Эдвард Докс - Каллиграф
– Почему бы и нет. Напомни, как их зовут.
– Тара и Бабетта.
– Они вроде из Чехии?
– Правильно, я выяснил их настоящие имена. Когда они не путешествуют автостопом до Парижа, Милана или Рангуна, их зовут Сара и Анетта. В этом они мне признались.
– О боже.
«Ле фромаж» – название, которое придумал для клуба сам Уильям (понятия не имею, как он на самом деле назывался, может, «Канапе»?). Расположенный в стильном зловещем переулке в Сохо, большую часть недели он был забит отбросами общества – сказочно бездарными мужчинами и женщинами, которые перетекали с места на место, то слипаясь, то раскатываясь в стороны в полумраке сумрачных комнат, в неустанных поисках постоянно убывающего планктона, то есть других подобных им личностей. В субботу даже завсегдатаи обходили это заведение стороной. Только Уильям мог пасть так низко, чтобы назначить здесь свидание.
Однако в момент встречи в клубе не было никаких торжеств, которые могли бы испортить нам ужин, так что все шло на удивление хорошо. Настолько хорошо, что после клуба было решено отправиться домой к Уильяму, чтобы выпить еще немного и насладиться тем, что он упорно называл «восхитительной полночной вечеринкой».
А затем мы почувствовали внезапное умиротворение. И если бы вам вздумалось как-нибудь заглянуть в винный погреб старого дома на Хайгейт примерно в час ночи, то вы могли бы обнаружить в вызывающем клаустрофобию полумраке две фигуры: одна – с соломенными волосами, голубыми глазами, эдакий продукт тридцати поколений инбридинга, убаюкивающий бутылку безумно дорогого шерри; вторая – с бутылкой «Сансерра» в руках. Если бы вы прислушались к их голосам, то разобрали бы следующий обмен фразами:
– Ты не можешь заставить их снять всю одежду и поливать головы шерри, Уилл. Мне дела нет до того, что ты намерен избавиться от…
– Я не возвращусь в ту комнату, чтобы… чтобы просто так сидеть там. Это какой-то гротеск! Я жажду развития событий. Они, наверное, лесбиянки.
– Они не лесбиянки, они чешки.
– Похоже, что это практически это одно и то же. Что происходит с современными женщинами? Почему они прямо не могут признать, чего хотят, и покончить со всей этой чепухой? Какой смысл в бесконечном увиливании от прямого ответа? Те двое наверху еще хуже, чем сволочные англичанки.
– Тогда выгони их. Скажи им, что ты сожалеешь, но тебе пора в постель, потому что ты священник, а поскольку завтра – воскресенье, тебе с утра на работу. А можешь поблагодарить их за компанию, а потом сказать, что ты здорово напился и предпочитаешь подняться наверх со мной, так что не были бы они так любезны пойти…
– Может, прекратишь выдрючиваться и придумаешь какой-нибудь план? И я вовсе не пьяный. Я просто отказываюсь отпускать их, после того как они выпили столько моего вина. Они выдули чуть ли не всю эту долбаную долину Луары, и что в результате? Да пошло оно… Сколько можно прятаться в этом подвале, как пенис в трусах?
– Лично я просто наслаждаюсь приятным вечером.
– Джаспер, ты будешь смеяться, но я твердо решил переспать с одной из этих девиц не позже чем через час, и я буду считать тебя лично ответственным за неудачу, если у меня ничего не выйдет. Давай. Думай о плане. Я посижу спокойно, чтобы ты смог сосредоточиться.
– Вероятно, ты мог бы попытаться поговорить с ними, вместо того чтобы твердить без умолку о методах сбора винограда. Или, по крайней мере, послушать их. Где они живут?
– Откуда, черт побери, я знаю?
– Если они живут в разных местах, мы могли бы заказать два разных такси – и развезти их поодиночке. Я притворюсь, что живу рядом с Аннет – где бы она ни жила на самом деле, – и увезу ее первой. У тебя будет полчаса наедине с Сарой… ты сам увидишь, как действовать. Если события повернутся к лучшему, ты всегда сможешь дать водителю фунтов десять и послать его подальше.
– Этот план ужасен. Я его ненавижу. И не понимаю, почему именно ты должен отправляться в ночь со сговорчивой Аннет.
– Потому, Уилл, что я спросил ее, и она сказала, что ты вызываешь у нее отвращение.
Всю дорогу до Бристоль Гарденс мы с Аннет целовались, прерываясь лишь в те моменты, когда машина подскакивала на ухабах. Шофер, абсолютно отвратительный тип, требовал четыре миллиона фунтов за поездку, а ночью трудно вести споры с таксистами, так что мне пришлось выложить все свое состояние и даже предложить в дополнение отрезать мне конечности, так как было совершенно ясно, что без дополнительных чаевых он никуда не уедет.
