Антония Байетт - Детская книга
Джулиан и Гризельда в этот лагерь не поехали. Чарльз – Карл отправился в лагерь для агитаторов. Женщины там ходили в гимнастических рубашках. Мужчины – во фланелевых штанах или бриджах и толстых носках. Все носили обувь на удобной плоской подошве, делали гимнастику и плавали. Чарльзу – Карлу удалось убедить Элси Уоррен оставить дочь с Мэриан и тоже приехать в лагерь. Элси в это время читала и думала с такой скоростью и яростью, что посрамила бы небольшие экскурсы Руперта Брука в елизаветинскую поэзию. Словно от этого ее жизнь зависит, заметил Чарльз. «Зависит», – ответила Элси. Она читала Мэтью Арнольда и Джордж Элиот, «Современную утопию» и «Вести ниоткуда», стихи Морриса и Эдварда Карпентера. Она писала в тетрадь, что ей понравилось и что не понравилось, но Чарльзу – Карлу эти записи не показывала.
Считалось, что в фабианских лагерях вопросы пола не возникают. Там царили дружба, общая цель, здоровый дух в здоровом теле. Элси задавала вопросы и ставила под вопрос полученные ответы. По прибытии в лагерь она говорила с ярко выраженным акцентом срединных графств. На самом деле она умела почти полностью убирать акцент, так что по говору невозможно было определить, откуда она. Чарльз – Карл с радостью учителя наблюдал, как Элси ввязывается в споры и заводит друзей. Между ним и Элси стоял вопрос пола. Он знал, что «нравится» Элси. У них были свои, только им двоим понятные, шутки. Им было легко друг с другом. Слишком легко, думал Чарльз – Карл. Многое зависело от погоды. В один из более солнечных дней они пошли гулять вдвоем и присели на кочку, обглоданную овцами.
– Я бы хотел тебя поцеловать, – сказал Чарльз – Карл.
– А потом что? – спросила Элси, не придвигаясь и не отодвигаясь, полулежа рядом с ним и разглядывая землю.
– Ну а потом видно будет.
– Что именно? – не уступала Элси.
– Я никогда не сделаю тебе больно, для меня это было бы хуже всего на свете.
– А для меня хуже всего на свете – потерять независимость.
– Ты можешь подарить мне независимый поцелуй.
– Могу? Вряд ли. Одно влечет за собой другое.
– Но ты же не будешь утверждать, что тебя раньше никто никуда не влек, – отважился Чарльз – Карл. – Ты все об этом уже знаешь. А я нет.
Элси нахмурилась:
– Ты не встречал настоящую змею в человеческом обличье. Думаю, что нет. Змею, чарующую птичек, змею с холодными глазами и железной волей.
– У меня тоже есть воля. Но я не хочу делать тебе больно…
– Ты и многого другого тоже не хочешь. А я еще не хочу потерять твою дружбу. Она для меня очень много значит.
Чарльз потянулся к ней и взял ее за руку. Она позволила. Он приблизил лицо к ее лицу, и она закрыла глаза. А потом сжала губы и отвернулась.
* * *В конце лагеря Чарльз – Карл и Элси уехали на день раньше, пропустив лекцию Герберта Метли на тему «Искусство и свобода для общества и личности». Элси сказала, что не хочет его слушать, и Чарльз – Карл поддержал ее:
– Мы можем выйти из поезда где-нибудь по пути и полюбоваться природой.
Он замер в ожидании.
– Ладно, – сказала Элси.
Так они оказались в живописной харчевне в Оксфордшире. Сад за домом убегал вниз, к ручью. В саду росли розы, гвоздики и незабудки. Чарльз сказал:
– Элси, ты – миссис Уэллвуд.
– Нет, и не буду. Но один раз ты можешь так сказать. Только один раз. Я все продумала. Я тебе должна.
– Должна! – повторил Чарльз. – Да чтоб тебя. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Я никогда не буду счастлива. Я лишилась места и не нашла другого. Но здесь мы можем поиграть в другую жизнь, если хочешь. Я же сказала, что согласна.
* * *В спальне, куда их провели, он хотел поцеловать ее, потом подумал, что не станет, и открыл окно на лужайку, чтобы слышать журчание ручейка. В окно полетела мошкара. Он снова закрыл его. Элси с негнущейся прямой спиной расчесала волосы и снова уложила в прическу, стоя спиной к Чарльзу – Карлу. Но она видела его в зеркало, видела беспокойство у него на лице и мрачно ухмыльнулась ему, вонзая в узел волос последнюю шпильку. Он улыбнулся в ответ – зеркальной Элси.
Они спустились к ужину гуськом по узким ступенькам лестницы, покрытой истертым ковром. В столовой были красивые обои и занавески в цветочек. Элси держалась прямо, как линейка, и стискивала руки на коленях. Она выбрала грибной суп, запеченную баранью ногу с зеленым горошком и пирог со сливами. Чарльз – Карл взял то же самое. Он сказал:
– Этот Метли – болван.
