Паоло Соррентино - Молодость
Мик словно где-то не здесь. Он смотрит, но ничего не видит. Глядя в пустоту, он говорит без всякого выражения:
– Знаешь, со сколькими актрисами мне довелось работать за свою карьеру?
– Наверное… с очень многими.
Мик взрывается:
– Более чем с полусотней. Я вывел в люди не меньше пятидесяти актрис. И все они были мне благодарны. Я. я большой режиссер, который умеет снимать актрис.
Фред и Лена оборачиваются взглянуть на Мика, но не находят подходящих слов или выражения лица.
Джимми Три смотрит Мику в глаза и начинает “играть роль”:
– “Тогда, Фрэнк, ты меня никогда не забудешь”. Помните, мистер Бойл?
– Я помню все, что я снял.
– Мистер Бойл, вы не только большой режиссер, который умеет снимать актрис. Вы просто большой режиссер.
Мим, так и не сумевший перелезть через ограду и вконец обессилевший, ложится на пол и делает вид, что засыпает.
Фред Баллинджер смотрит на него.
Лена смотрит на отца.
Альпинист не сводит глаз с Лены.
В адрес мима раздаются короткие аплодисменты. Зрители начинают расходиться. Вечер окончен. Мик, Фред и Лена тоже собираются уходить, как вдруг раздается голос мальчика-скрипача:
– Мистер Баллинджер!
Троица оборачивается. Мальчик поднялся на сцену и, взяв скрипку, заиграл первые, простые ноты “Приятной песенки номер три”. Он может сыграть только первые два аккорда, но у него уже получается намного лучше. Он исполняет их очень хорошо, и хотя аккорды все время повторяются, они звучат так нежно, что трогают сердце.
Все замерли, околдованные незамысловатым исполнением мальчика. Джимми Три, Марк Козелек и их приятели, альпинист, Лена, латиноамериканец и его жена, немецкая пара, старики и сиделки, неотесанные русские и чернокожие, Фрэнсис и ее мама, официанты и врач, директор отеля и повара – все словно оказались в сказке, где каждому найдется место – и главному, и второстепенным героям.
Только одного человека простые ноты скрипки растрогали до слез. И это не Фред Баллинджер, а Мик Бойл. У него блестят глаза.
Зато только Фред Баллинджер заметил, что Мик растроган. Фред бесстрастно смотрит на него.
Лена стоит у скалодрома. В этот час в спортзале отеля никого нет. На ней красивое вечернее платье. Лена пытается определить высоту искусственной скалистой стенки.
Судя по всему, альпинист шел за ней: мы видим, как он осторожно и робко появляется у нее за спиной и подходит к ней. Альпинист донельзя напряжен и растерян. Он поправляет рубашку, незаметно приглаживает волосы, потом встает рядом с Леной. Лена не смотрит на него, словно его и вовсе нет. Он неловко пытается завести разговор:
– Хотите попробовать взобраться?
Только сейчас Лена резко поворачивается к нему. Пронзает его убийственно сексуальным взглядом и заявляет с серьезным и многозначительным видом:
– А вам известно, что, стоит мне захотеть, в постели я сведу мужчину с ума?
И тут же – словно это самая естественная реакция – глаза альпиниста закатываются, он бледнеет как полотно и без чувств падает на землю. Страшный грохот.
Лена немедленно выходит из роли роковой женщины и превращается в заботливую подругу. Она бормочет:
– Вот черт!
Лена наклоняется к лежащему на полу альпинисту. Чтобы вернуть его к жизни, похлопывает по щекам. Она напугана.
– Мистер, мистер! Да очнитесь вы, черт возьми! Альпинист медленно открывает глаза. В нескольких сантиметрах от него встревоженное лицо Лены.
Еле слышно альпинист говорит:
– Вам, чтобы свести с ума мужчину, достаточно куда меньшего.
Лена с облегчением улыбается.
Пухлая девушка-эскорт в одиночестве грустит на диване. В холле никого нет. У нее за спиной появляется Мик и, больше не колеблясь, заявляет:
– О’кей, я решился. Я снял деньги.
Девушка поворачивается к нему.
– Чего бы вы хотели?
Мик становится серьезным:
– Прогуляться.
По парку, в котором растут вековые деревья, Мик Бойл и неуклюжая девушка-эскорт прогуливаются, держась за руки, словно подростки.
Больше они ничем не занимаются: прогуливаются, не глядя друг на друга, переплетя пальцы, медленно, в одиночестве.
