Сэмюэль Беккет - Мерсье и Камье
– Ты весь зеленый, – сказал Камье.
– Кажется, меня сейчас стошнит, – сказал Мерсье.
Он не ошибся. Камье его поддержал.
– Тебе полегчает, – сказал Камье.
И правда, мало-помалу Мерсье почувствовал себя лучше – то есть лучше, чем до того, как его стошнило.
– Когда ты ушел, – сказал он, – меня одолевали такие печальные мысли. Я не знал, вернешься ты или нет.
– Я же оставил тебе плащ, – сказал Камье.
– Я понимаю, что это было бы только справедливо, – сказал Мерсье. Он немного подумал. – Чтобы не бросить Мерсье, надо быть Камье.
– Идти можешь? – сказал Камье.
– Я пойду, не бойся, – сказал Мерсье. Он встал и сделал несколько шагов. – Смотри, как я хорошо хожу, – сказал он.
– Может, бросим плащ? – сказал Камье. – Зачем он нужен?
– Он замедляет воздействие дождя, – сказал Мерсье.
– Это саван, – сказал Камье.
– Не будем ничего преувеличивать, – сказал Мерсье.
– Хочешь, я скажу тебе все, что думаю по этому поводу? – сказал Камье. – Тому, кто его носит, физически и морально так же неловко, как тому, кто его не носит.
– В том, что ты говоришь, есть правда, – сказал Мерсье.
Они посмотрели на плащ. Он распростерся там, где начиналась насыпь. Вид у него был ободранный. К плечам прилипли чарующе блеклые клочья клетчатой подкладки. Участками более светлого желтого цвета были отмечены те места, которых еще не пропитала сырость.
– Может, я скажу ему пару слов? – сказал Мерсье.
– Успеется, – сказал Камье.
Мерсье подумал.
– Прощай, старенький габардин, – сказал он.
И опять замолчал. Камье сказал:
– Это и была пара слов?
– Да, – сказал Мерсье.
– Пошли отсюда, – сказал Камье.
– А его мы что, не выбросим? – сказал Мерсье.
– Оставим его здесь, – сказал Камье. – Зачем себя утруждать.
– А я хотел его выкинуть, – сказал Мерсье.
– Мы оставим его здесь, – сказал Камье. – Постепенно изгладятся следы наших тел. Под лучами солнца он свернется, как опавший лист.
– А если его похоронить? – сказал Мерсье.
– К чему разводить сантименты, – сказал Камье.
– Просто чтобы его не взял посторонний, – сказал Мерсье, – вшивый какой-нибудь.
– Разве нас от этого убудет? – сказал Камье.
– Нет, конечно, – сказал Мерсье, – и все-таки.
– Я ухожу, – сказал Камье.
Он зашагал прочь. Вскоре к нему присоединился Мерсье.
– Можешь на меня опереться, – сказал Камье.
– Потом, потом, – с раздражением сказал Мерсье.
– В чем дело, почему ты все время оглядываешься? – сказал Камье.
– Он шевельнулся, – сказал Мерсье.
– Кто? – сказал Камье. – А, понял. Он машет нам платком.
– Мы хотя бы ничего не оставили в карманах? – сказал Мерсье.
– Всякие-разные использованные билеты, – сказал Камье, – горелые спички, обрывки газет с истершимися следами неотменимых свиданий на полях, заветный огрызок сточенного на девять десятых карандаша, несколько клочков замусоленной бумаги для подтирки, несколько сомнительной надежности презервативов, ну и пыль. Вся жизнь, чего уж там.
– Ничего нужного? – сказал Мерсье.
– Я же тебе говорю, вся жизнь, – сказал Камье.
Некоторое время они шагали молча, как это с ними иногда случалось.
– Если понадобится, кинем на это дней десять, – сказал Камье.
– Не воспользуемся транспортом? – сказал Мерсье.
– То, что мы ищем, не обязательно находится на другом конце острова, – сказал Камье. – Поэтому пускай нашим девизом станет…
– То, что мы ищем, – сказал Мерсье.
– Мы путешествуем не просто ради того, чтобы путешествовать, насколько я понимаю, – сказал Камье. – Мы идиоты, но не настолько. – Он с любопытством уставился на Мерсье. – Ты вроде как запыхался, – сказал он. – Если хочешь что-то сказать, валяй.
– Я и правда хотел что-то сказать, – сказал Мерсье. – Но по размышлении приберегу это про себя.
– Не желудок, надеюсь? – сказал Камье.
– Продолжай, – сказал Мерсье.
– На чем я остановился? – сказал Камье.
– Пускай нашим девизом станет, – сказал Мерсье.
– Ах да, – сказал Камье. – Пускай нашим девизом станет неспешность и осмотрительность, с резкими поворотами направо и налево и внезапными возвращениями назад в согласии со смутными уколами интуиции. Кроме того, ничего страшного, если нам придется делать остановки на целые дни и даже недели. У нас вся жизнь впереди, во всяком случае, весь остаток.
– Какая сейчас погода? – сказал Мерсье.