– Он пишет не про настоящую жизнь, это уж точно. – Элси глядела в тарелку. – Но, правда, убеждать он умеет.
И добавила:
– Миссис Метли, она мне очень помогала вместе с миссис Оукшотт и мисс Дейс. А ведь они могли бы отнестись ко мне холодно, свысока. Они меня спасли на самом деле.
– Сейчас многое меняется, – заметил Чарльз – Карл. Он хотел сказать что-нибудь теплое, утешительное о ее былом несчастье, но ничего не придумал. Он знал, что она это поняла.
Принесли суп и хлеб на тарелочках, расписанных летящими аистами, взлетающими аистами и камышами. Карл спросил, нет ли вина, ему принесли небогатую винную карту, и он заказал бутылку белого бургундского. Элси сказала:
– Минтон. Эти аисты. Моя мамка… мама… таких рисовала. У нас была пара таких тарелок. Второго сорта. Она их не очень любила. Говорила, что это японский стиль и что аисты – к долголетию. А в Англии они – к детям, она так говорила, а детей у нее и так уже было слишком много.
Элси помолчала.
– Она умерла от свинцовых белил. Мамка… мама была художница, была бы художница, если бы у нее была такая возможность. Филип это унаследовал от нее. Она умерла от свинцовых белил и оттого, что у нее было слишком много детей. Мы когда-то сочинили дурацкую песню.
– Ну? – спросил Чарльз – Карл.
– Семь человек на постель мертвеца, – как-то скомканно выговорила Элси. – Мы с Филипом сочинили. Нам некуда было положить брата… когда он умер… так что пришлось его оставить на кровати, а мы все кашляли, тоже чуть концы не отдали.
И добавила:
– Извини.
– За что? Я хочу, чтобы ты со мной говорила. Рассказывала мне.
– Мои рассказы не подходят для такого распрекрасного обеда на красивых тарелках. Ты мне помогал, так же как миссис Метли и миссис Оукшотт. Я тебе благодарна.
– Ты это говоришь, – не остался в долгу Чарльз – Карл, – чтобы подчеркнуть классовые различия между тобой и мной. Которые нам следует забыть.
– В этом супе настоящие сливки. Ровно столько, сколько надо. Это ведь тоже искусство. Нет, мы с тобой не можем забыть об этих различиях.
У Карла не шла из головы картина: семь (очень грязных) человек втиснуты в одну кровать и кашляют, и один из них мертвый. Элси аккуратно орудовала суповой ложкой. Он смотрел на лицо с сильными чертами, замкнутое, сдержанное, но живое, пытливое. Чужое – частью из-за классовых различий, частью из-за того, что пережила она и никогда не переживал он. Он сказал:
– Я тебя обожаю, когда ты такая сердитая и решительно расправляешь плечи.
Суровое лицо дрогнуло.
– Не надо, а то я сейчас заплачу. И ты будешь меня стесняться. Ты должен был бы меня стесняться.
Воцарилось молчание. Баранина была подана и съедена под разговоры о лекциях в летней школе; Элси сказала, что Шоу может говорить с любым акцентом, а потом его убрать. Она заговорила о Шекспире. О Розалинде и Виоле, которые прикидывались мужчинами, принимались действовать сами, окрыленные надеждой.
– Откуда он это знает? – спросила она у Чарльза – Карла. – Ни один другой мужчина так не пишет о женщинах, он словно знает их изнутри, если можно так выразиться.
– А еще леди Макбет, как она вдруг говорит, что кормила младенца грудью. Единственный раз говорит. Совсем не схоже… не похоже, что у нее был ребенок, и она говорит про него только один раз, только чтобы сказать, что оторвала его от груди. Это ужасно. И он так и задумал.
Они разобрали Корделию, Гонерилью и Регану, наслаждаясь беседой. К пирогу со сливами принесли вкуснейший заварной крем.
– Снова сливки, – сказала Элси. – Крем хороший, густой. Это от сливок и яиц, а не только от крахмала.
* * *Они поднялись в спальню. Чарльз – Карл сказал, что мошкара ужасно противная. Элси начала раздеваться – деловито, отыскивая вешалки, выравнивая туфли под кроватью, словно в комнате, кроме нее, никого не было. Она повесила юбку и блузку и, оставшись в одной нижней юбке, пошла чистить зубы, все так же деловито. Ему страшно нравились ее мускулы, которые напрягались, когда она склонялась расшнуровать ботинок или тянулась повесить юбку. Элси чистила зубы яростно. Потом сказала:
– Ну что ты стоишь.
Тогда он тоже начал раздеваться – ботинки, шерстяные носки, бриджи, куртка. Ступни у него были длинные и белые. У них был какой-то неиспользованный вид. Карл тоже почистил зубы. Потом ни с того ни с сего причесался, и Элси расхохоталась. Так что он подошел к ней и начал слегка дрожащими пальцами расшнуровывать ей корсаж. Элси накрыла его руки своими и помогла ему. От руки к руке бил электрический ток. Она перешагнула через юбку и корсаж и осталась в панталонах.
