Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2012)
Елена Мельникова. Сокровищница сведений о Древней Руси. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения «История» (Издательский дом «Первое сентября»), 2011, № 9 <http://his.1september.ru> .
«В конце XI — XIII вв. древнерусские летописи становятся более подробными, появляются и другие источники, прежде всего правовые памятники и акты, но и для этого времени зарубежные источники сохраняют свою ценность, существенно дополняя местные известия.
Так, только польские и немецкие источники, а также документы папской курии позволяют восстановить в подробностях перипетии „европейских странствий” князя Изяслава Ярославича (1068 — 1069, 1073 — 1076), только скандинавские саги сообщают о посольстве Александра Невского в Норвегию в 1257 (а не 1251/2) г., только армянские и арабо-персидские хроники отмечают присутствие русских воинов в армиях закавказских государств в X — XII вв., только византийские памятники отразили последовательные этапы становления церковной организации на Руси».
Чеслав Милош. Экспедиция в двадцатилетие. Два отрывка из книги. Перевод Натальи Горбаневской. — «Новая Польша», Варшава, 2011, № 7-8 (132) <http://www.novpol.ru>.
«Перед нами — введение и последняя глава книги, впервые изданной в 1999 году краковским «Выдавництвом литерацким» и представляющей собой большое эссе, в котором Милош рассчитывается с эпохой своей молодости» (из предисловия от редакции).
«Моей целью было показать внутренние противоречия того государства, не смягчая их, но отнюдь не для того ими пользуясь, чтобы свести тогдашнюю жизнь к столкновениям и борьбе на публичной арене.
Это был период, богатый доброй волей, самоотречением, героизмом, научным, литературным и художественным творчеством. В конце-то концов, мы же знаем, что в любом месте, в любой стране множество вещей происходит одновременно и никакие обобщения этого многообразия не исчерпают. В пользу той Польши надо записать смелость социальной критики, которой занимались пишущие люди, не отступавшие перед грубой истиной. Думаю, что именно это может стать причиной потрясения у многих читателей, которых долгие годы правления коммунистов отучили называть вещи своими именами. Авторы, которых я цитирую, не имели привычки считаться с цензурой (а она существовала, хотя и в довольно узком объеме), и это влияло на их стиль большей открытости и простоты, чем то, что встречается сегодня.
Скажут: „Он в этой книге несет нам все свои старые травмы и неприязни”. По меньшей мере не спорю. „К чему смолоду привык...” Ясно, что я дитя той эпохи и меня не обошли ее коллективные страсти».
Марек Радзивон. Ивашкевич. Писатель на фоне катастроф. Глава из книги. Перевод и вступление В. Хорева. — «Иностранная литература», 2011, № 10 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
Свидетельствую: нынешний директор Польского культурного центра, театральный критик и переводчик Марек Радзивон — один из самых энергичных и последовательных «болельщиков» за полнокровную популяризацию современной польской культуры, за уничтожение мифолого-идеологических клише, мешающих цивилизованному отношению к историко-культурному наследию своего отечества. И очень обаятельный человек.
Его книга об Ивашкевиче столь же необходима, сколь и сегодняшние монографии и статьи у нас, скажем, об Александре Твардовском. В сочувственном вступлении к этому труду о великом польском литераторе, человеке огромной и трагической судьбы, читаем: «В 80 — 90-е годы Ивашкевич подвергся ожесточенной критике наиболее радикальных антикоммунистических критиков и публицистов за „сервилизм” по отношению к властям ПНР. Но свою миссию посредника между писательской средой и властными структурами он выполнял сознательно, потому что ему не были безразличны судьбы Польши и ее культуры. Он упорно отстаивал интересы писателей в бесконечных тяжбах с чиновниками от культуры, хотя ему и приходилось идти на уступки и компромиссы, навлекая на себя упреки коллег по писательскому цеху. Об этом свидетельствуют факты и документы, приводимые М. Радзивоном, попытавшимся дать взвешенную оценку публичной деятельности писателя. Трудно, правда, согласиться с его мнением о том, что в 70-е годы Ивашкевич „не сориентировался во времени”, не выступив более резко против ограничения свободы творчества в ПНР. Но кто тогда мог предвидеть стремительное развитие событий в 80-е годы и крах „развитого социализма” в Восточной Европе?»
Наталья Рязанцева. Адреса и даты. — «Знамя», 2011, № 11 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
Из вступления: «Вот и наступило „когда-нибудь” — пора, пора уже все записать, пока не забылись адреса и даты, и пусть начитанные ученые найдут здесь штрихи к портретам, а прочие, не-ученые, прочтут непридуманный сюжет для женского романа».
И далее — воспоминания о мучительных и счастливых тринадцатилетних отношениях известного кинодраматурга с Мерабом Мамардашвили.
В этом же, тематическом ,«любовном», условно говоря, номере журнала публикуются и другие мемуары из того же «эмоционального» поля: записки Елены Трениной о любви и семейной жизни ее мамы Антонины Бохоновой и поэта Арсения Тарковского; воспоминания Ольги Симоновой-Партан о своих родителях (Е. Р. Симонове и В. Н. Симоновой-Разинковой). Читать все это, признаться, нелегко. Временами даже и неловко. И вместе с тем понимаешь: люди очень захотели высказаться, может, по разным причинам, но — захотели.
В традициях «Знамени» этот номер публично презентован (на осеннее-зимней ярмарке «NON/FICTION») и вписан в дискуссию «Эмоциональный дефицит в современной словесности» (там же). В номере есть и художественные сочинения «в тему», но «вот что еще обнаружилось в процессе отбора: самые сильные любовные эмоции запечатлены (документально) в текстах, связанных с прошлым. Мемуары, архивы, свидетельства. Письма» (Н. Иванова в статье «Запрет на любовь»).
Валерий Сендеров. Интернационалист Гитлер и патриот Сталин. — «Посев», 2011, № 10 (1609) <http://www.posev.ru>.
«По отношению к подлинно великой Германии нацизм оказался в положении комически-сложном. Идеология вынуждала гитлеровцев к сооружению пантеона исключительно из своих . Но каково же этих своих было им цитировать и читать! И вот, не сдержавшись, официозный идеолог, „спец по Ницше” Альфред Боймлер объявляет своего подопечного сознательным предателем . За франкофильскую позицию философа во время франко-германской войны. Советские „теоретики” справлялись с обрабатываемым материалом более умело…
Гитлеровская идеология была экзотичной, но тощей похлебкой. Из вульгаризованной восточной мистики, французского плебисцитарного народолюбия, немецко-русско-английского антисемитизма… Идеи космополитического национализма поддерживали совсем другие круги: их развивала консервативная культурная элита. Внесшая свой вклад в становление системы, быстро порвавшая с ней — но сохранившая в Рейхе некоторое влияние. „В центре столкновения стоит вовсе не различие наций, а различие двух эпох, из которых одна, становящаяся, поглощает другую, уходящую… Метафизическая, то есть соразмерная гештальту, картина этой войны обнаруживает иные фронты, нежели те, которые могли открыться сознанию ее участников”. Так писал, например, Эрнст Юнгер (см. о нем выше, у Г. Ишимбаевой. — П. К. ). Легко понять, какой крамолой было это „неразличие наций” с точки зрения партийного канона. „Господин Юнгер влезает в область, в которой легко не сносить головы”, — предупредил писателя гитлеровский официоз».
Александр Сопровский. «Я в тебя и в твою любовь верил как в звезды…» Письма Татьяне Полетаевой. Публикация, подготовка текста и примечания Т. Полетаевой. — «Знамя», 2011, № 11.
Я мог бы выбрать куда более «любовную» цитату. Но хочется эту, очень уж она «говорящая». 1977 год, Сопровскому — 24 года.
«Или взять мое отношение к тебе. Да, да, к тебе, моя любимая. Разве тебя больше бы устроил я начала 75 года, чем теперешний? Я глаза закрываю и вижу: как ты выходишь из вагона, в шубке, вокруг морозно, ты улыбаешься, колеса доскрипывают и замирают, бока зеленого вагона обледенели, ты идешь ко мне… И ночью ты мне снишься… А знаешь, как это ни смешно, здесь мне тоже помогла моя работа! Я еще больше люблю тебя оттого, что вижу все время нас двоих на этой исторической перекличке, посреди времен и событий.
