Дорис Лессинг - Бен среди людей
Обзор книги Дорис Лессинг - Бен среди людей
Примечание автора
О «Клетках» со всеми неприятными подробностями мне рассказал десять лет назад человек, который видел их в исследовательском институте в Лондоне. По требованию сюжета я перенесла их в Бразилию, но уверена, что в Бразилии нет такого неприятного явления.
Местные власти очистили центральные улицы Рио от преступных детских банд. Им больше не разрешается беспокоить туристов.
Благодарности
Как всегда, выражаю огромную благодарность моему агенту Джонатану Клоусу, особенно за его вклад в создание романа о Бене Ловатте, «Пятом ребенке».
Я также благодарна Сюзетте Мачедо за рассказы о жизни в Бразилии; а также Мартину Копертари, который предоставил мне информацию о северо-западной Аргентине, этой восхитительно красивой части мира.
***
— Сколько вам лет?
— Восемнадцать.
Бен ответил не сразу, потому что ему было страшно, он знал, что случится дальше: молодой человек, скрывающийся от посетителей за стеклом, опустит ручку на бумагу и станет пристально рассматривать своего клиента. Бену было слишком хорошо знакомо это выражение лица: в нем читались удивление и нетерпимость, но без насмешки. Перед ним стоял невысокий, полный, или, по крайней мере, крепко сложенный мужчина, одетый в куртку огромного размера, ему должно быть не меньше сорока. И такое лицо! Широкое, с резкими чертами, рот растянут в ухмылке — что, черт возьми, его так развеселило? — огромный нос, раздувающиеся ноздри, глаза с зеленцой, рыжеватые ресницы, над ними щетинистые брови того же цвета. Короткая аккуратная бородка клином смотрелась на этом лице нелепо. Как и ухмылка, его длинные желтоватые волосы поражали и раздражали — они круто спадали на лоб, а по бокам завивались жесткими локонами, словно пародия на модную стрижку. В довершение портрета — шикарное произношение; он что, издевается? Служащий пристально рассматривал клиента — присутствие Бена было ему неприятно и вызывало злобу. Он раздраженно произнес:
— Не может вам быть восемнадцати. Сколько на самом деле?
Бен молчал. Он был настороже, поскольку ощущал опасность. Он жалел, что пришел сюда: стены могли сомкнуться вокруг него. Прислушивался к звукам снаружи — в надежде, что они придадут ему уверенности в собственной нормальности. На платане и тротуаре ворковали голуби, и Бен чувствовал, что он с ними, представлял, как они цепляются за ветки своими розовыми лапками, и будто ощущал, как они обхватывают его собственный палец; их согревало солнце, и они были довольны. Внутри же слышались звуки, которых Бен не мог понять, пока не отделял один от другого. А молодой человек напротив ждал, играя шариковой ручкой. Рядом зазвонил телефон. С обеих сторон от служащего сидели еще несколько молодых мужчин и девушек, а перед ними это стекло. Некоторые пользовались щелкающими и дребезжащими приборами, некоторые таращились на экраны, где появлялись и исчезали слова. Бен знал наверняка: все эти шумные устройства настроены к нему враждебно. Он немного подвинулся в сторону, чтобы не замечать действующих на нервы отражений в стекле и не видеть разозлившегося на него человека.
— Да. Мне восемнадцать, — сказал он.
Бен знал, что это так. Когда он отправился искать свою мать, три зимы назад — там он не остался, потому что приехал его ненавистный брат Пол, — она написала большими буквами на куске картона:
Тебя зовут Бен Ловатт.
Твою мать зовут Гарриет Ловатт.
Твоего отца зовут Дэвид Ловатт.
У тебя четверо братьев и сестер: Люк, Хелен, Джейн и Пол. Они старше тебя.
Тебе пятнадцать лет.
С другой стороны карточки было написано:
Ты родился в…
Твой домашний адрес…
Эта карточка повергла Бена в яростное отчаяние, и он, выхватив ее у матери, выбежал из дома. Сначала он замалевал «Пола». Потом имена остальных братьев и сестер. Карточка упала на пол, он поднял ее и повернул обратной стороной, замалевал все слова черной ручкой, оставляя лишь безумную пачкотню.
Это число, пятнадцать, часто всплывало в вопросах, которые, как Бену казалось, вечно ему задавали. «Сколько тебе лет?» Бен знал, что это важно, и потому запомнил, а когда на Рождество сменялся год — такое не пропустишь, — он прибавлял год и себе. Теперь мне шестнадцать. Теперь семнадцать. Теперь, поскольку кончилась третья зима, мне восемнадцать.
— Ладно, тогда скажите, когда вы родились?
После того как он яростно измалевал заднюю сторону карточки черной ручкой, Бен с каждым днем все лучше и лучше понимал, какую ошибку совершил. Когда его ярость достигла вершины, он уничтожил карточку, поскольку теперь от нее не было никакого толку. Бен знал свое имя. Он знал «Гарриет» и «Дэвид», а до братьев и сестер ему не было дела — он бы предпочел, чтобы они все умерли.
Бен не помнил, когда родился.
Вслушиваясь в каждый звук, он заметил, что шум в офисе неожиданно стал громче, потому что в одной из очередей какая-то женщина заорала на служащего, задававшего ей вопросы, из-за этой вспышки гнева люди во всех очередях начали переходить и меняться местами, некоторые забубнили, а потом стали произносить, словно лая, короткие злые слова, вроде «ублюдки» и «дерьмо» — а эти слова Бен знал очень хорошо и боялся их. Он почувствовал, что от загривка вниз по позвоночнику пополз холодок страха.
Мужчина, стоявший за ним, в нетерпении сказал:
— Может, у вас времени полно, а я спешу.
— Когда вы родились? Какого числа?
— Я не знаю, — ответил Бен.
Тогда служащий решил покончить с этим, отложив решение проблемы:
— Найдите свое свидетельство о рождении. Пойдите в Архив. И дело с концом. Вы не можете сказать, где в последний раз работали. У вас нет адреса. Вы не знаете дату своего рождения.
С этим словами он отвел взгляд от Бена и кивком велел следующему мужчине занять его место. Бен стремительно вышел из офиса, волосы на теле и голове от страха встали дыбом, как у загнанного зверя. Снаружи по тротуару ходили люди, по узкой улице ехали машины, под деревом, где суетились и самодовольно ворковали голуби, стояла скамейка. Он сел на край, подальше от молодой женщины, та окинула его взглядом, потом еще раз, поморщилась и ушла, оборачиваясь. Бен уже знал такое выражение лица и ожидал его. Женщина еще не испугалась, но до этого недалеко. По движениям было видно, что она спешила и волновалась, будто убегала. Оглядываясь, женщина зашла в магазин.
Бен хотел есть. Денег не было. На земле валялись сухие крошки, брошенные голубям. Он поспешно собрал их, озираясь: его как-то за это уже отругали. Потом на лавочку сел старик, долго и пристально смотрел на Бена, но решил не обращать внимания на свои инстинкты. Он закрыл глаза. Солнце слегка отсвечивало на потном старом лице. Бен поднялся, подумал, что надо бы вернуться к старухе, но она будет им недовольна. Это она велела ему сходить в офис и подать заявление на пособие по безработице. При мысли о ней Бен улыбнулся — по-другому, не той ухмылкой, которая рассердила клерка. Он сидел и улыбался, в бороде блеснули зубы, Бен посмотрел на старика, тот очнулся, вытер с лица пот и, глядя на ладони, сказал:
— Что? Что такое? — как будто он ему о чем-то напомнил. Потом, словно защищаясь, резко сказал Бену: — Над чем это ты смеешься?
Бен встал со скамейки, вышел из тени дерева, оставив общество голубей, и пошел по улицам, зная, что, двигаясь в правильном направлении, ему идти мили две. Вот он приближается к кварталу больших многоквартирных домов. Бен уверенно подошел к одному, вошел, увидел, что лифт, шипя и стуча, едет вниз, попытался вынудить себя зайти в него, но страх заставил пойти по лестнице. Один, два, три… одиннадцать холодных серых лестничных пролетов, слышно, как за стеной ворчит и трещит лифт. На площадке — четыре двери. Бен направился к той, из которой доносился сочный запах мяса, у него потекли слюнки. Он повернул ручку, подергал ее, отошел и в ожидании уставился на дверь. Она открылась. За дверью, улыбаясь, стояла старуха.
— О, Бен, это ты, — сказала она, обняла его и провела в комнату.
Войдя, он встал, слегка ссутулившись, бросая взгляды из стороны в сторону, в первую очередь — на большую полосатую кошку, сидевшую на подлокотнике кресла. Шерсть у кошки встала дыбом. Старушка подошла к ней и сказала:
— Ну, ну, киска, все хорошо. — Ее руки успокоили животное, прогнали страх, и кошка снова стала гладкой и аккуратной. Потом старушка подошла к Бену и сказала ему те же слова: — Ну вот, Бен, все хорошо, проходи и садись. — Бен перестал непрерывно смотреть на кошку, но не потерял бдительности и то и дело поглядывал в ее сторону.
Старушка жила в этой комнате. На плите стояла кастрюля, в которой тушилось мясо — это его Бен унюхал на лестничной площадке.
— Все хорошо, Бен, — снова сказала женщина и наполнила две чашки мясом, рядом с одной положила несколько кусков хлеба — для Бена, свою чашку поставила напротив, отложила немного в блюдце для кошки и поставила его на пол рядом с креслом. Но кошка не стала рисковать — она сидела тихо и не сводила глаз с Бена.
