Антония Байетт - Детская книга
Олив и Хамфри сидели за завтраком в Лондоне и читали рецензии. Они захлебывались восторгом. «Таймс» указала, что «Том-под-землей», как и «Питер Пэн», использует старые театральные формы – пантомиму, балет – новыми способами. «Питер Пэн» был спектаклем для детей, скрывающим в себе глубину, открывающим скрытые истины о детстве и материнстве. «Том-под-землей» был спектаклем для взрослых, хоть и принял форму древних волшебных сказок, «Страны под холмом», в сочетании с вагнеровскими образами черных гномов и персонажами современной угледобычи. Постановка сочетала магию «Питера Пэна» с чем-то темным, германским, с яркой, насыщенной чернотой и безумием мира кукол и марионеток. Критик даже процитировал эссе фон Клейста о превосходстве марионеток и их чистых жестов. Что-то в этом роде и чувствовали вчера вечером околдованные зрители.
– Ты героиня, – сказал Хамфри и поцеловал жену.
– Я все пытаюсь понять, куда делся Том.
– Он вечно куда-то уходит сам по себе. Он не любит толпу. Он всплывет.
– Да, я тоже так думаю.
* * *Они сели на поезд и вернулись в «Жабью просеку».
* * *На рассвете Том достиг края города. Он увидел звезды и край лондонской дымовой траурной завесы, и вышел из-под нее, и увидел, как восходит солнце над Северным Даунсом, и пошел вверх. Он знал пути, которыми гуртовщики гнали стада, и заросшие, брошенные дороги Даунса и Уилда. Он остановился у колоды, из которой поили лошадей, набрал воды в ладони и напился. Вода была очень холодная. Год только начался, но снега еще не было, и земля не размокла. Том вышел на дорогу, ведущую домой. Он дойдет туда за день или около того. В лавке деревни Барсучий Холм он купил краюху хлеба.
* * *Приехала журналистка из журнала «Леди», чтобы взять интервью у Олив. Журналистка описала «Жабью просеку» в лучах зимнего солнца:
Она живет в доме, идеальном для писателя: одновременно чарующем и очень реальном. Мне показалось, что в названии «Жабья просека» есть что-то ведьминское, но хозяйка меня тут же просветила. Оказалось, что название «Жабья просека» происходит от жаб и старого кентского слова, означающего «лужайка». И никаких ведьм! Это прекрасный, приятный дом, с яркими, необычными горшками и плошками, с современной мебелью ручной работы, однако выглядящей так, словно ей сотни лет. Здесь есть красивый газон – подходящее место для детских игр, – а рядом с ним вполне таинственный лес. У миссис Уэллвуд семеро детей – от школьников до молодых мужчин и женщин. Все они имели честь и удовольствие стать первыми слушателями завораживающих сказок миссис Уэллвуд! В доме на каждом шагу видны следы их присутствия – биты и мячики, модели и учебники; конечно же, этих детей не изгоняли в детскую и никто не требовал, чтобы их было видно, но не слышно.
Мы поговорили о восхитительных плодах фантазии миссис Уэллвуд – Сильфе и Гаторне, и о чудесной актерской игре мисс Бреттл и мастера Торнтона в этих ролях. Понравилось ли миссис Уэллвуд решать нелегкую задачу – работать с неживыми актерами: куклами в человеческий рост и крохотными марионетками? Она с энтузиазмом отозвалась о новаторском освещении мистера Штейнинга, о талантах семьи Штерн из Мюнхена.
Журналистке не хотелось покидать очаровательный домик. Виолетта напоила ее кофе, а Хамфри отвез на станцию.
– Ви, как ты думаешь, где Том?
– Ходит где-нибудь. Как всегда.
– Эта женщина хотела с ним поговорить.
– Наверняка его потому и нету. Он, конечно, не от мира сего, но понимает, что именно сейчас лучше залечь на дно.
Том сделал неожиданный привал. Он наткнулся на сарай на краю вырубки, среди полей, покрытых стерней, вошел и увидел дрова и тюки соломы. Он распростерся на соломе и стал слушать мышиный шорох и карканье грачей в лесу.
Он уснул без снов, а когда проснулся, не сразу понял, где он и почему. На него мрачно смотрел человек с серо-белой пышной бородой, в приплюснутой шляпе.
– Извините, – сказал Том. Собственный голос показался ему странным. – Я ничего плохого не сделал.
– А я вроде и не говорил, что сделал.
– Я сейчас пойду.
– Куда это?
Они вышли на склон холма и поглядели на горизонт.
– Вон туда, я думаю. Мне надо в «Жабью просеку».
– Вон туда. Угу. Иди по тропке мимо того леска и возьми вправо, и при удаче выйдешь на дорогу. Ты голодный?
– Есть немного, – ответил Том. Он и хотел изнурить себя, и теперь был рад тому, что мысли замедлились, а голод казался не частью его существа, но чем-то отдельным.
Старик дал ему яблоко, красно-желтое, сочное, и Том вонзил в него зубы. Затем старик предложил ему отломанный кусок лепешки с начинкой – в основном из овощей: брюква, морковка, лук.
Они вышли на тропу в ярком солнечном свете, и Том снова пустился в путь по меловым дорогам и короткой траве холмов, вверх, к горизонту.
Легче всего было попасть домой, выйдя на большак, который огибал Биггин-Хилл и шел на юг к Уэстерхэму. Том стоял на гребне и озирался; холодный ветер играл его волосами.
