Дорис Лессинг - Великие мечты
— Дитя мое, ты должна что-то срочно делать.
Она повернулась к людям и сказала, что сегодня вечером вынуждена их огорчить, но устроит так, чтобы книги хранились в деревне.
Голос из толпы спросил:
— А кто будет следить за ними? Их украдут.
— Нет, их никто не украдет. Завтра я все сделаю.
Вместе со священником Сильвия смотрела, как вновь разочарованные люди уходят в темнеющий буш, по булыжникам, по траве, по невидимой уже в сумерках тропе. Отец Макгвайр сказал:
— Иногда мне кажется, что они умеют видеть ногами. А теперь ты пойдешь вместе со мной в дом, сядешь за стол, и мы поужинаем как следует, а потом будем слушать радио. Ты ведь привезла нам батарейки.
Ребекка не оставалась у них по вечерам. Она готовила им что-нибудь на ужин и оставляла еду на тарелках в холодильнике, а сама уходила домой часа в два или три дня. Но сегодня она пришла, когда они ужинали, и заявила:
— Я хочу поговорить с вами.
— Присаживайся, — сказал ей священник.
У них существовал своего рода кодекс, негласный, но строго соблюдаемый Ребеккой: она никогда не садилась за стол, когда находилась в доме в качестве прислуги, и никакие уговоры отца Макгвайра на Ребекку не действовали. Она считала, что это было бы неправильно. Но когда она приходила просто в гости, то соглашалась присесть и сейчас даже взяла с блюда предложенное ей печенье и положила его перед собой. Священник и Сильвия знали, что она отнесет его детям. Сильвия подтолкнула к ней блюдо, и тогда Ребекка отсчитала еще пять штук. Их вопросительные взгляды заставили ее пояснить: теперь, помимо своих детей, она кормит Зебедея и Умника.
— Нужно что-то делать с книгами. Я со всеми в деревне поговорила. У нас есть пустая хижина — Дэниела, вы знали его.
— Да, похоронили его в прошлую субботу.
— О'кей. А его дети умерли еще раньше. Никто не хочет занимать его дом. Говорят, что он приносит несчастье. — Ребекка употребила слово из местного наречия.
— Но Дэниел умер от СПИДа, а не из-за какого-то плохого мути. — Священник тоже назвал снадобья н'ганга на языке Ребекки.
За долгие годы общения у отца Макгвайра с Ребеккой происходило немало споров, и во всех них победителем выходил он, поскольку он священник, а она христианка. Но сейчас негритянка только улыбнулась и сказала:
— О'кей.
— Ребекка, а для книг эта хижина не окажется несчастливой?
— Нет, Сильвия, для книг это о'кей. Мы можем перенести полки и кирпичи из вашей комнаты и сделаем полки в хижине Дэниела, и мой Тендерай будет смотреть за ними.
Этот мальчик был очень болен, жить ему оставалось несколько месяцев; все считали, что на него кто-то наслал проклятье.
Все это Ребекка прочитала по их лицам и сказала тихо:
— Чтобы охранять книги, ему здоровья хватит. И Тендерай будет рад, что сможет читать, и не будет так несчастлив.
— Там недостаточно книг для всех.
— Нет, достаточно. Тендерай будет выдавать людям только по одной книге в неделю. Он обернет их газетной бумагой. Он будет брать деньги… — Увидев, что Сильвия хочет возразить, она заторопилась добавить: — Нет-нет, не много денег, может, по десять центов. Да, это ничто, но достаточно, чтобы все поняли: книги — дорогие, их нужно беречь.
Негритянка встала. Выглядела она больной. Сильвия отчитывала ее за то, что она слишком много работает. По ночам Ребекка не высыпалась: больные дети часто будили ее.
— Ребекка, нельзя столько работать, — в который уже раз пыталась образумить ее Сильвия.
— Я сильная. Я как вы, Сильвия. Я могу много работать, потому что я не толстая. Толстая собака лежит в тени и спит, пока по ней ползают мухи, а тощая собака не спит и ловит мух.
Эта поговорка насмешила священника:
— Я использую ее в своей воскресной проповеди, если ты не возражаешь.
— Буду рада, святой отец. — Ребекка присела в вежливом книксене, как учили ее в школе. Сжимая худые руки перед грудью, она улыбнулась им обоим, а потом сказала Сильвии: — Я пришлю нескольких мальчишек перенести книги из вашей комнаты в хижину Дэниела. И доски с кирпичами тоже. Отложите свои книги на кровать, чтобы они случайно не забрали их.
Она ушла.
— Какая жалость, что не Ребекка управляет этой несчастной страной, а горстка жадных глупцов.
