь. Прошу Вас: когда Вы обращаетесь к толпе, не будите в ней низких, отвратительных чувств, стремления к насилию; это вредит тем участникам собраний, которые сражаются в нынешней избирательной кампании из благороднейшего желания видеть лишь честную игру; мужчинам, не обуреваемым желанием проломить кому-либо голову; беспристрастным, способным жалеть и исцелять своих ближних, будь то лорды или подметальщики. Я полагаю, что именно эта хладнокровная классовая ненависть, проявляемая в последние годы на совещаниях в палате лордов, заставила Вас сказать, что лорды выдержанны, как сыр, и так же воняют, и т. д. и т. п.
Возможно, положение было бы не столь серьезно, если бы Ваши речи лишь задевали лордов и отвращали их, но, помимо короля и знати, эти речи ранят и оскорбляют даже довольно бедных людей, разного рода либералов – из-за этих речей мы теряем голоса избирателей…
Ллойд-Джордж ответил с убийственно холодной иронией:
…Несмотря на жесточайшую простуду, я дал согласие до окончания выборов выступить примерно на дюжине митингов. Если Вы можете передать партийным заправилам свою неколебимую уверенность в том, что мои речи вредят общему делу, Вы окажете партии услугу и в то же время совершенно осчастливите меня…
В ноябре 1911 года Ллойд-Джордж коварно объявил, что он торпедировал готовящийся Билль о примирении, который должен был предоставить право голоса ограниченному количеству женщин. Вместо этого, сказал Ллойд-Джордж, будет принят закон о реформе суфражизма в защиту мужского достоинства. Женщины – как воинственные суфражетки, так и спокойные, разумные суфражистки – были вне себя.
В феврале Эммелина Панкхерст констатировала: «Разбитое окно – самый веский довод в политике». Женщины все более хитроумно и ядовито разрушали былое спокойствие повседневной жизни страны. Лозунг «Голоса – женщинам» выжигали на зеленой траве полей для гольфа и писали алой масляной краской на пресс-папье самого премьер-министра. Респектабельные дамы в черном, в респектабельных черных шляпах, извлекали из удобных, вместительных, респектабельных сумочек молотки и булыжники и шли по главным торговым улицам больших городов, методично разбивая одну зеркальную витрину за другой. Мисс Кристабель Панкхерст в различных меняющих облик одеяниях – в розовой соломенной шляпке, синих солнечных очках – уходила от сотни преследующих ее сыщиков под вечный припев «чертова неуловимая Кристабель». В конце концов она скрылась в Париж, откуда руководила все более дерзкими акциями протеста и где ходила в парк прогуливать маленькую хорошенькую собачку. Ее мать, как это с ней часто бывало, в это время страдала в застенках.
В марте господин Асквит, искусный оратор, выступил в парламенте с речью о парализовавшей страну забастовке шахтеров. Он взывал к шахтерам и к членам парламента. В конце концов он, не в силах более продолжать, разрыдался.
В том же месяце Марго Асквит решила тайно вмешаться в ход дел. Она послала письмо лидеру лейбористов, приглашенному на обед, и предложила ему тайную встречу. Это было очень женское послание.
Главный вопрос, который я хотела бы задать человеку с Вашими способностями, с Вашим умением чувствовать, с Вашим (возможно, крайне тяжелым) жизненным опытом: чего Вы хотите?
Я, конечно, не имею в виду Ваши личные желания, ибо я уверена, что Вы столь же честны, как и я, и беспристрастны. Нет, я задаю этот вопрос на гораздо более высоком уровне.
Хотите ли Вы, чтобы все люди были одинаково обеспечены материально? Думаете ли Вы, что, если все люди будут одинаково преуспевать материально, их умственные способности также сравняются?
Думаете ли Вы, что, если попытаетесь или даже сможете сравнять банковские счета всех людей, эти люди станут также равны в глазах Бога и Человека?
Я социалистка, но, возможно, мое понимание этого слова отлично от Вашего… Я хотела бы лучше понять людей, которые добиваются желаемого ценой огромных страданий других.
Я пока что никого не осуждаю, ибо не до конца понимаю. Мне безразлично, каково кредо человека, но оно должно быть основано на Любви, даже к своим врагам, а придерживаться такого кредо непросто.
Вы много страдали в жизни, и я полагаю, что Вы не желаете страданий другим людям и именно потому стали социалистом. Это и моя точка зрения, но я всего лишь женщина. Я не хочу, чтобы мой муж страдал из-за своего стремления быть честным, справедливым и добрым к обеим сторонам этого трагического конфликта.