* * *Он повернул налево, а не направо, к Дауну, и продолжал путь на восток, в сердце Северного Даунса.
* * *Он намеренно себя изнурял. Тело было чем-то таким, за чем он наблюдал, шагая, растягивая и сокращая мышцы.
Он думал: «А что до головы, у меня там особо много никогда и не было, правда».
Полный нереального мира, он думал: может, осталась еще миля. Какая-то тварь попыталась материализоваться у него в голове: мальчик-женщина с шапкой золотых волос, с красивыми ногами в черных чулках, в какой-то невероятной робин-гудовской куртке с элегантным широким кожаным поясом, с серебряной пряжкой. Том сопротивлялся. Он представил себе эту тварь кровоточащей, покрытой кровью. Он попытался вовсе отключить воображение.
Ему это удалось; он сосредоточился на своих твердо шагающих ногах и оттого начал спотыкаться.
Он увидел в небе ястреба и пережил миг счастья. Он не спрашивал себя, куда идет. Это было не важно. Он шел не домой. Даунс был пуст, и Том был пуст. Им владела энергия. Он даже подумывал перейти на бег.
* * *Олив написала Дороти письмо. Она уговорила Флориана отвезти его на велосипеде на станцию, чтобы дошло побыстрее.
Не видала ли ты, случайно, Тома? Он вышел из театра после спектакля – было шумно, а он не любит толпы. Вполне естественно, что ему захотелось ускользнуть, но прошло уже три дня, а он не объявился. Я помню, давно, когда он пропал, ты нашла его в каком-то вашем тайнике в лесу. Как ты думаешь, может быть, он опять там? Когда ты сможешь приехать домой? Мы так волновались и радовались из-за пьесы, но теперь я беспокоюсь за Тома. Надеюсь, твоя работа идет хорошо.
Она остановилась и пожевала перо.
Я давно должна была сказать и не сказала, как я восхищаюсь твоим упорством и трудолюбием. Ты говоришь, что унаследовала эти качества от меня. Мне хотелось бы в это верить.
Она еще посидела. Выглянула в окно, на безлюдный газон.
Она хотела объяснить, почему так беспокоится за Тома. Дороти была единственной, кто знал Тома. Но Олив не могла признаться дочери, что не открыла Тому всю правду о пьесе. Увидев название пьесы на программках, а потом на афишах, он кивнул, и лицо его словно закрылось, но он вполне спокойно пошел на премьеру.
Он поступил так, как всегда поступал с трудностями: убедил себя, что, если о них не говорить, они исчезнут. Олив знала его, он был ее любимым сыном. Это она назвала Тома-под-землей Томом.
Это была просто сказка.
Не просто.
* * *Дороти ответила.
Том не может быть в древесном доме. Я точно знаю, что не может, потому что он водил меня на то место и показал мне: лесник спилил древесный дом и сложил в поленницу. С виду Том был этим не очень расстроен, но по его виду никогда не скажешь.
Я еще не видела постановку. Мы получили билеты, что ты прислала, и я собиралась пойти на выходных с Гризельдой, и Джулианом Кейном, и одной приятельницей-медичкой. Но может быть, мне вместо этого лучше приехать домой. Как ты думаешь?
Олив ответила: «Пожалуйста, приезжай домой. От Тома до сих пор никаких вестей. Виолетта говорит, что это буря в стакане воды, но она всегда так говорит».
Она запечатала письмо и написала несколько ответов на письма друзей и зрителей об оригинальности постановки «Том-под-землей».
* * *Том поднялся на высоты Северного Даунса. Он шел не останавливаясь. Он обнаружил, что пересекает какую-то дорогу – видимо, лондонскую, – перешел ее, не глядя ни направо, ни налево, и увидел телегу, которая тащилась на юг, и фырчащий, скрежещущий автомобиль, едущий на север с пассажирами, замотанными плотными шарфами и вуалями. Том дошел до перекрестка с выцветшим указателем с едва различимыми буквами. Указатель гласил, что дорога называется «Напрасный труд», и по ней можно дойти до деревни, которая тоже называется «Напрасный труд». Тому понравилось название, он отправился в ту сторону и дошел до деревни, которую и деревней-то трудно было назвать. Из-за этого он слегка отклонился на юг, а потом снова повернул на восток и обнаружил, что вышел на Путь паломников – древнюю дорогу, по которой некогда ходили паломники в Кентербери, к могиле убиенного Фомы Бекета. Это ему тоже понравилось. Он свернул на северо-восток и пошел по Пути через Даунс до Чаринг-Хилла и Клирмаунта. Оттуда Путь паломников шел по южному краю Фриттенфилдских лесов. Том, дойдя до конца леса, повернул на юго-запад, следуя указателю, на котором было написано «Ферма Диггера». Оттуда он пошел к Хотфилд-Коммон и Хотфилдским болотам. Так он оказался на железнодорожной ветке, соединяющей Семь Дубов и Девичий Камень. Том слез по откосу и постоял на путях, меж двух сверкающих рельсов. Он услышал, что с севера приближается поезд. И подумал, что можно просто остаться на путях, и пусть. Потом обнаружил, что стоит по другую сторону путей, и стал ждать паровоза, струи пара, огненного дыма, деловитого лязга поршней. Том вспомнил рассказы о кончине Степняка. Тот смог.
