Ральф Ротман - Юный свет
– Папа, пожалуйста! Они кричали? И действительно падали на землю и умирали, как в телевизоре? Скажи же!
Моя мать, словно ожидая ответа, замерла на месте. Я скрестил руки на груди, а отец прокашлялся, поднял голову и схватился за свою чашку. Белки глаз побелели еще больше.
Софи прыгала по дивану на коленях.
– Расскажи, папа, пожалуйста. Ты кого-нибудь убил насмерть? С кровью, и все такое?
Отец держал чашку, но не пил. Его рука была слишком большой для изящной ручки. Пальцы не пролезали в дужку. Но его лицо показалось мне еще более нежным, чем обычно. Из-под собранных углом бровей он посмотрел на мать и сказал странным, приглушенным голосом, будто нас с Софи тут вовсе не было:
– И что я должен им сказать?
Мать резко вздернула подбородок и обошла вокруг стола. Каблуки громко стучали.
– Хватить скакать! – Она протянула мне губку, из нее капала вода, схватила сестру за руку, стащила ее с дивана. – Марш в комнату. И подбери игрушки!
У нас на кухне была плита белого цвета, эдакий эмалированный монстр с хромированными ручками и множеством духовок для выпечки и поддержания еды в нужном температурном режиме. А вокруг плиты еще шел полированный поручень. Внизу размещалась тележка для дров и угля, ее надо было выкатывать промеж ножек плиты, похожих на чугунные лапы животного. Моя мать готовила все, даже яйца для завтрака, непосредственно на открытом огне. Она орудовала крюками, ухватами, чугунными конфорками и подставками словно опытный кузнец, не портя при этом своих только что накрашенных ногтей.
Я взял квадратные ведра, выставленные ею для меня под дверь, и пошел в подвал. На лестнице пахло чем-то сладким, неоновая трубка дневного света так все еще и не работала. Она только вспыхивала и мигала. В подвале все двери Горни, сколоченные из горбыля, стояли закрытыми, сквозь щели между досками видны были полки с консервированными овощами и фруктами – яблоками, грушами, фасолью. А еще ливерная колбаса или холодец в банках. За мотыгой и лопатой стоял потрескавшийся чехол аккордеона.
Я беззвучно посвистывал себе под нос. На нашей двери, в самом конце напротив прачечной, болтался висячий замок, но мы им никогда не пользовались. Дверь была обита заменителем линолеума. Я толкнул ее плечом, но свет зажигать не стал. В углу поблескивала куча угля, сплошное кошачье золото[12], сейчас не выше колен, а зимой она была с меня ростом, об этом свидетельствовали следы сажи на стене. Я обернулся.
– Не пугайся!..
За полкой с инструментами, в полумраке мутных от пыли солнечных лучей, падающих наискосок сквозь небольшое оконце, стоял господин Горни. И я, почти уже войдя, попятился со своими ведрами назад, грохнул ими о дверь. Засунув руки за нагрудный карман своего рабочего комбинезона, он смотрел на меня краем глаза. Тень от горбатого носа падала на лицо, а его голубые глаза светились, как стеклышки.
– Я ищу запчасти для ремонта велосипеда. Не знаешь, где это лежит?
Я ничего не ответил, помотал головой, а он вышел из полумрака и ткнул меня тыльной стороной руки.
– Рот-то закрой. А то муха залетит. Чем твой отец чинит велосипед?
– Чем? Думаю, разными подходящими для ремонта шин кусочками резины.
– Ну, так вот. И где они у него?
– Там.
Кивком головы я показал в противоположный угол. Он подошел к старому буфету и выдвинул ящик. На Горни были массивные рабочие ботинки, и никакой рубашки, даже майки. От него разило потом. Когда он уперся кулаками в бедра, с голого плеча соскользнула лямка комбинезона.
– Черт побери, что за кавардак. Где тут что можно найти?
Плечи сзади – волосатые.
– Слева. Под наждачной бумагой.
Он отыскал старую табакерку, потряс ее. Загромыхали запчасти и пластинка для шерховки резины. Он открыл крышку.
– Тебя ведь за углем послали? – Тюбиком клея он показал на кучу. – Так не стесняйся, приятель.
Я нагнулся и зачерпнул ведром по полу. Отец наполнял его с одного раза, а мне пришлось повозиться, сопя и кряхтя. Господин Горни стоял у меня за спиной. Когда первое ведро было наполнено, я отставил его в сторону, а он протянул мне второе и усмехнулся.
– Ты все неправильно делаешь. Только зря силы тратишь. Тут надо одним рывком, а не по полу возить.
Черная жесть ведра уже продырявилась, нежно рассеиваясь, в дыры светило солнце, и я кивнул, хотя и не понимал, что он имеет в виду. Я снова приставил край ведра к куче угля.
– Боже мой, да нет! Вот так как раз и не надо. Откинь ручку назад и набирай с размаха, а не пригоршнями. Это же так просто.
