Зулейка Доусон - Форсайты
За дверью послышались голоса: кто-то поднимался по лестнице. Здесь приходилось обогнуть небольшую площадку перед ее и соседней спальнями – издержки архитектуры этого крыла.
Она услышала мать, Астрид, различила тяжелые шаги Джайлса на фоне более легких женских. Остановились на площадке. Несколько раз прозвучало ее имя – первой его произнесла мать. Кэт замерла на кровати и прислушалась.
– Я не прошу извинения, Астрид, что поместила вас в эту келью рядом с Кэт. Я же знаю, не сделай я этого, вы с ней стали бы бегать друг к другу полночь – за полночь через весь коридор поболтать. Они сообщаются через гардеробную, вы заметили?
И надтреснутые нотки Астрид:
– Да, спасибо, это будет чудесно – прямо как в колледже. Нам толком и не удавалось пообщаться с тех пор, как она стала работать вместе с Джайлсом. Теперь наверстаем.
Мать дружелюбно рассмеялась.
– Ох, Астрид, можно подумать, вы с ней третьекурсницы – она же ночевала у вас только в конце прошлого месяца.
– Прошу прощения – когда?
Господи! Кэт будто воочию увидела, как воззрился на Астрид Джайлс, услышала секундную, но вполне явную запинку в голосе матери:
– В последнюю ночь этого ужасного тумана – двадцать шестого, так ведь?
– Но двадцать шестого я была в Париже.
В тоне матери послышались новые нотки.
– Астрид, вы уверены? Кэт сказала мне, что провела эту ночь на Бедфорд-сквер…
– Ну, она…
– Она ее там и провела, леди Монт (это вступил голос Джайлса – во всем своем рыцарском пафосе!)… но со мной.
Теперь, уж конечно, обе пары глаз уставились на Джайлса, а он твердо продолжал:
– Был жуткий туман – это было единственным разумным выходом. Думаю, нет необходимости добавлять, что все было безупречно.
От Астрид – ни звука, только голос матери:
– Разумеется. Что ж, в восемь спускайтесь выпить.
Два щелчка – это Астрид закрыла дверь, Джайлс и мать ушли. Пройдет ли Астрид прямо к ней? Если да – что сказать? Но она не придет. Сначала она напустится на брата; а Джайлс, если она его хоть немного знает, будет отстаивать свои позиции. Ну, так или иначе, ничего не поделаешь. Если Джайлс будет держаться своей версии, ей придется все ему рассказать. Если нет – хей-хо!
Опять голоса на лестнице.
Теперь – отец и бабушка. Вот они поднимаются к ее двери, и, пока шаги не смолкли, Кэт снова вслушивалась, замерев, и снова не один раз прозвучало ее имя. Поначалу бабушка пересказывала отцу их разговор, путая названия картин и галерей. Вдруг – пауза. А потом, на полпролета опередив сына, Эм произнесла: «Пылающие щеки и галереи!» Внезапное открытие нахлынуло, как прилив, и, не в силах двинуться, будто чуть покачиваясь на его волнах: «Кэт влюблена!»
Эта фраза разнеслась в ее комнате так отчетливо, будто судьбой был назначен для нее этот лестничный виток, эта причудливая акустическая ошибка Липпингхолла, и, как громом поразив, мгновенно заставила забыть все до сих пор здесь сказанное.
«Влюблена?» – мелькнуло в первую секунду, и тут же – «Конечно!» – будто всегда это знала. За ужином, казалось, все взгляды были устремлены на нее – такое от нее исходило сияние.
* * *Тишина воцарилась в доме, по крайней мере человеческие звуки стихли, а сам дом жил – постанывали старые половицы, тихонько вздыхали стены, и все эти шорохи, скрипы, всхлипы сливались в хор – хор ветшающего дома.
Кэт долго лежала без движения, слушая мерное тиканье высоких напольных часов там, внизу. Пробило час, потом два. Пожалуй, ее ждет une nuit blanche [119] , ей не заснуть, если так и лежать не шевелясь. Астрид явно не удалось припереть к стене Джайлса, а то бы она непременно зашла. А теперь спит, наверно, крепким сном за стеной.
Еще не пробило четверть третьего, как Кэт встала, сунула ноги в ночные туфли, натянула толстый свитер. Грубая шерсть покалывала сквозь шелк ночной рубашки. Освоившись, она вышла из комнаты и начала спускаться по лестнице, ступая так легко и быстро – зная и в темноте каждый закоулок в этом доме как свои пять пальцев, – что, наткнись на нее кто-нибудь – принял бы, наверно, за привидение. Но никто на нее не наткнулся, и, никем не обнаруженная, она добралась до цели – небольшого прохода за кухней, пахшего плесенью и волглой кожей коридорчика, через который выходили на охоту. Испокон веку его называли «полевой выход».
