Собрание сочинений - Сандгрен Лидия
42
Пока звучали сигналы, сердце Мартина не билось. А как только он решил нажать на отбой, в трубке раздался мягкий британский английский. Мартин рухнул на ближайшую скамейку рядом с девушкой-подростком. Та метнула на него из-под утяжелённых ресниц одновременно скептический и утомлённый взгляд, явно думая, что он настолько пьян, что не смог удержаться на ногах. Он открыл было рот, чтобы сказать девице, что не намеревался садиться, но подумал, что ситуацию это не поправит.
Из-за этой интермедии он пропустил начало, но человек, судя по всему, его знал и ждал его звонка.
– Сожалею, но, кажется, я неточно помню ваше имя, – произнёс Мартин. У него кружилась голова. Он пил воду в ресторане? Или только вино? Надо купить воду в киоске. Хотя в поезде должен быть вагон-ресторан. Он купит там воду, выпьет и попробует уснуть.
– Это Стефан, – ответил англичанин, – Стефан Веллтон. Мартин, я очень рад, что вы позвонили…
Мартин попытался объяснить, что нашёл номер в записной книжке Густава, но его английский, похоже, пришёл в полную негодность, он говорил, словно действовал в темноте на ощупь. В голове ни с того ни с сего зазвучал французский, лаконичный и правильный, как в учебнике. J’ai trouvé votre numéro dans le carnet d’adresse [248]. Стефан делал вид, что эта словесная каша вполне удобоварима, и повторял I see, I see [249]. Сказал, что приезжает в Швецию завтра утром, на похороны. Хочет посетить Гётеборг, потому что это родной город Густава. Он там никогда не был. Они могут увидеться? Давно пора это сделать, пусть и при таких трагических обстоятельствах. Густав так много о нём рассказывал. Он будет жить в отеле «Эггерс», это ведь где-то в центре, да? Хорошо, договорились, завтра созвонимся насчёт времени.
На перрон выкатил грохочущий поезд. Со свистом открылись двери. Мартин поискал портфель, но вспомнил, что не взял его, после чего приступил к следующей задаче, которую поставила пред ним жизнь, – к поискам своего вагона и места.
* * *
Когда следующим утром Мартин проснулся, солнце уже взошло. Первым делом он проверил мобильный, но дети не звонили, только от Ракели пришла вечером эсэмэска: тут хаос с поездами, но на похороны приедем.
Тикали настенные часы, пока он запихивал в себя чёрный кофе и кусочек хрустящего хлебца с маслом. На полу в прихожей ждали газеты. За окном сверкало небо, голубое, как яйцо дрозда. День будет жарким. Отличный день для пляжа, Мартин Берг. Или для очаровательной дачи, нуждающейся в лёгкой реновации. Или он может предпочесть великие дела и отправиться на работу! Но что он там будет делать? Что полезного способен совершить издатель Мартин Берг? Продавай к чёртовой матери, продавай! Пусть его поглощает огромное и мощное издательство со всеми интернет-ресурсами, аудиокнигами и продвижением «Амазона» на шведском рынке! Кто сегодня читает качественную художественную литературу, а не попсовый научпоп?
Найди блогера, способного регулярно выдавать по сто пятьдесят тысяч слов о любви, или как назвать ту пустоту, что переполняет человеческие тела ночью?
Он захотел позвонить Густаву. Мгновенное желание, а потом мысль: нет, сейчас всего семь, ещё слишком рано.
В лучах утреннего солнца Мартин исследовал содержимое винного шкафа. Неожиданные бутылки оказались неожиданно пустыми. Элис, маленький эльф! Воровал и химичил, рассчитывая, что никто не заметит. Хоть бы воду не доливал до нужного уровня, как обычно делают новички. Но бутылка виски оказалась на удивление тяжёлой, и напиток был цвета янтаря. Вытаскивая из холодильника лёд, он уронил несколько кубиков на пол. Хотел плюнуть и оставить их там, но подумал, что, когда лёд растает, останутся некрасивые пятна, и, опустившись на четвереньки, пошарил по углам и всё тщательно собрал. Виски опрокинулся в глотку маленьким шершавым солнцем. Сколько нужно времени, чтобы стать алкоголиком? Если пить всерьёз? У него в этом плане хорошие гены: дед по отцу умер с максимальным промилле в крови, не успев отскочить от железной балки в порту. А алкогольная траектория Густава формировалась по образцу материнской. Мартин помнил затуманенный взгляд и рассеянную улыбку Марлен фон Беккер. И тем не менее это она хоронит сына. Мать у гроба собственного ребёнка, ей непременно нужно будет подкрепить силы рюмочкой – кто её за это осудит? Дрожащие пальцы демонстративно отвинтят пробку на бутылке водки. И никто не вспомнит деда, невезучего брата, члена достойного семейства судовладельцев, который безветренным утром вышел в море на яхте и навсегда исчез. Интересно, Мартин единственный, кто об этом помнит? Когда растаяли воспоминания Марлен и замолчали сёстры? В кого превратится Густав, если историю его жизни будут писать они? Они упомянуты в завещании? Мартин не виноват, что наследует картины стоимостью… лучше даже не пытаться посчитывать. На похоронах, наверное, будет странная атмосфера. Как следует вести себя в подобных обстоятельствах? Может, написать Магдалене Риббинг [250]?
