Шанхай - Ёкомицу Риити
– Эй, Ямагути!
В проеме открытой двери появилось лицо Такасигэ, старшего брата Кои. Ямагути вздрогнул и от неожиданности уронил сигарету.
– Давно не виделись. Я только что был с твоим братом в «Сарацине», похоже, он еще задержится в Шанхае.
– Сегодня вечером он должен был прийти сюда. Я искал его, но он так и не явился…
– Ничего про него не знаю. Твой брат меня бросил и умчался за Фан Цюлань. Уж больно проворный, легок на подъем.
– Как, Фан Цюлань была на танцах? – удивился Такасигэ.
– Ну да, была. Честно говоря, я сам хотел бежать за ней, но твой брат меня опередил.
Они уселись рядом на диване. Такасигэ с мрачным видом пощипывал свои тоненькие усики и, нахмурив брови, произнес:
– Значит, Цюлань танцевала сегодня в «Сарацине», это очень странно… Там был еще кто-нибудь, кого-нибудь из русских ты рядом с ней не видел?
– Был, конечно. Один. Ее сопровождал молодой человек.
Такасигэ был начальником участка в Toyobo [6], а Фан Цюлань – одна из его работниц. Только сейчас Ямагути догадался, что Такасигэ был недоволен тем, что эта работница отправилась в дансинг, которым владели японцы.
– Так или иначе, но Цюлань, вероятно, шпионка. Она как будто постоянно что-то вынюхивает, – сказал Ямагути.
– К нам на фабрику в последнее время стали настойчиво проникать русские. Они совершенно невыносимы. Не знаешь, когда ожидать взрыва, это и тревожит. А Цюлань, похоже, очень опасна.
– Русские, говоришь? Странные они люди… Мне их не понять.
Ямагути снова встал и, поглядывая в зеркало, спросил:
– А что, господин Такасигэ, есть ли у тебя какие-то планы на вечер?
– Да в общем никаких.
– Тогда – вперед!
Круглое, как у монаха, лицо Ямагути мгновенно приняло воинственный вид. Он вышел в коридор и стал заглядывать в комнаты банщиц, надеясь хоть мельком увидеть о-Суги. Но ее нигде не было. Он поднялся было по лестнице на второй этаж, но, поняв, что и там никого нет, принялся осматривать ванные комнаты.
– Не нравится мне это, ох не нравится, мои планы на сегодня летят ко всем чертям.
– Что ты там выискиваешь? – спросил Такасигэ.
Ямагути, не отвечая ему, направился к выходу, но тут появилась одна из банщиц, Сидзуэ. Увидев Ямагути, она преградила ему дорогу, точно хотела кинуться ему на грудь, и торопливо заговорила:
– Вы знаете, о-Суги только что осталась без работы. Хозяйка приревновала ее и выгнала. Она, бедняжка, ушла вся в слезах.
– Куда она пошла? – Ямагути машинально дернулся к выходу.
– Куда? Так если бы ей было куда идти, никто бы и не волновался! В том-то и дело, что идти ей некуда.
Ямагути, забыв про Такасигэ, поспешно направился к выходу. Но теперь уже невозможно было определить, куда направилась о-Суги. Поняв это, он повернул назад и сказал Сидзуэ:
– Если узнаешь, куда делась о-Суги, сразу дай мне знать, ладно? Поняла?
Он подошел ближе и в потемках сунул банщице пятидолларовую купюру, а затем обернулся к Такасигэ:
– Ну и ночка, только успевай раскошеливаться!
– Что случилось? Что за о-Суги?
– Вот ведь неприятность! Когда Коя помчался за Цюлань, я решил: раз так, навещу о-Суги, но хозяйка бани только что ее уволила и вышвырнула на улицу!
Такасигэ заметил, как судьба о-Суги взволновала Ямагути, и он заинтересовался: что же это за женщина такая? Когда младшая сестра Такасигэ, Кёко, была юной девушкой, он одно время даже мечтал выдать ее за Ямагути. Кёко тому нравилась, и он, подобно многим мужчинам, повсюду ходил за ней, как только появлялось свободное время.
Выйдя на проспект, Ямагути огляделся по сторонам и, заметив, как сгущается туман, произнес:
– Теперь можно поехать и в «Сарацин», хотя едва ли Коя до сих пор ждет меня там.
– Если он погнался за Фан Цюлань, очень может быть, что его уже нет в живых. Эта женщина всегда носит с собой пистолет.
