Собрание сочинений - Сандгрен Лидия

Мимо мелких железнодорожных станций поезд пролетал за секунду. Теперь, когда ушла сдерживающая сознание растерянность, в памяти развернулось воспоминание о бдении с покойным. Он долго оставался наедине с Густавом, с телом, которое когда-то было Густавом. Диспетчер скорой помощи спросила, есть ли пульс.

– Я не уверен, – ответил Мартин. Она проинструктировала, как класть пальцы на шею. Мартин сообщил, что Густав совсем холодный, а он ничего не знает, потому что раньше с таким не сталкивался, что это должен определить специалист, немедленно, потому что, если он ещё жив, речь может идти о секундах.

– Разумеется, разумеется, мы высылаем бригаду, – спокойно ответила женщина.

Когда Мартина однажды укусила оса и это вызвало тяжёлую аллергическую реакцию, скорая материализовалась немедленно. И до сих пор ему казалось, что звук сирен должен раздаваться уже через несколько секунд после того, как повешена трубка, а пострадавший должен без промедления попадать в надёжные руки профессионалов. Но прошло пять минут, и ничего не произошло. Он подумал: дам им ещё пять минут и снова позвоню. Густав не сидел бы один в дурно пахнущем полумраке. Густав сказал бы: «Какая разница, я же умер, да? Умер так умер. Главный признак смерти – утрата значений. Смерть великий уравнитель. Неважно, расплатился ли ты с долгами. Неважно, в порядке ли твои бумаги. Неважно, что ты сказал или не сказал родным и близким или как называются те бедолаги, которым пришлось иметь с тобой дело при жизни. Со смертью приходит безразличие. Смерть – это абсолютизация. Смерть освобождает тебя от твоего существования, от твоей недостаточности, от грехов, совершить которые ты хотел, но не решался».

Где-то должна быть пачка сигарет, подумал Мартин. Она нашлась на подоконнике рядом с белой пластиковой зажигалкой из магазина «Сэвен-Элэвен». Закурил «Голуаз». Он находится в однокомнатной квартире на Шёмансгатан, Масхуггет, Гётеборг. Его сердце бьётся. Через месяц ему исполнится пятьдесят. На кресло с Густавом он старался не смотреть. Мёртвого человека он видел только раз, это был отец, и словно в двойной экспозиции, Мартин увидел себя у его смертного одра, увидел измождённое изменившееся лицо отца. Лицо Аббе Берга, способного человека, из которого ничего не получилось. И не потому что мир был к нему жёсток, а судьба несправедлива. Если бы Аббе захотел, ему бы всё удалось, но именно этой воли ему и не хватило. Больше всего его тянуло в море. Но вместо этого он обзавёлся детьми, списался на берег, устроился на первую подвернувшуюся работу, попав в типографию, где дослужился до руководителя, и не потому, что ему нравилось принимать решения за других, а потому что был ответственным и компетентным. У него имелись основания чувствовать себя удовлетворённым. Но его настоящая жизнь протекала в море на протяжении нескольких недель ежегодного отпуска, праздников и долгих выходных с подходящей погодой.

Сотрудники скорой появились через двадцать минут. Двое спортивных и коротко подстриженных молодых мужчин в зелёной униформе с ярко-жёлтыми отражателями. Принесли носилки и красную сумку. Заполнили квартиру собственным присутствием и собственными эффективными действиями. Сразу констатировали, что Густав мёртв, и Мартин на миг почувствовал сильное облегчение оттого, что не ошибся. Его попросили удостоверить личность Густава, и Мартин механически проговорил его полное имя и личный номер, включая четыре последние цифры.

Пока парни из скорой раскладывали носилки и накрывали тело простыней, Мартин ходил вперёд-назад по коридору. Потрескивало радио. Они записали его контакты. Сказали, что известят родственников, но, разумеется, Мартин тоже может это сделать, если хочет. Мартин пообещал, что поговорит с семьёй. И с полицией. Ведь в подобных случаях следует известить полицию? Он им тоже позвонит. Ему нужно ехать вместе с ними в больницу? Парни покачали головами. Мартин придержал им входную дверь. Услышал, как хлопнула дверь подъезда. Скорая отъехала без сирены.

Мартин закрылся изнутри. Закурил, но почувствовал, что его тошнит. Ему показалось, что квартира мгновенно уменьшилась в размерах. На кухонной столешнице лежал пакет с логотипом алкогольного магазина, внутри обнаружился чек, оплаченный утром за день до их встречи. На Линнегатан в 11:23 Густав купил три бутылки водки и шесть банок крепкого пива. Одна из бутылок была пуста и лежала в аккуратном бумажном пакете вместе с пустым стаканом. Вторая непочатая стояла в холодильнике. Третья, наполовину выпитая, валялась под креслом.

На спинке стула висел потёртый шерстяной пиджак. В карманах Мартин нашёл четыре однокроновые монеты, скрепку, зажигалку, пачку сигарет, двадцатикроновую купюру, бумажник с одной кредиткой и удостоверением личности, выданным в 2004-м, на котором Густав выглядел как полукриминальный тип, и карманную записную книжку в чёрной обложке с красным обрезом. Такие ещё можно найти в книжных, подумал Мартин, но это явно вымирающая товарная позиция. В книжке была дюжина номеров, написанных крупными цифрами, по одному на странице, рядом инициалы. На первой странице Мартин увидел собственные: «Мб». «Фл», видимо, означало «Фредерика Ларссен», а «шФб» – «Шарлотта фон Беккер».

А потом иностранный номер и «СВ».

39

Через несколько часов сидения в поезде и блуждания в столичном метро Мартин прибыл к сёдермальмскому адресу Густава. Почти не опоздав. У двери стояла и что-то тихо говорила в микрофон наушников женщина в костюме, судя по всему, та самая Сэхэр. Когда Мартин приблизился, она прервала разговор и с профессиональной дистанцированностью выразила соболезнования.

– Он очень тщательно всё прописал в завещании, – сообщила она на лестнице. Слова отдавались негромким эхом. – Мы его несколько раз пересматривали, прежде чем окончательно оформить. Последний раз в начале года.

Скрежет ключа. На мгновение мир перевернулся, ноги подкосились, но Мартину удалось совладать с собой. Он слышал собственный голос, сообщающий Сэхэр, что мастерская находится выше этажом. Он забыл, почему настаивал на встрече у Густава, а не в приятном и обезличенном офисе.

– Пока всем занимается страховая компания, – сказала Сэхэр. – Но я советую вам обоим следить за тем, что происходит. Предметы представляют собой известную ценность.

Вам обоим. Множественное число. Он откашлялся.

– Что касается Сесилии…

– Я знаю, – прервала его она. – Я указывала, что юридически проще сделать наследником вас одного. Но он решил, что наследниками должны быть вы оба.

На рабочем столе лежала раскрытая газета, рядом чашка с кофейной гущей на дне и недоеденный бутерброд с сыром на тарелке. Сыр зачерствел, превратившись в маслянистый жёсткий пласт. На мольберте стоял холст, загрунтованный, пустой. Масляная краска сохнет несколько недель. Густав включил бы радио «Экот», убавил бы громкость, начал бы возиться с кистями и тюбиками, сел бы в кресло и рассматривал бы холст со стороны, обдумывая, как действовать дальше.

Картины стояли у стен, некоторые лицом, некоторые тыльной частью. На полках лежали пухлые папки и разнокалиберные рулоны. Рисунки и эскизы хранились в шкафчиках с широкими низкими ящиками.

– Сегодня вы, к сожалению, ничего взять отсюда не можете, – сказала адвокатесса и начала выкладывать из сумки документы. – Нам необходимо сначала составить каталог. Это займёт порядка месяца. Итак, мы должны обговорить некоторые официальные моменты.

Он что-то читал и подписывал, но толком не понимал что. В конце концов сдался и начал, не читая, ставить закорючку на указанной строке. Именно это движение, слава богу, получалось как надо. И с подписью всё в порядке. Она выглядела как обычно.

– Хотите посмотреть картины? – спросил Мартин, когда они закончили и она начала снова раскладывать бумаги по разным папкам. Адвокат сдержанно согласилась. Мартин слышал собственный голос, рассказывающий о Валанде, о выставке студенческих работ, о годе в Париже, арт-рынке конца восьмидесятых («вы, наверное, ещё не родились») и о последующем прорыве.