Мартин долил себе виски, хотя бокал ещё не был пуст. Кроме того, имеется ещё одна шаткая, так сказать, деталь – его жена. Сесилия Берг. Он никогда не понимал, почему она с такой лёгкостью рассталась с девичьей фамилией. Хотя явно принадлежала к типу женщин, предпочитающих её оставить, снабдив в крайнем случае громоздким дополнением: Сесилия Викнер-Берг, такое имя навевало бы мысли об энергичных прогулках по земельным владениям, фыркающих в конюшне лошадях, игре в теннис, летних ужинах и холодном крюшоне в высоких бокалах. А чем могла гордиться семья Берг? Типичным для двадцатого века перемещением внутри социума? Да, это о них. От спившегося докера к образованному человеку, из лачуги к финансовому благополучию, дарованному обществом всеобщего благоденствия вкупе с лютеранской моралью, поощряющей трезвость и трудолюбие. Дом, машина, дети, выросшие в семидесятые с их техническим бумом, первый член семьи с университетским дипломом и внуки, воспринимающие университет как нечто само собой разумеющееся.
Стоя в эркере, Мартин пил виски маленькими глотками. Улица только что проснулась. Молодая мамаша едет на велосипеде с коляской, в которой сидят двое маленьких детей. Все в шлемах. В противоположном направлении быстро шагает парень, держа руки в карманах джинсовой куртки. Похоже, направляется домой после долгой вечеринки. Молодец! Отрадно видеть, что в этой цитадели среднего класса хоть кто-то предпочитает декаданс! Но таких очень мало. Девушка в униформе почтальона катится мимо, в ушах белые наушники. Мужчина с портфелем открывает электронным ключом дверь блестящей чёрной «ауди».
Кого он пытается обмануть? Он не из тех, кто пьёт виски утром в четверть восьмого. Даже если de facto он сейчас делает именно это, но метафизически он не из тех, кто пьёт виски утром в четверть восьмого. Если он и сходит с рельсов, позволяя себе выпить в будние дни, то он пьёт только вино. Бокал-другой. Небольшая удобная упаковка стоит в холодильнике. А крепкий алкоголь в неположенное время – ни в коем случае.
Мартин надел и зашнуровал туфли. Спустился по лестнице. Оказался во дворе. Открыл ворота, вышел на улицу. Направо или налево? Несколько секунд поколебался, после чего тело само повернуло направо. Впереди эти длинные улицы. Ему не нужно думать о маршруте. Он дошёл до заправки. Пересёк Экедальгатан и направился к Кунгсладугордену. Он совершает утреннюю прогулку. Дышит свежим воздухом перед работой. Только кроссовки надо было надеть.
А не кожаные туфли на шнурках. Со шнурками он ошибся. И с рубашкой тоже. На прогулку ходят в кроссовках и футболке. Солнце поднялось высоко. Трамвайные рельсы отбрасывали слепящие блики. Хорошо, хоть солнцезащитные очки у него с собой. Вот он уже на Мариаплан!
У кругового разворота он долго стоял, пропуская велосипедистов. Западное кладбище, как всегда, казалось бесконечным. Он понятия не имел, где находится могила. Семейного захоронения у них, насколько он знал, не было. Дедушки и бабушки Берги покоились где-то в других местах. У отца были какие-то братья, но он понятия не имел, что с ними стало. А последний приют моряка и работника типографии Альберта Берга находился где-то тут, в Кунгсладугордене, всего в нескольких сотнях метров от его отчего дома. Мартин посмотрел по сторонам. Всюду ряды могил. Всюду кусты рододендрона. Всюду аллеи с липами или как там называются эти деревья. Он помнил, что рядом с местом захоронения тоже находились деревья. Высокие деревья с белыми стволами – берёзы. Берёзы, как у Толстого. И пока распорядитель произносил то, что должен произносить распорядитель на похоронах, Мартин наблюдал за игрой солнечных лучей в берёзовой листве. Каждый листок ритмически вздрагивал от буйного, но тёплого ветра. Когда листва оказывалась под определённым углом к солнцу, она ловила его свет и становилась на мгновение ярко-золотой. Но листья постоянно двигались, и уже в следующую секунду их положение менялось и они снова становились зелёными. И, глядя на эти берёзы, он вспомнил, как – сто или целую тысячу лет назад – они с Густавом лежали валетом в парижской кровати под балдахином и слушали Боуи. Ashes to ashes, funk to funky, we know Major Tom’s a junkie [251]. Он отвёл взгляд от деревьев и осторожно посмотрел на Густава, но друг, сцепив и держа перед собой руки, смотрел, как гроб опускается в яму. Отец Густава скончался за несколько лет до того, и некролог тогда напомнил Мартину о том, что он, в общем, знал, но это знание, сформировавшись в подростковом возрасте, никогда не обрабатывалось разумом взрослого человека. Директор фон Беккер получил диплом инженера в пятидесятых годах и сразу поступил на службу в пароходство, основанное семьёй его супруги. Он сменил кого-то из Стрёмбергов на посту исполнительного директора и не покинул его в годы кризиса и модернизации последних десятилетий.