– Однако! Никогда не слышал подобных историй – чтобы женщина кого-то застрелила за интерес к себе. С братом – ясно, а как насчет тебя? Эта Цюлань – изумительная красавица, а ты видишь ее каждый день, и не похоже, что ты безмятежен, как Будда.
– С ней у меня все в порядке. Я решил делать вид, будто толком ничего о ней не знаю.
– Потому что боишься, что в противном случае придется удирать!
– Мне не до шуток. Похоже, сейчас я взвалил на себя большую ответственность за будущее Японии. Если я хоть на миг увлекусь этой женщиной, фабрику моментально постигнет полный крах. Вот ты паназиатист – и отлично, но было бы неплохо хоть немного отдать должное и нашим трудам – усилиям националистов.
– Националистов? Само собой! Слушай, давай выпьем, а потом хоть всю ночь можем разводить дискуссии. Эй! – И Ямагути поднял трость, подзывая рикшу.
5
Вечером, когда Санки ушел, о-Рю вызвала к себе о-Суги и уволила ее. Это ясно свидетельствовало об истинном душевном состоянии о-Рю, о котором Санки уже давно догадался.
В первый момент о-Суги не могла ни осознать произошедшего, ни – тем более – понять его причину. Только покинув баню, она уяснила, что с завтрашнего дня уже не сможет прийти сюда.
Выйдя на воздух, она прошла мимо повозки, застрявшей колесом в мостовой, и свернула в другой переулок. В нем, образуя коридор, выстроились круглые столбы, обвитые туманом. Из мрака, закашлявшись и чуть не потеряв серьги, вышла какая-то старуха.
Будто пытаясь пересчитать столбы, о-Суги останавливалась у каждого и, обхватив их, плакала; снова останавливалась и снова плакала. Выйдя из переулка, она зашагала дальше вдоль грязного канала, прорезающего квартал трущоб. На поверхности сточных вод вздувалась черная пена. Разросшаяся на облупившейся штукатурке стенок канала спирогира [7] невозмутимо лизала нефть с поверхности воды.
Добравшись до жилища Санки, о-Суги посмотрела на окна второго этажа – света там не было. Она забрела сюда, просто чтобы лишний раз взглянуть на Санки. А что потом… Потом она не нашла ничего лучшего, как снова заплакать.
О-Суги облокотилась на парапет. Рядом с ней, посреди свиных костей и жеваного сахарного тростника, торчал покосившийся газовый фонарь. Вероятно, она не двинется с места, пока он не погаснет и не откроется окно комнаты Санки. Пока она смотрела на канал, черная грязь, вздувавшаяся пеной, понемногу прибывала и вскоре возник небольшой остров. В центре его сошлись головами желтый трупик цыпленка и раздувшийся труп кошки; тихо застыли рядом перевернутый ночной горшок, рваные туфли и овощные очистки.
Наступала глубокая ночь. Над сточными водами канала, теряющегося вдалеке между домами, еще гуще заклубился туман. О-Суги продолжала стоять, прислонившись к парапету, ее уже начало клонить ко сну. Вдруг она услышала чьи-то шаги: к ней не спеша приближался окутанный туманом человек. Их взгляды встретились.
– О-Суги? – спросил мужчина.
Это был Коя. После погони за Фан Цюлань он пил, перебираясь из клуба в клуб, пока не пришел к Санки.
– Что случилось? В такое-то время… Ну, идем!
Коя взял о-Суги за руку и, потянув за собой, стал подниматься по лестнице. Они вошли на второй этаж. Санки не было.
В комнате Коя разделся и упал на кровать.
– Ну, Санки еще нет. А я посплю. Устал. Ты тоже ложись тут.
Едва договорив, Коя заснул. О-Суги не знала, что делать, поэтому молча сложила его разбросанную одежду. От одежды по комнате волнами разнесся запах мужчины. Наведя порядок, о-Суги боязливо погладила серебряную поверхность корнета, на котором любил играть Санки. Затем просмотрела корешки непонятных европейских книг в книжном шкафу и невольно отпрянула, заметив в стекле тусклое отражение своего сонного лица, а потом взглянула снова.
Вскоре раздались какие-то приглушенные звуки, она встрепенулась, решив, что это Санки, и даже тихонько окликнула его. Однако то был не он, хотя часы показывали уже два ночи. Тогда она прислонилась к стопке нот и незаметно для себя уснула, видя во сне волны, рыб и играющих детей.