Здесь, в тусклом свете горелки газового котла, она сунула ноги – вместе с ночными туфлями – в отцовские резиновые сапоги, по-хозяйски сдернула с вешалки, больше напоминавшей свалку, непромокаемую куртку и шарф и обеими руками отодвинула дверной засов. Старые петли огласили ночь жалобным стоном.
В приглушенном сиянии под ясным безлунным небом вырисовывались силуэты деревьев. Ни ветерка, ни дуновения, ничем не потревожено ледяное застывшее безмолвие, только она, не разбирая дороги, идет незнамо куда.
«Кэт влюблена!»
Не подслушай она случайно этот разговор, пришло бы такое ей в голову? Невероятно: слово сказано – и все сразу встало на свои места! Переполненная прежде неведомыми ощущениями, блуждала она по ледяному царству, и это новое знание согревало ее. Повсюду в полусумраке ночи мерещился он – то ступал крадучись, то на фоне серебристо поблескивающего неба мчался к ней вниз по склону – пальто нараспашку, полы разлетаются в стремительном беге, то, похрустывая гравием, брел по аллее под темными кронами аккуратно подстриженных ив, то, в ожидании ее, стоял недвижимо, как изваяние, у стены, оплетенной белесыми стеблями глициний. Куда ни взгляни – все был он, и все в нем ошеломляло: возвышенная одухотворенность, изысканность и утонченный ум. Призрак шел за ней неотступно, след в след, повинуясь малейшему движению.
Когда-то в детстве, играя здесь, она мечтала о заморском принце в сказочной карете, – бьют копытами кони, свита в золоченых ливреях – он умчит ее в неведомые края, свою принцессу. И вот свершилось – он явился: пешком, без всякой свиты, мрачный, невозможный.
Стоя на террасе – темная громада дома за спиной, – воздев лицо к сумрачной бездне, она вдохнула полной грудью – и холодная тайна ночи захлестнула ее с головой. Будто вступив с ней в сговор, сам воздух одарил ее своим благоуханием – пряный аромат старой липы, терпкая примесь коры дуба, смутный лимонный привкус ивы – все слилось в одуряющем мускусном дыхании ночи.
Выдохнув, она потянулась и улыбнулась. В опаловом небе – безоблачном, безлунном, беззвездном – «первозданно-чистом», сказала бы бабушка, – Кэт почудилось его лицо. Он будто спал – или казался спящим. Она коснулась губами этих далеких сомкнутых век.
Глава 9 Последствия
В соответствии с весьма передовыми взглядами, которых придерживался в отношении персонала основатель и старший компаньон фирмы (тем более что и сам покутить не прочь), офисы «Мессенджера и Компании» закрывались с последнего уик-энда перед Рождеством до первого понедельника нового года. Так что прошло целых две недели с того во всех отношениях познавательного уик-энда, прежде чем Кэт снова встретилась с Джайлсом. Бойда, впрочем, она не видела еще дольше, хотя дни считать начала только после того, как бабушка открыла ей глаза. Из Липпингхолла – ultima Thule [120] , как казалось ей, – она отважилась написать в Саут-Кенсингтон: может быть, она как-нибудь зайдет на чашку чаю?
В это утро, в понедельник, идя в офис, она и не думала о работе, вся во власти ожидания, что холодком притаилось где-то внутри – будто разом проглотила целую порцию мороженого. Что-то витало в воздухе – это она почувствовала почти сразу, как только вошла.
На столе ждала груда писем, и она тут же схватилась за них. Внутри все оборвалось – от Бойда было письмо. Этот резкий, угловатый почерк она узнала сразу. Всего несколько слов:
...«Найдете меня у очага…
Б.».
И только она спрятала листок в конверт, бережно, будто и то и другое представляло невероятную ценность, будто само ее имя, выведенное его рукой, – уже был знак, как в дверях появился Джайлс – и сразу пахнуло чем-то унылым.
– Джайлс, с Новым годом!
Он поздравил ее в ответ, но без привычной теплоты, формально как-то: пробормотал что-то, будто обращаясь к собственным ботинкам.
– Как красотка Шотландия?
– Передает тебе привет.
Тут он направился к шкафу с бумагами, потом – к столу секретарши, пока не занятому, и на этом обмен приветствиями закончился.
Еще с минуту Кэт продолжала лучезарно улыбаться ему, а он криво улыбался промокательной бумаге Полли.
– Ладно! – в конце концов сказала Кэт. Она наклонила голову, пытаясь поймать его взгляд. Но Джайлс лишь отвернулся и отправился в свой кабинет, по дороге внимательно изучая линолеум. Дверь за ним закрылась.
В таком духе прошло все утро. Вскоре ей стало ясно, что, если ей и не очень-то нравилось быть кумиром Джайлса, то оказаться поверженным кумиром – еще хуже. В конце концов, она уже привыкла к этому неотрывному, по-щенячьи преданному взгляду, ей будет не по себе, если теперь он станет старательно отводить глаза. И она решила идти напролом – ей ли, после стольких лет знакомства, не знать, что всякий другой подход для Джайлса чересчур деликатен!