Он отложил в сторону табакерку, нагнулся надо мной, крепко взял мои руки в свои. Болтающиеся концы лямок щекотали мне шею.
– Так… Подналегли! Видишь?
Один рывок, и оно было полное, это квадратное ведро, но от напряжения у меня задрожали колени, как бы не завалиться на уголь.
Я дышал парами изо рта Горни.
– Ну, получилось же.
Когда мы выпрямились, он выпустил ручку ведра, и внезапная тяжесть отбросила меня в сторону. На миг я ощутил ушами голую кожу его плеча. Он скользнул по мне взглядом сверху вниз и насмешливо усмехнулся.
– Да ты еще совсем юнец. У кого крепкие икры, у того и мускулы на руках тоже будут сильными. Ты кем хочешь быть?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Может, горняком? Как отец.
– Да брось ты… – Он поправил подтяжки. Потом взял табакерку и вышел. – Не будь дураком!
Дверь он оставил открытой. А я все же выбросил пару кусков угля назад в кучу. Иначе мне ведра было не поднять. Потом я задвинул на место ящик в старом буфете и, когда уже шел по проходу на выход, увидел, как господин Горни сидит в прачечной на корточках и опускает шланг в таз с водой. Позади него у стены стоял дамский велосипед.
– Юлиан? – Он не отрывал глаз от работы. – Что я еще хотел тебе сказать: в проходе кругом разбросаны игрушки. Эти твои маленькие машинки. Подбери их, пожалуйста, хорошо? А то вдруг кто наступит на них и так навернется… Это может дорого обойтись. Вам что, общие правила совместного проживания в доме не преподают?
– Ну, как же, как же. Но это не мои машинки. Уже не мои. Я их подарил маленькому Шульцу.
Горни удивленно взглянул на меня.
– Что? Ты подарил весь свой набор автомобилей? Зачем?
– Ну, да… Не знаю зачем. Просто так.
– Но их же было много, ведь так? Целая коллекция. И ты так просто ее отдал? У вас что, денег некуда девать?
Я усмехнулся.
– Да нет, только не это. Но они все равно уже старые. На пожарной машине я вон даже царапины лаком для ногтей закрасил.
– Ага, – он прищурил один глаз, – ты считаешь, маленький Шульц милое такое дитя?
– Кто, он? Ох… ну, в общем он паренек что надо. Когда мы играем в карты, он никогда не жульничает. А потом, у него всегда хорошее настроение.
Господин Горни кивнул.
– Милый оболтус, так правильнее было бы сказать. – Он снял с полки новый шланг и стал его разматывать. Шланг поскрипывал у него в руках, а когда пальцы попадали в воду, они казались в два раза толще. – Точно станет «голубым», – тихо добавил он и нахмурил брови, когда на поверхности показались пузырьки.
Уже смеркалось, когда я позвонил. Господин и фрау Кальде продавали у себя в подъезде почти все то, что можно было купить в обыкновенной лавке. Даже женские чулки. В проеме входной двери была приделана доска, эдакий прилавок, а позади стояли холодильники, морозильные камеры и полки. На коробке с электрическими предохранителями стакан с леденцами для сдачи в один-два пфеннига, но только не для меня.
Коридор, до плеч выложенный плиткой. В мою сторону обернулись двое покупателей, фрау Бройерс, забиравшая авоську с бутылками и купюру в пять марок, и господин Квер, снимавший обертку с рожка клубничного мороженого. Они только что над чем-то смеялись, выражение лиц было расслабленным, и я, кивнув, подошел к прилавку.
– Обычно говорят «добрый вечер»! – Фрау Бройерс оглядела меня с головы до пят. На ней был нейлоновый рабочий халат темно-синего цвета и без рукавов, а плечи такой же толщины, как мои ляжки. – Ах, ты красавчик! По каким же помойкам тебя носило? Вот твоя мать обрадуется.
У меня была разодрана штанина, а сам я весь перепачкался травой и сажей. Господин Квер сморщил нос и громко засопел.
– Ты думаешь, он шлялся по помойкам?
Фрау Бройерс закатила свои маленькие глазки, раскрыла рот так, что стало видно незапломбированное дупло в боковом зубе, и театрально вздохнула.
– Право же, Вильфрид… Хорошо, что ты не мой муж. А то бы я тебе показала!
Господин Квер слизнул с большого пальца мороженое и выбросил золоченую обертку в помойное ведро в углу.
– Если бы я был твоим мужем, надеюсь, я имел бы право кое-что увидеть, а?
Соседка пронзительно взвизгнула. В подъезде опять хлопнула дверь, и она быстро прикрыла рот рукой, той, в которой держала деньги. На шее у нее выступили красные пятна.
Фрау Кальде никогда не улыбалась. Она носила очки, во много раз увеличивавшие ее глаза, а уголки ее широких губ всегда свисали вниз, особенно если покупателями были дети, которым она доверяла меньше, чем взрослым.