На стоящей в укромном месте скамейке сидят юноша и девушка – сценаристы, которых подозревали в том, что они влюблены друг в друга. Они ведут себя как настоящие влюбленные. Они целуются так пылко, как целуются только в самом начале. Бесконечно долго, до одурения. Внезапно краем глаза сценаристка, на прерывая поцелуй, замечает прогуливающихся Мика и девушку.
Глава 62
Маленькая железнодорожная станция в близлежащем городке. На скамейке в ожидании поезда сидят рядком понурые пятеро сценаристов и Мик Бойл. Влюбленные держатся за руки.
Помолчав, Мик решает нарушить тишину:
– Ладно, ребята, что это у вас такие физиономии? Нестыковки, перенос съемок – часть нашей работы. Привыкайте. Я поговорил с продюсером, мы подумаем, кого из актрис пригласить, и приступим к съемкам. Надо только подождать несколько месяцев.
– Что за дура эта Бренда Морель! – говорит сценарист-умник.
– Не надо так говорить о Бренде Морель.
– Держит нос по ветру, – прибавляет влюбленный сценарист.
Мик отвечает:
– Мы все держим нос по ветру. Вам тоже придется научиться, если хотите выжить в наших джунглях.
– И вообще, неправда, что она примчалась в Европу, чтобы повидаться с тобой, Мик. Я читал, что она приехала на Каннский фестиваль принять участие в благотворительном ужине.
Коллеги с упреком смотрят на застенчивого сценариста, который это сказал.
– Осторожно, не переборщи с правдой. Помни: мы любим притворство.
– Мик, твой фильм-завещание стоит гораздо большего, чем очередной телесериал, – говорит смешной сценарист.
– Мой фильм-завещание? Не надо преувеличивать. Большинство людей умирает, не только не написав завещания, – их смерть вообще никто не замечает.
Слово снова берет умник:
– Большинство людей, в отличие от тебя, – не выдающиеся художники.
– Какая разница. Люди, художники, звери, растения – все мы играем эпизодические роли.
Поезд прибыл. Двери открываются.
Ребята хватают рюкзаки и начинают садиться в вагон. Последней садится сценаристка, которая до сих пор не произнесла ни слова. Мик стоит внизу и смотрит. Прежде чем дверь успевает закрыться, девушка поворачивается к нему и, улыбнувшись, говорит:
– Он при смерти. Умирает. Только тогда она впервые говорит ему: “Майкл, я люблю тебя”.
Мик растроганно улыбается:
– Отлично!
Двери закрываются. Поезд уходит, исчезает за поворотом. С печальным видом Мик поворачивается и направляется к выходу со станции.
Глава 63
Одинокий, расстроенный, постаревший, Мик короткими шажками идет обычной тропинкой через долину. Кроме него, никого нет. День чудесный. Ярко светит солнце. Голубое небо. Свежий воздух. Стрекочут цикады. Рай на земле.
Неожиданно его окликает женский голос:
– Мик!
Мик поворачивается налево, к широкому лугу, заросшему травой по пояс. Он смотрит, но никого не видит. Из высокой травы появляется женщина, одетая как одевались в пятидесятые годы стюардессы. Это она окликнула Мика. Женщина с тревогой спрашивает:
– Мик, как мне произносить эту реплику? Я не понимаю.
Мик не успевает ей ответить, как из травы появляется другая женщина, похожая на Джин Сиберг в юности, на ней бикини. Она говорит, словно играет роль. Произносит с подчеркнутым высокомерием:
– Джеймс, наверное, тебе неизвестно, что я никогда не поднимаюсь на борт яхты короче двадцати пяти метров.
Затем из травы появляется привлекательная блондинка с пышными формами, какие были в моде в семидесятые годы, и тоже говорит, словно играя роль:
– Слушайте, ребята, куда вы подевали мои лиловые тапочки? Ну хватит!
Мик смотрит не нее и широко улыбается.
Из травы появляется пятидесятилетняя женщина, одетая как усердная прихожанка, и с надрывом, чуть не рыдая, кричит:
– Альберт, если б ты знал, чего мне стоило сохранить девственность! Сохранить ее для тебя!
Из травы появляется величественная графиня в костюме девятнадцатого века и изрекает:
– Князь, у меня шесть замков и двадцать карет, но одно я могу сказать точно: жизнь так скучна!
Теперь появляется женщина, ведущая себя, как активистка в шестьдесят восьмом году:
– Согласна, мы все хотим революции, только бы не переутомиться.
Счастливый Мик переводит глаза с одной своей актрисы на другую. Все поочередно произносят реплики из его фильмов.
Из травы появляется спиной к Мику женщина лет тридцати пяти, пышные рыжие волосы, обнаженные плечи – просто чудо, настоящая, неотразимая в своем очаровании дива. Она произносит чувственно, словно тоскуя о прошлом:
