Себастьян Фолкс - И пели птицы...
— Потом я вернулся во Францию и с тех пор воюю. Не могу сказать, что повидал многое, — нас перебрасывали всего на несколько миль вдоль линии фронта — то в одну сторону, то в другую. Так прошли годы. Может быть, придет день, когда это закончится.
Стивен почувствовал, что завершил свой рассказ не очень складно. Ему не хотелось сообщать ей слишком много подробностей своей военной жизни, он полагал, что Жанна достаточно хорошо знакома с ними по опыту родных и друзей. Как не хотелось и создать у нее впечатление, что он ищет ее сочувствия, — ведь все пережитое им выпало на долю миллионов людей.
— А вы? — спросил он. — Вы теперь живете в Амьене?
Жанна кивнула. Она немного сдвинула назад шарф, покрывавший ее округлую голову, и Стивен смог яснее разглядеть ее большие карие глаза и белую, почти до прозрачности, кожу. Лицо Жанны было строже, чем у Изабель, и, пожалуй, чуть проще; в нем отсутствовали присущие младшей сестре противоречивые оттенки характера и красок, но ощущались те же нежность и прочность. Говорила Жанна голосом тихим и мягким.
— Да, с некоторых пор. Я перебралась сюда, чтобы… Я приехала, потому что меня попросили, в прошлом ноябре.
— Вы замужем?
— Нет.
— Живете одна?
— Нет. Я живу… с друзьями.
Стивен не мог, конечно, сказать, была ли сдержанность Жанны общим свойством ее натуры или ей просто хотелось что-то утаить. Он видел ясно: его монолог не успокоил Жанну и не ободрил. Дрожь проняла его — на площадь ворвался северный ветер. Жанна поплотнее закуталась в плащ. Пора было переходить к делу.
— Мне нужно знать, что сталось с Изабель. Благополучна ли она, счастлива ли. Я не собираюсь осложнять ее жизнь. Я понимаю, вы, наверное, думаете обо мне плохо — я разрушил ее брак, — но какую бы жизнь ни вела она теперь, я не имею желания вторгаться в нее. Просто прошло шесть лет, и мне хочется узнать, все ли у нее хорошо.
Жанна кивнула.
— Все ли у нее хорошо, месье? Да, у нее все хорошо. Вам следует понимать, что вы причинили много боли — ее мужу и в особенности его детям. Разразился скандал. Конечно, Изабель несет за него свою долю ответственности. Более того, жизнь ее загублена — люди винят во всем случившемся ее. Что же до вас, то в этом городе найдется немало тех, кто с удовольствием пристрелил бы вас за ваш поступок.
— Я понимаю. Я никогда не относился к происшедшему с нами легко, для нас обоих это было серьезным испытанием. Вам известно, что представлял собой брак Изабель и Азера? Она рассказала вам об этом?
— Изабель рассказала мне обо всем, месье. Я единственный ее друг и наперсница, она излила мне душу, поведала о своей страсти во всех тех подробностях, какими человек обычно делится с немногими — сестрами, подругами, родителями. Мне известно все.
— Хорошо. Я не хочу сказать, что несчастная жизнь с мужем оправдывает меня или ее, но важно, чтобы вы знали об этом, понимали ее побуждения.
Жанна ответила:
— Я никого не виню. У меня есть свои взгляды, так же как у вас есть ваши. Изабель доверилась мне, и я могу ответить ей только доверием. Я была верна ей во всем и не могу отвернуться от нее или обставить мою верность оговорками.
Стивену это понравилось.
— Вы правы, — сказал он, — верность не может быть частичной, только полной. И знайте: для меня всегда было главным счастье Изабель, не мое или чье-то еще, а только ее. Вы должны мне поверить.
— Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы верить вам. Я знаю лишь то, что рассказала мне сестра. Вместе с тем, что я сегодня увидела, это склоняет меня к доверию, о котором вы просите. Но существуют вещи, которые лучше оставлять незавершенными и невысказанными. Думаю, нам пора проститься.
Стивен коснулся запястья Жанны, чтобы удержать ее.
— Скажите, почему вы перебрались в Амьен?
Некоторое время Жанна вглядывалась в лицо Стивена, а потом ответила:
— Я приехала ухаживать за Изабель.
— Она здесь? Сейчас? И что означает «ухаживать»? Она больна?
— Я не хочу рассказывать вам слишком много. И обманывать вас тоже не хочу.
— Это желание несколько запоздало, — сказал Стивен. И услышал эхо, порожденное его голосом на тихой площади. Он сглотнул, постарался говорить тише. — Скажите, она в Амьене? Она нездорова? Что случилось?
— Хорошо. Я расскажу о ней, но при условии, что, когда я закончу, вы позволите мне уйти. И не пойдете следом, не попытаетесь снова найти меня. Это понятно?
— Да. Согласен.
Жанна заговорила — осторожно, словно скупо отмеряя правду, которую могла открыть:
— Изабель возвратилась в Руан, в дом наших родителей. Это было моим предложением. Поначалу они не желали принять ее, однако я настояла на этом. Спустя несколько месяцев отец договорился с Азером о том, что Изабель вернется к нему. Нет, слушайте. Позвольте мне закончить. У нее не было выбора. Отец выгнал бы ее из дома. Азер пообещал все начать заново, принять ее так, точно ничего не случилось. И Грегуар, его сын, умолял ее. Думаю, он и склонил ее к возвращению. Она вернулась к мужу, в их прежний дом. Имелись и иные причины, которые я вам назвать не могу. В первый год войны город заняли немцы, вам это, наверное, известно. Многих мужчин угнали отсюда, в том числе и Азера. Затем… Ну, миновало время, случилось многое. Изабель оставалась здесь. В дом на бульваре дю Канж попал снаряд, часть его была разрушена. Никто не пострадал, но Изабель пришлось перебраться в квартиру на рю де Комартен. Лизетта вышла замуж, Грегуар закончил школу. На следующий год он собирается вступить в армию. В прошлом ноябре город обстреляла тяжелая артиллерия, один из снарядов ударил в дом на рю де Комартен. Изабель была ранена, но все же ей повезло. Двоих на той улице убило. Она написала мне из больницы, спросила, не могу ли я приехать к ней. И я покинула Руан. Из больницы она теперь вышла, здоровье ее поправилось… однако прежней она уже не станет. Я пробуду с ней еще несколько недель.
— Понимаю.
Пробужденное Жанной ощущение близости Изабель оказалось настолько сильным, что Стивену стало казаться, будто она сидит между ними на скамейке. Впрочем, он ясно понимал: что-то, возможно, очень многое, Жанна от него скрыла.
— Я хочу видеть ее, — сказал он. И сам удивился, услышав эти слова. Ни в одно из мгновений, проведенных им в жидкой окопной грязи, не испытывал он желания, чтобы Изабель стала более реальной, чем размытые воспоминания, изредка посещавшие его, не стремился увидеть ее волосы, кожу, тело. Но что-то из сказанного Жанной уничтожило это безразличие. Возможно, в нем говорила тревога за благополучие Изабель, и эта тревога пересилила все — и его собственные воспоминания, и слова Жанны.