Оказавшись на месте, мы болтали о всякой ерунде и пили чай едва ли не целый час, а какая-то местная радиостанция играла для нас легкую музыку. Аннет была довольно забавной. Она рассказывала о своем доме под Остравой, о своем первом дружке, которого звали Макс, и который конструировал подводные лодки, хотя Острава находится в самом центре Европы и до ближайшего моря оттуда ехать и ехать. Потом она спросила, могу ли я дать ей футболку, чтобы переодеться. Я нашел самую короткую, и (прикидываясь самой невинностью и воплощением благонамеренности и благопристойности) мы прошли в спальню, где, вместо того чтобы проявить внимание и поддержку, я предоставил ей самой принимать решение. Такова участь современного мужчины.
А потом она уснула, свесив с кровати руку и разметав темно-рыжие волосы по подушке. И, насколько я помню, я лежал и смотрел, как светлеет небо, прислушивался к ее неразборчивому бормотанию. Во сне она говорила по-чешски.
6. Приманка
Приди ко мне и будь моею,
И все нам станет веселее:
Песок янтарный над ручьем
И леска тонкая с крючком.[36]
Я проснулся и погрузился в кислую суету лондонского воскресенья: машины, автобусы, собачий лай, гул самолетов, голоса пешеходов, обрывки музыки из чьих-то стереосистем, ругань, сирены спецтранспорта, грохот строительных лесов, гудки с Паддингтонского вокзала… Но дыхание Аннет было размеренным, как морские волны в штиль, и я попытался выровнять свой пульс в такт этому спокойному ритму.
Конечно, я еще ничего не знал о том, что готовит мне наступивший день, И, как ни стыдно признаваться в этом, хотя угроза появления Люси все еще существовала, я чувствовал себя совершенно счастливым, вернувшись к старому распорядку жизни. Каким дураком я был!
И хотя я чувствовал себя уверенно (у меня были круассаны), я решил не приносить завтрак в постель, потому что мне показалось, что это не вполне в духе Аннет. Вместо этого я дождался, пока она проснется, потом встал и предложил ей чашку чая. Голосом, который был одновременно деловым и смущенным, она заявила: да, она бы с удовольствием выпила чашку чая – с молоком и ложечкой сахара, – но только она любит крепкий чай, пожалуйста, оставь пакетик подольше. Я вышел, предоставив ей возможность одеться в одиночестве, и направился на кухню. Я подумал, что ей нужно время и пространство.
Приготовление чая не такое быстрое дело, как может показаться на первый взгляд. (Au sujet de [37]: Я должен упомянуть, что мои странствия по прекрасному чайному миру года два или три назад подошли к концу, когда я наконец познал королевское величие Дарджилинга. В юности я трудился на горных террасах Ассама – вероятно, сбитый с толку определенным брутальным шармом – пока годам к двадцати пяти не осознал, что меня манит более мягкий аромат проходящего мимо «русского каравана», который и по сей день остается моим любимым сортом чая. В конце концов, после долгих скитаний по Китаю и Цейлону, я поступил в пожизненное услужение к истинной Королеве. Конечно, в империи моей Госпожи Дарджилинг есть множество владений, и мне понадобилось несколько месяцев, чтобы произвести осторожные эксперименты и выяснить, какое из них может стать моим истинным пристанищем. В конце концов я остановился на Джунгпане, самом прекрасном чайном саде в мире, и с тех пор я служил лишь верхним листочкам этого волшебного куста – уникальному произведению искусства, с которым познакомился благодаря компании «Ти флауэри» на улице Нойгассе в Гейдельберге.) Нет, нет и нет – приготовление чая никоим образом нельзя назвать делом быстрым или примитивным. Как часто бывает в жизни, это заблуждение свойственно большинству людей. Например, Аннет уже три года жила в Лондоне и все еще была знакома по большей части с грязной пылью, которой набиты так называемые чайные пакетики – с этой безымянной смесью крупинок, песка и древесных опилок неизвестного происхождения, столь любимой скаредными британцами, – вероятно, она даже не предполагала, что в ее чае будет хоть малейший след от присутствия чайного листа. Следовательно, мне предстояло скрыть, как на самом деле обстоят дела, и отказаться от моего обычного метода заварки, а злосчастную «Джунгпану» перелить из моего драгоценного чайника в чашку, в которую я добавлю (со слезами на глазах) заказанные ей молоко и сахар. Таким образом, я надеялся, что она не заметит ничего подозрительного и мне удастся сохранить безмятежное утреннее настроение. Я зашел так далеко, что даже добавил чуть-чуть молока в свою чашку.