— Вы действительно считаете, что каждая страна заслуживает свое правительство? Мне не кажется, что здешние бедняки хоть в чем-то виноваты.
Отец Макгвайр кивнул, подумал и сказал:
— А ты не думаешь, что причина, по которой этим бестолковым клоунам еще не перерезали горло, состоит в том, что бедняки знают: на их месте они поступали бы так же?
Сильвия спросила:
— Вы правда так думаете?
— Не зря же у нас есть молитва: «Не введи нас во искушение». И еще одна, что следует за первой: «Избави нас от лукавого».
— Правильно ли я вас понимаю, что добродетельным может быть лишь человек, у которого нет соблазнов?
— А, добродетель! Это слово вызывает у меня затруднения.
Сильвия готова была расплакаться, и священник заметил это. Он подошел к буфету, вернулся с двумя стаканами и бутылкой хорошего виски — это Сильвия привезла ему в подарок. Он налил щедрую порцию себе и ей, кивнул ей и опустошил свой стакан.
Сильвия посмотрела на золотистую и густую жидкость, играющую в свете лампы. Сделала глоток.
— Мне часто кажется, что я могла бы стать алкоголиком.
— Нет, Сильвия, ничего подобного.
— Я понимаю, почему раньше люди пили вечерами.
— Раньше? Пайны тоже любят выпить по бокалу на закате.
— Когда солнце садится, я часто думаю, что выпила бы целую бутылку. Это так грустно, когда солнце уходит.
— Это все цвет неба. Он напоминает нам о прекрасных садах Господа, откуда мы были изгнаны. — Сильвия удивилась: обычно отец Макгвайр не затрагивал подобных тем. — Нередко меня посещает мысль бросить все и уехать, но стоит мне только посмотреть на закатное небо, и я понимаю, что ни за что не покину Африку.
— Еще один день позади, и опять ничего не достигнуто, — сказала Сильвия. — Ничего не изменилось.
— А, так ты все-таки из тех, кто мечтает изменить мир.
Это задело Сильвию. Она подумала: «Может, риторика Джонни застряла где-то в памяти, испортила меня?»
— Разве можно не хотеть изменить его?
— Да, но хотеть изменить его в одиночку неправильно, это гордыня, это от лукавого.
— И кто не согласится с этим после всего, чему научила нас история?
— Ну, коли ты усвоила уроки истории, то ты в школе жизни преуспела больше, чем многие и многие. Но эта мечта — изменить мир — слишком захватывающая, чтобы от нее отказаться. Она не отпускает своих жертв.
— Святой отец, когда вы были молоды, неужели вы никогда не выкрикивали лозунгов на улицах, не бросали в британцев камней?
— Ты забываешь, я был очень беден. Я был так же беден, как жители нашей деревни. Для меня был открыт только один путь. Выбора у меня не было.
— Да, и я не представляю вас никем другим, только священником.
— Верно. Выбирать я не мог.
— Но когда я слышу ворчание сестры Молли, то, если бы не крест на ее груди, ни за что бы не догадалась, что она монахиня.
— Подумай сама. Что было делать бедным девушкам по всей Европе? Они становились монахинями, чтобы избавить семью от лишнего рта. Поэтому монастыри переполнялись молодыми женщинами, которым по характеру куда больше подошло бы завести семью, нарожать детей или выполнять любую мирскую работу. Пятьдесят лет назад сестра Молли сошла бы в монастыре с ума, потому что в те времена это место было совсем не для нее. Зато сейчас — ты знала об этом? — она сказала своему настоятелю, что хочет уйти из монастыря и стать монахиней в миру. И я думаю, что настанет день, когда она скажет себе самой: я не монахиня. И никогда ею не была. И просто оставит свой орден. Она была из бедной семьи и нашла выход. Только и всего. Да, и я знаю, о чем ты думаешь: для бедных черных сестер на холме оставить церковь будет не так просто, как для сестры Молли.
Каждый день после обеда Сильвия ходила в деревню. Там перед каждой хижиной, или под деревьями, или на бревнах, на табуретах она видела людей, которые читали или, пристроив на коленях или на доске тетрадку, пытались научиться писать. Она сказала им, что будет приходить ежедневно с часу до половины третьего и давать уроки. Сильвия бы приходила к двенадцати, но знала, что отец Макгвайр не разрешит ей пропустить обед. А вот в дневном сне она точно не нуждалась. За пару недель шестьдесят с небольшим книг преобразили деревню, в которой дети ходили в школу, но ничему не учились, а у взрослых за плечами было не больше четырех-пяти классов образования. Сильвия съездила к Пайнам, которые собирались в Сенгу, присоединилась к ним и накупила в столице тетрадей, книг, ручек, карандашей, приобрела атлас, небольшой глобус и несколько пособий для учителей.
