Антония Байетт - Детская книга
– Я старался как лучше, – виноватым и пьяным голосом сказал Хамфри.
– Ты вообще не старался, – презрительно ответила Дороти. – Ты просто заварил еще одну кашу вдобавок к той, которая уже была. Уходи. Пожалуйста. Завтра нам придется во всем разбираться.
– А если мы просто сделаем вид, что ничего не было…
– Не получится. Не будь ребенком. Уходи.
* * *Хамфри ушел.
* * *Дороти сидела на кровати, сжимая колени, и яростно думала. Она думала, чтобы не чувствовать, и думала с такой силой, что все тело застыло и болело.
Она решила, что не поедет домой… обратно в «Жабью просеку».
Она попыталась вообразить себе Олив в новом свете, но ничего не вышло.
Она решила, что не будет думать о Хамфри.
Она медленно и неохотно подумала, что должна будет рассказать Гризельде… что-нибудь, она еще сама не знала что, это надо будет обдумать. Она ничего не рассказала Гризельде об открытии Гедды. Она хотела, чтобы они с Гризельдой оставались кузинами и подругами, и не хотела выпускать злобных тварей из ящика Пандоры, обнаруженного Геддой.
Она решила, что притворится больной и останется тут, на Портман-сквер. Кровь на одеялах она объяснит кровотечением из носа. А Гризельду попросит всем рассказывать – якобы по секрету, – что у нее, у Дороти, раньше времени началось Это, с ужасными болями, так что она даже двинуться не может.
Дороти была из тех, кто терпеть не может нерешительности и неопределенности. Она должна была действовать или составлять план действий. Нужно убраться отсюда, она не может больше сидеть в «Жабьей просеке» и выносить ужасные тайны, бурлящие вокруг, словно кипящие гейзеры на раскаленной лаве.
Но куда уехать и как?
Том убежал из школы. Дети в сказках сбегали из дому. Но Дороти не было смысла убегать в лес и жить там дикаркой. Она хотела стать врачом. Она попыталась сообразить, к кому можно уехать погостить на время, не вызывая подозрений.
Ее начала одолевать усталость. В голове всплыл образ Ансельма Штерна, ее кровного отца.
Неисправимо правдивая, она призналась самой себе, что он ей не очень понравился, что она его даже побаивалась. Вот Гризельде он понравился, она говорила с ним по-немецки.
Она вспомнила стройного бородатого человека в черном, немного похожего на демона. Он укладывал Смерть в ее собственную отдельную коробку.
Его английский был не лучше ее собственного неуклюжего немецкого. Его марионетки ее напугали.
Он – что-то вроде артиста. Серьезный ли он человек?
Она сосредоточилась. Знает ли он, что она его дочь? Знает ли он вообще, что у него есть дочь?
Ей стало жарко, она рассердилась и решила: если и не знает, надо сделать так, чтобы узнал.
Потом устала, и чуть не расплакалась, и подумала, что ей нужно знать, кто она такая.
Сможет ли она рассказать Гризельде?
* * *Утром она не стала спускаться к завтраку. Сжалась в комок под периной и сказала горничной, пришедшей с кувшином горячей воды, что больна, по правде больна, и хорошо бы та привела Гризельду. Горничная сказала, что поговорит с миссис Уэллвуд – с любой из миссис Уэллвуд, – но Дороти быстро сказала, что нет, пожалуйста, пусть только Гризельда придет. Побыстрее. Не нужно больше никого беспокоить.
* * *Пришла Гризельда, в белой блузке и зеленой юбке, с волосами, уложенными в свободный узел на шее:
– Что такое? Тебе нехорошо? Что случилось? Позвать врача?
– Нет. У меня пошла кровь носом. Видишь, покрывала испортила. Гризель, кое-что случилось – такое, что меняет всю мою жизнь.
Гризельда взяла полночное платье и нижнюю юбку, аккуратно сложила и села в пухлое кресло.
– Скажи.
– Я даже не знаю, смогу ли.
– Мы с тобой друг от друга ничего не скрываем. Только от внешнего мира.
– Эту тайну знали много людей, это тайна про меня, и ее от меня скрывали.
– Скажи.
– Мой отец… то есть… ну… он мне сказал, что я на самом деле не его дочь. Он слишком много выпил и как-то нечаянно проговорился. Он это не планировал.
Бледное лицо Гризельды побелело.
– Ты ему веришь?
– Да.
– А он сказал, кто был… кто твой отец?
– Да. Тот немец с марионетками, который приезжал на праздник Летней ночи, когда мы были маленькие. – Она подумала. – Я даже не знаю, знает ли он, что он мой отец. Я не могу спросить у матери… ничего не могу спросить… просто не могу. Я не могу вернуться домой. Мне нужно что-нибудь придумать и куда-нибудь уехать. И ты должна мне помочь.
Слеза выкатилась из голубого глаза Гризельды.
– Гризель, не плачь.
– Мы с тобой не кузины, – произнесла Гризельда. – Если это правда, мы с тобой не кузины.
– Зато мы еще больше лучшие подруги, – ответила Дороти. – Помоги мне. Куда я могу поехать?
Гризельда соображала изо всех сил.
– Ты согласишься рассказать Чарльзу?
– Он мне тоже не кузен, – сказала Дороти и рассмеялась хрупким, ломким смешком.
– Нет… но он все время ездит… расширять кругозор. В Германию, с Зюскиндом. Он ездит в Мюнхен, где живет тот… герр Штерн. Как ты думаешь… может быть, мы тоже сможем поехать? С Чарльзом, и герром Зюскиндом, и, может быть, даже… даже с Тоби? Наверное, взрослый брат и два учителя сойдут за дуэний. А Чарльз умеет хранить тайны. У него полно своих тайн. Он втайне делает разные вещи с Зюскиндом, который с виду такой респектабельный и кроткий. Они ходят на всякие… революционные собрания, выставки передового искусства… наши родители просто умерли бы, если бы знали. Мы можем обе поехать. Я говорю по-немецки и буду там учиться. А если и оба преподавателя поедут, ты сможешь там точно так же готовиться к экзаменам. Я уверена, что в Мюнхене есть курсы, на которые мы сможем ходить. И там ты уже подумаешь, как с ним встретиться. С герром Штерном… с твоим отцом. Он мне понравился. Очень понравился. Он добрый.
Дороти соскочила с кровати и бросилась Гризельде на шею. Девочки обнялись. Гризельда разглядела кровь на рубашке:
– Как сильно у тебя кровь пошла. Лужи крови. Должно быть, ты ужасно испугалась.
– Верно.
– Но сейчас уже все прошло?
– Все в порядке, пока я чем-нибудь занята. Мне придется остаться тут на какое-то время. Я не поеду обратно в «Жабью просеку».
– Но ведь твои родители расстроятся… Они отпустят тебя в Мюнхен?
– Нужно их напугать тем, что я сделаю, если не отпустят. Расскажу всем. Сбегу из дома навсегда. Покончу с собой. Зачахну. Буду на них кричать не переставая. Им ничего из этого не понравится. Как ты думаешь, чем их лучше напугать?
– Я думаю, что тебе стоит запереться тут, злиться и изводить их. А я буду убедительна, очарую своих родителей и скажу им, что если они отпустят меня в Мюнхен, то я потом разрешу им устроить для меня огромный бал.
– Наверно, я теперь до конца жизни возненавижу балы.
– Все равно, если я устрою эту поездку, ты должна обещать, что придешь на мой бал. Для моральной поддержки. Нам придется все рассказать Чарльзу, или он никогда не согласится. Но если рассказать, то, наверное, согласится, потому что он любит тайны и всякие подрывные вещи.
29
Ребенок Элси родился в Димчерче, на чердаке с видом на море. Чердак принадлежал повивальной бабке, уже наполовину удалившейся от дел, – приятельнице Пэтти Дейс. Роды были долгими и ужасными, и синюшного ребенка, очень маленького, трясли и шлепали, пока он не завопил дрожащим голосом как раз в тот момент, когда над Ла-Маншем забрезжил рассвет.
– Девочка, – сказала миссис Болл. – Маленькая, но выживет.
Элси плыла по волнам забытья, иногда выныривая, как русалка из моря.
– Хочешь посмотреть? – спросила миссис Болл.
По ее опыту бывало, что роженица мрачно, решительно отворачивалась, не желая видеть ребенка. Элси плыла по волнам. Дрейфовала. Она услышала голос:
– Дайте. Я хочу посмотреть.
Миссис Болл устроила сверток в колыбельке и переложила повыше подушку Элси на железной кровати.
– Тогда не засыпай, а то уронишь.
Море нахлынуло и отступило.
– Дайте.
Дитя было завернуто в кусок полотенца, словно деревянная кукла. Миссис Болл положила ее на руки Элси. У девочки было морщинистое личико древней мудрой обезьянки. Она открыла ротик и мяукнула. Волосики неопределенного цвета прилипли к черепу. Она открыла темные-темные глазки под синюшными веками и моргнула, а затем уставилась неподвижным взглядом, вбирая свет.
– Ох, – произнесла Элси, переводя дыхание. Груди набухли и болезненно заныли. Она сказала: – Ее зовут Энн.
– Ты знала, что будет девочка? Заранее придумала имя?
– Нет. – Элси то ли рассмеялась, то ли всхлипнула. – Я просто вижу, что ее зовут Энн. Она такая маленькая и имя маленькое.
– Она вырастет.
– Я хочу увидеть ее всю.
Миссис Болл распеленала крохотное тельце. Элси коснулась красных, словно ободранных, пяток, рассмотрела набухшие половые губы, поднесла палец к машущим ручонкам, и за него тут же схватились маленькие пальчики.