– За кого ты меня принимаешь? – сказал Камье. – За гадалку?
– Я в полном равновесии, – сказал Мерсье.
– Погода такая же, как всегда, – сказал Камье, – с той только разницей, что мы начинаем к ней привыкать.
– Мне показалось, что на мое лицо упали капли дождя.
– Мужайся, – сказал Камье, – скоро привал окаянных душ. Я вижу колокольню.
– Хорошо, – сказал Мерсье. – мы сможем передохнуть.
VI
Краткое изложение двух предыдущих глав
IVПоезд.
Вставка о Мэддене, 1.
Омнибус.
Вставка о Мэддене, конец.
Деревня.
Гостиница.
Господин Гэст.
Скот на дорогах.
Фермеры.
Сон Мерсье.
Путешествие под угрозой срыва.
Хладнокровие Камье.
Болезнь Патрика.
Мерсье и Камье идут наверх.
Господин Грейвз.
Разъезд фермеров.
Смерть Патрика.
Его предпоследние слова.
Вставка о Конейре, 1.
Господин Гэст говорит о постояльце.
Видение господина Гэста.
Вставка о Конейре, 2.
Мерсье и Камье спят.
VНа другой день.
Поле.
Коза.
Рассвет.
Смех Мерсье и Камье.
Совещание (и смех одного Камье, и лицо Мерсье).
Сон Мерсье.
Уход Камье.
Мерсье один.
Гостиница.
Вставка о Конейре, конец.
Подснежники.
Мерсье ест.
Рвота Мерсье.
Плащ.
Они уходят.
Колокольня окаянных душ.
VII
И наконец в один прекрасный день возник город, сперва предместья, потом центр. Они потеряли представление о времени, но вид улиц, людей и звуки, которыми полнился воздух, – все твердило им о еженедельном отдыхе. Вечерело. Они немного покружили по центру, не зная, куда податься. В конце концов по предложению Мерсье (была его очередь руководить) они отправились к Элен. Она была в постели, ей немного нездоровилось. Все же она встала и впустила их, хотя сперва покричала через дверь: «Кто там?» Они посвятили ее в свои разочарования и надежды. Рассказали ей историю бычка, который их прогнал. Она ушла и вернулась с зонтиком. Камье стал испытывать его в деле. «Но он прекрасно открывается и закрывается, – сказал он, – просто-таки превосходно». «Я его починила», – сказала Элен. «Прямо лучше, чем раньше», – сказал Камье. «Может быть», – сказала Элен. «Открывается мягко, – сказал Камье, – а когда я нажимаю на кнопку, тык, – и он сам складывается. Открываю, закрываю, раз и два, раз и два, тык! пык! тык!» «Хватит, – сказал Мерсье, – ты его опять сломаешь». «Мне немного нездоровится», – сказала Элен. «Это счастливое предзнаменование», – сказал Камье. Однако рюкзака там не было. «Не вижу попугая», – сказал Мерсье. «Я отпустила его на волю», – сказала Элен. Ночь прошла спокойно, без малейшего разврата. На другой день они никуда не пошли. Время тянулось медленно, они немного потрогали друг друга, но так, чтобы не устать. Перед жарким камином, в смешанном свете лампы и свинцового дня, они потихоньку извивались на ковре, переплетясь обнаженными телами, томно касаясь друг друга движениями, какими девушки расставляют в вазах цветы, а дождь тем временем барабанил по стеклам. Какое это небось было удовольствие! К вечеру Элен заказала несколько бутылок доброго вина, и они надрались до полного блаженства. Менее стойкие мужчины могли бы уступить соблазну и остаться. Но вечер следующего дня вновь застал их на улице, рвущимися к намеченной цели. До ночи им оставалось всего несколько часов сумрачного дня, предночье. Надо было торопиться. Однако темнота, неполная лишь по вине уличных фонарей, в конечном счете не могла помешать им в поисках. Напротив, она могла бы послужить им лишь бесценным подспорьем. Ибо в квартал, в который они собирались и подступы к которому были им плохо известны, легче было попасть ночью, чем днем, поскольку в тот единственный раз, когда они там побывали, был не день, а ночь или почти ночь. Итак, они вошли в какой-то бар, поскольку дожидаться ночи в баре было для Мерсье и Камье наименее неприятно. Кстати, у них была на то еще одна, менее серьезная причина, а именно интерес, в том числе и чисто интеллектуальный, к возможно более полному погружению в атмосферу, подобную той, что повергла их в такую неуверенность в их первый приход. Этим они и занялись, больше уже не мешкая. «Слишком многое поставлено на карту, – сказал Камье, – так что мы не можем пренебрегать предосторожностями». Так одним выстрелом они убили двух зайцев и даже трех. Потому что передышкой они воспользовались для того, чтобы с огромной для себя пользой посудачить о том о сем. Потому что на всей планете свободнее всего такие, как Мерсье и Камье, беседуют именно в барах. Мало-помалу в сознании у них сильно прояснилось. Вернее, туда потоком хлынули такие соображения:
