Наталия Осс - Антиглянец
На фоне аборигенов мы смотрелись дико – Мишка в смокинге, я – в серебряном платье.
– Я тебя брошу.
– Ты куда? – Полозов потянулся ко мне, опрокинул стакан, пиво лилось на диван.
– Пописать пойду.
– Да давай прямо здесь!
– Дурак!
Я с трудом вылезла из-за стола и, шатаясь, побрела к синей обшарпанной двери туалета. Туфли прилипали, оставляли следы в застывших сладких лужах на полу.
Зачем я так напилась? Я разглядывала свое отражение в туманном зеркале, покрытом пигментными пятнами стершейся амальгамы. Разводы туши под глазами, опухший нос, бледные щеки. Отражение кривилось и уплывало куда-то в сторону. Закружилась голова. Я открыла кран, набрала в ладони большую порцию ледяной воды и нырнула в холод. Ткнулась носом в край заплеванной раковины, к которой прилип кусок мокрой туалетной бумаги и черный длинный волос. И не смогла удержаться – все, что мучило меня, выплеснулось в глубь черного бездонного слива, обросшего волосами по краям.
К Полозову я вернулась почти трезвая. Бледная и пахнущая духами. Хорошо, что взяла в редакции пробник Bvlgari, который умещался в маленькую сумку.
– Пойдем танцевать! – предложил Мишка.
– А ты сможешь?
– Ты меня еще плохо знаешь, Борисова!
Внизу было тесно и жарко. Но, пока я продвигалась на середину танцпола, ни один человек не задел меня. Толпа, состоявшая в основном из мужчин, расступалась, теснилась, освобождая мне дорогу. Парни выставляли вперед ладони, создавая коридор. Этот характерный жест, которым мужчина оберегает женщину в толпе. Так когда-то я входила в ночной клуб с Канторовичем, ощущая за спиной его ладонь, охраняющую меня.
Группка пьяных девиц танцевала на широченном подоконнике, выставив на всеобщее обозрение свои рыхлые животы. Не конкурентки.
– Пойду куплю пива, – Мишка увидел бар и исчез в толпе.
Я танцевала. Одна. И вместе со всеми. В горячей, густой, плотно сбитой массе пьяных, счастливых и свободных лондонских клерков – ядерной массе, в которой было столько атомной энергии. Милый какой-то рыжий парень лет сорока в кожаной коричневой куртке дремал, прижавшись щекой к стойке бара. Поднял голову. Сфокусировал взгляд на мне и счастливо улыбнулся. Похожая куртка есть у Сашки. И лет ему столько же. Только у Канторовича холодные, стальные глаза, а у этого в очках, в пьяном тумане прыгали хулиганские солнечные зайчики.
Вывалившись из автобуса на остановке, мы с Полозовым чуть не попали под колеса. И захохотали.
В лифте он нажал на пятый этаж.
– Алле, гараж, мне на четвертый.
– Пойдем сначала ко мне. Я тебе хочу кое-что показать.
Мы еле добрались до Мишкиного номера, сгибаясь от хохота на каждом повороте коридора.
– Ну кто так строит?!
– Люди, я вас найду!
Коридорный, вывозивший из соседнего номера столик с остатками ужина, неодобрительно посмотрел на нас.
– Овсянка, сэр!
– Сорри, я ем сорри!
В номере у Мишки был бардак. Следы его неумелых гламурных сборов на главную вечеринку сезона. Джинсы, носки, рубашки на кровати. Полозов тут же стыдливо набросил на них покрывало, обнажая кусок туго натянутой белой простыни.
– Ну что там у тебя, давай быстрее! Мне завтра вставать в шесть утра.
– Алена… Аленка…
Я сделала шаг назад, но было поздно. Полозов сграбастал меня в охапку и задышал в шею.
– Ты такая… такая… Не могу больше…
Я попыталась вырваться, но он держал крепко. Вцепился мертвой хваткой. Тонкий кружевной чехол платья затрещал, еще чуть-чуть, и порвется…
– И ты же тоже… Я знаю…
– Отпусти меня!
– Аленка, не надо… Все будет хорошо…
Я уперлась ему в грудь кулаками, попыталась отпихнуть.
– Миш, сейчас же прекрати!
– Расслабься…
– Полозов, отпусти! – прошипела я и впилась ногтями в его шею. Он дернулся, ослабил хватку, и я прыгнула к двери.
– Ты чего? Больно! – Полозов непонимающе смотрел на меня и сделал шаг вперед.
– Стой, где стоишь!
– Аленка, ну иди ко мне…
– Ты рехнулся, Полозов? Я сейчас закричу.
– Ладно, все, все.
– Отойди еще дальше, к окну.
– Я сказал – все. Не хочешь – не будет. Но я думал, ты сама…
– Что – я сама? Тебе не стыдно? Мы с твоей женой дружим. Свинья…
– Ладно, я свинья. Согласен.
– Все, ушла! А ты проспись! – Я открыла дверь в коридор.
– Подожди секундочку, я кое-что сказать хотел.
– Ты уже все сказал, что мог.
– Ален, хочешь, на колени встану? Два слова. Ты можешь выслушать меня? Ну оставь дверь открытой, если боишься, давай, еще шире открой…
Теперь я стояла на границе – одной ногой в номере Полозова, другой – в коридоре, на нейтральной территории.
– Водички налить?
– Не надо. Время пошло.
– Ален, я не стал бы просто так. У меня с Иркой все. Мы разводимся. Я приеду, заявление подадим.
– И ты решил реабилитироваться? Поднять самооценку?
– Нет. Ты не поняла. Я давно уже… Еще когда ты у меня в отделе работала. Я тогда еще влюбился. В тебя влюбился, Борисова. Ты не замечала разве?
– Миш, остановись!
Господи, что за бесконечный, кошмарный день. Замечала, не замечала? Что я вообще замечала тогда?
– Нет, выслушай меня. Я ничего не говорил, потому что думал, что все и так понятно. И ты не против… Ты бы иначе не пошла со мной сегодня… Я не прав разве?
– Мы же друзья, Миш.
– Друзья?! Я с бабами никогда в жизни не дружил и не собираюсь!
По коридору шла парочка французов, он и он, переглянулись, с ужасом на нас посмотрели… ушли.
– Ален, тебе сколько лет?
Сегодня меня об этом уже спрашивали. Не помню кто. Ах да, Гейдельман.
– Не важно.
– Тебе замуж пора выходить. Детей рожать, ясно? Нужен человек надежный. Мужик нужен. Может, Борисова, я и есть твое счастье.
Мишка стоял всклоченный. Белая рубашка в пятнах. Мятые брюки. Красные глаза.
– Что, не похож?
– Миш, я пойду. Ты извини, но я пойду.
Я тихо закрыла за собой дверь.
Я смотрела на чек и не понимала, откуда это взялось.
– Telephone call to Russia, – объяснил портье.
Это ошибка, не может быть. Меня же почти не было в номере. А Ксения… Ксения стояла возле чемоданов, сжимая в руках пакет из H&M.
– Ты говорила по телефону?
Она молчала.
– Этот номер знаешь? – я сунула ей распечатку звонков.
Она кивнула.
– Я вчера сидела весь вечер одна. Все ушли. Вы уехали, девчонки тоже. Пока мы с вами говорили, они убежали гулять. Я осталась одна в номере. И плакала. Я бабушке позвонила в Ростов… Хотела поразить ее, что из Лондона звоню. Мы совсем недолго говорили… Алена, а я автограф нашла! В вашей книжке есть автограф Аль-Файеда.
– Ладно, иди к девочкам.
Киндер, ну что с нее взять?
У подъезда уже стояли два наших такси, денег на которые после оплаты счета очевидно не хватало. Звонить Волковой неудобно. Летели мы не вместе. Аня собиралась послезавтра вылететь в Швейцарию, на том же самолете, который должен вернуться за ней из Москвы.
Оставался только Мишка.
Я поднялась на пятый этаж. Постучалась. Через две минуты на пороге возник Полозов, завернутый в полотенце, сонный, помятый и растерянный.
– Ты чего?
– Я улетаю.
– Когда?
– Прямо сейчас. Слушай, у меня сто фунтов не хватает, одолжишь?
– А чего?
– Дети по телефону поговорили. Сможешь мне дать?
– Да. Заходи. Я сейчас безопасен.
Я переступила порог. Мишка покопался в кармане брюк, достал деньги.
– Возьми двести.
– Не надо. Хватит ста.
– Возьми, пригодится, – он протянул мне бумажки.
– Спасибо. Ладно, я поехала.
– Ален… Хорошо, что ты зашла. Я сильно вчера нажрался, да? Хулиганил?
– Ладно. Забыто.
– Ты прости за вчерашнее. Простишь?
– Уже простила.
Полозов нагнулся и поцеловал мне руку. Я смотрела на его макушку, начавшую уже редеть, на голые худые ноги, спину с красными вмятинками от скомканной одежды, на которой он спал, и чувствовала теплоту и жалость. Бедный Мишка, бедная я. Бедные все.
– Кстати, Абрамович летит на Луну. Ты в курсе?
– Ты говорил уже.
– Правда? Первый русский космический турист будет. За 150 миллионов фунтов, в переводе на английский. Ты, Борисова, хочешь на Луну?
– Не знаю. Не думала никогда.
– А я хочу. Я во Дворце пионеров в космическом кружке тренировался. На центрифуге крутился до тошноты. Я с детства космонавтом быть хотел.
Серебристый овал, похожий на елочную игрушку, был хорошо виден любому, кто стоял сейчас на берегу Темзы. Мы уже набрали высоту, можно, наконец, отстегнуть страховочные ремни и расслабиться. Над хромированным стальным столом висел закупоренный пластиковый контейнер с сидром, в котором плавали свежие фрукты. А почему не курага и чернослив, которые всегда так любил Александр Борисович?
Я посмотрела в иллюминатор – под нами проплывали коричневые сморщенные, хорошо пропеченные горы, тонкие, сверкающие на солнце ниточки рек, похожие на цепочки с алмазной гранью, неряшливо брошенные хозяйкой на траву. Или на то зеленое плюшевое платье, которое Настя забыла повесить в шкаф.
