Бен Элтон - Два брата
От облегчения Пауль и Дагмар едва не расплакались. Отто.
Он стоял на гребне дюны. Сильный. Властный. На два года старше вожаков.
В такой же форме.
— Что, говнюки, решили залупнуться на отряд Шпандау? — продолжил Отто.
Пауль настоял, чтобы брат ехал в форме. Отто предпочел коричневый наряд гитлерюгенда, дабы на загородной прогулке не изгваздать черную школьную форму.
Выбор оказался весьма удачным. Уже потому, что знаки различия Отто говорили о чине старше, чем у обоих вожаков.
Пауль отпустил пленника. От злости багровый, тот подобрал нож, но что делать дальше, не знал.
Первый вожак вмиг сориентировался и встал навытяжку:
— Этот человек отказался предъявить документы…
— Еще бы, когда он дрючит бабу своего оберротенфюрера! Ты бы представился?
Юнцы захихикали.
— Я хотел лишь выяснить… — оправдывался вожак.
— Сынок, тебе следует знать одно: ты всего-навсего паршивый штамфюрер, а я — оберкамерадшафтсфюрер. — Отто ткнул пальцем в нарукавную нашивку над шевроном со свастикой. — Мало того, оберкамерадшафтсфюрер из подразделения Шпандау, где, как ты, надеюсь, знаешь, самые крутые ублюдки во всем гитлерюгенде. Даже девчонки из нашей ЛНД надают вам пинков под жопу. Повторить: что сделают наши девчонки?
Строй безошибочно распознал жесткий приказ и хором ответил:
— Надают нам пинков под жопу, герр оберкамерадшафтсфюрер!
— Вот и славно! — гаркнул Отто. — А теперь пшли вон, потому как к этой крошке очередь, но вам не обломится. Скажите «Хайль Гитлер» и пиздуйте отсюда!
Он щелкнул каблуками, вскинув руку в нацистском салюте.
— Хайль Гитлер! — рявкнули десять глоток.
После чего отряд под водительством двух юных командиров спешно отбыл.
Троица воссоединилась.
— Черт! — Пауль присвистнул. — Хорошо, что ты вернулся, Отт.
Дагмар рухнула на песок:
— Я думала… они…
— Ничего не случилось, — перебил Пауль. — Это самое главное.
— Простите, что я убежал, — сказал Отто. — Если б не моя дурость, вам не пришлось бы это пережить.
— Ты ж не знал, — ответила Дагмар.
— Должен был знать! Опасность всюду. Всем это известно, и я не имел права уходить. Вот что я хочу сказать, Даг. Я тебя не брошу, ладно? Мне нет дела до твоих чувств к Паулю. Все равно я тебя люблю и буду оберегать. Все по плану. Обещаю.
— Нет, Оттси, — сказал Пауль. — Наверное, план изменится.
Последний сбор Субботнего клуба
Берлин, февраль 1939 г.
Члены Субботнего клуба встретились под часами на вокзале Лертер.
Вернее, под огромными малиновыми полотнищами, украшавшими часы.
Пещерное нутро вокзала пестрело гирляндами со свастиками. Страна готовилась отметить пятидесятилетие Гитлера, и вокзальное начальство расстаралось — стяги висели где только можно.
— Куда ни плюнь, попадешь в знамя, — буркнул Отто.
— Знамена и парады, парады и знамена! — Дагмар даже не приглушила голос. — Как им самим-то не надоест?
— Дагмарище! — досадливо прошипела Зильке. — Сколько можно? Брюзжи потише!
— Никто ж не слышит.
— Они все слышат.
— Девочки, не ссорьтесь, — вмешался Пауль. — Мы последний раз вместе. Отт, иди за билетами. Я займу столик в кафе. До поезда еще целый час, успеем выпить кофе. Пойдем, Дагмар.
Он повел Дагмар в вокзальный ресторан, Отто и Зильке встали в очередь к одной из бесчисленных касс.
Когда они подошли к окошку, кассирша отдала им нацистский салют. Зрелище было забавное. Тесная кабинка не позволяла вытянуть руку, и тетка лишь вскинула кисть перед грудью. Вот так же салютовал сам Гитлер, на парадах минуя лес рук, — вяло вскидывал ладонь к плечу. Обремененный абсолютной властью и судьбоносными заботами, в ответ на рьяное идолопоклонство он снисходил лишь до небрежной пародии на приветствие.
Отто тоже отсалютовал. Иначе нельзя.
Так называемый германский салют был не обязателен, но фанатичная кассирша приветствовала им каждого клиента. Не ответить было чрезвычайно опасно. Случалось, за подобное оскорбление людей зверски избивали. Отто сам такое видел на автобусных остановках.
Его салют вышел не менее комичным. Вокруг толкался народ, Отто стоял близко к окошку и потому согнутую в локте руку вскинул наискосок, опасаясь сбить чью-нибудь шляпу в соседней очереди.
— Хайль Гитлер, — сказал он. — Пожалуйста, два билета до Роттердама.
Полная дурь. Всего-навсего покупаешь железнодорожный билет, но при этом поминаешь главу государства и отдаешь бойскаутский салют. Наверное, даже тираны Древнего Рима, объевшиеся властью, в столь житейских ситуациях обходились без верноподданнических чувств.
— Паспорта и туристические визы, — потребовала кассирша.
Отто просунул документы в щель.
— Первый класс, — громко сказал. — Спальный вагон.
На подобной расточительности настоял Пауль. Дорога дальняя, не дай бог что-нибудь ляпнешь. Именно поэтому Зильке одернула Дагмар — никогда не знаешь, где подслушивает гестапо или кто-то из миллионов его добровольных осведомителей. Были случаи, когда дети доносили на собственных родителей, разговаривавших во сне.
Кассирша подозрительно оглядела Отто и Зильке. Ему всего девятнадцать, ей восемнадцать. По документам у них разные фамилии.
— Все в порядке, — из-за плеча Отто сказала Зильке. — В поездке хотим заготовить подарочек Генриху, которым он пополнит «Источник жизни».[71] Пожелайте нам удачи.
Кассирша хмуро выдала билеты, и Отто с Зильке отошли от окошка, стараясь не рассмеяться.
Маленькая шалость в тяжелом, ужасно безрадостном дне.
— «Источник жизни»! — фыркнул Отто. — Сама ж говорила, что нельзя привлекать внимание.
— Я изображаю добропорядочную нацистку.
Они прошли в ресторан, где Дагмар и Пауль уже заказали кофе с бутербродами.
— Ну вот. — Отто положил билеты на стол. — Как говорит мама, все ждут Моисея, и сейчас он принял обличье билета до Роттердама.
— Первый класс, а, Зильке? — сказала Дагмар. — Везет же некоторым.
— Мы же сами так решили, — напомнил Пауль. — И это разумно. Вовсе ни к чему, чтобы на обратном пути у Зильке нашли мои документы. Все гестапо набрано из заносчивой деревенщины. Они обшарят девицу, которая едет третьим классом, но расшаркаются перед пассажиркой из первого. Кроме того, это мамин подарок, так что можем себе позволить.
— Здорово, что ваша матушка сообразила переписать деньги и имущество на Отто, — сказала Дагмар. — Каждой еврейской семье следовало взять в приемыши арийца, чтоб уберег их собственность. Жаль, мои родители не смекнули кого-нибудь усыновить. Глядишь, я бы и сейчас была миллионершей.
