Таня Валько - Арабская жена
— Совсем недавно мы с тобой были подругами, разговаривали искренне. Что случилось? Ты же знаешь, что можешь довериться мне. — Я беру ее за руку, но она быстро высвобождает ее.
— Чтобы ты могла отчитаться перед Маликой? Или перед Ахмедом?
— Не оскорбляй меня, черт возьми! Я никогда никому ни о чем не рассказывала — слышишь, ни о чем! — из того, что мне довелось увидеть.
— Замечательно. Значит, сплетни разносятся по воздуху.
— Думаешь, это я распустила слух? — возмущенно восклицаю я, потому что Мириам начинает не на шутку злить меня. — Ты просто подлая! Я от тебя этого не ожидала!
— Я не только подлая, я еще и шлюха, разве ты забыла? — отвечает она, по-прежнему невозмутимо и безжизненно.
— Как-то давно я случайно увидела вас с Хамидом. Здесь, у тебя дома, в этой гостиной. Но я молчала как рыба.
— Ах, так мы играем в шпионов? — Мириам поджимает губы и осуждающе смотрит на меня.
— Ты тогда нечаянно забрала мои кроссовки, а я хотела их найти. Думала, у тебя никого нет дома. Поверь, я не желала быть свидетелем твоей измены.
Наступает неловкая пауза, и я, не зная, что делать с руками, тянусь за пирожным. Нет, так просто я отсюда не уйду. Не удастся ей от меня отделаться!
— Думаешь, я не знаю, что совершила ужасную вещь? — все-таки начинает говорить она. — Я дурно поступила с детьми, с любящим мужем, я принесла бесчестье своим родственникам. — Она прячет лицо в ладонях. — Я всех опозорила. Думаешь, я не осознаю этого?! Но знаешь, что хуже всего? Окажись я снова в том же месте и в тот же час — вела бы себя точно так же. Я должна винить себя за свой поступок, но я… не жалею. Ни о чем не жалею! Это самое лучшее, самое чудесное, что было в моей жизни. — Она принимается плакать — тихо и жалобно. — Разве это не унизительно?
Я подсаживаюсь к ней и обнимаю за плечи. Что тут скажешь? Стоит этому мерзавцу лишь пальчиком ее поманить — и она тут же опять за ним побежит. Побежит, забыв о позоре, о детях, о любящем муже… Я не понимаю ее. Это не любовь, это какое-то помешательство. Она должна освободиться от этого!
— Забудь о нем, — начинаю я негромко. — Он нехороший человек.
— Знаю.
— Ему было плевать на то, что он обижает тебя, причиняет тебе боль. Если бы он действительно любил, никогда бы не поступил с тобой так.
— Знаю.
— Мириам, ты должна вычеркнуть его из своей памяти, выбросить из своего сердца.
— Знаю. — Она рыдает в голос. — Но я не могу! Не могу!
Я глажу ее красивые волосы, иссиня-черные, вьющиеся, и не знаю, что с ней делать. Кажется, остается только стрессотерапия.
— Ты ведь знаешь, что он перетрахал множество женщин. Это типичный соблазнитель. Подвернулась ему какая — он ее тащит в постель, а потом сразу же забывает о ней и принимается за следующую. Он никогда не считался ни с чьими чувствами. Всегда думал только о себе, о собственном удовольствии.
— Откуда тебе известно?
— Все об этом говорят.
— Тебе Малика что-то наплела, и ты, конечно, тут же ей поверила.
— В любой сплетне есть доля правды.
— О тебе в фитнес-группе говорили, что ты вешаешься на каждого встречного фрица и что у тебя уж точно есть какой-то левый хахаль. — Мириам утирает глаза тыльной стороной ладони. — Ну, так как, есть в этом доля правды или нет?
Я немею. От удивления раскрываю рот.
— Что?! — вскрикиваю наконец. — Как так можно?! Это же самая обыкновенная клевета!
— Вот видишь, а болтали. Помни, мой брат безумно ревнив даже без повода, а что было бы, появись у него такой повод? Он не вел бы себя так деликатно и любезно, как Махмуд.
— Знаю, поэтому я бросила работу и закопалась в провинции. Теперь он сможет ревновать меня разве что к гяфиру, столетнему беззубому старику. Мне трудно понять такое поведение Ахмеда, но так уж вышло. Он не доверяет мне, но я не заслужила такого недоверия.
— Дело не в доверии, а в характере Ахмеда. В этом вопросе проявилась вся его натура — натура арабского самца.
— А ты откуда знаешь? — удивляюсь я.
— Он обо всем выспрашивал, будто следователь: что мы делаем на фитнесе, кто нас тренирует, с кем мы общаемся.
— Кого это он выспрашивал? — Я в шоке.
— Сначала нас, меня и Малику, о тебе — как ты, мол, там справляешься… и так далее, и тому подобное. А затем, похоже, у других выпытывал о нас. Несколько людей предупреждали нас, чтобы мы были осторожны.
— Так почему вы мне об этом не рассказали? Подруги называется! Родственницы! А может, вы ждали, пока я оступлюсь?! — Тут уж я напрочь теряю всякую симпатию к этим двум сестрицам. Разгневавшись, вскакиваю и принимаюсь нервно ходить по комнате из угла в угол.
— Подумаешь! Зачем было отравлять тебе жизнь? Ты ведь ничего плохого не делала. Узнай ты о таком идиотском поведении нашего брата, ваши отношения могли бы испортиться. Мы этого не хотели.
— Да уж, как бы не так! — Я ей уже не верю.
— Тогда тебе ничто не угрожало, потому и предостерегать было не о чем, — кратко подытоживает Мириам. — Вот последние твои показательные выступления в обществе польской диаспоры — это уже совсем другой коленкор. Впрочем, нас там не было, мы ничего такого не наблюдали, поэтому ни меня, ни Малики это не касается. Мы не будем вмешиваться в вашу жизнь и беспардонно обсуждать, что у вас и как…
Вроде бы незначительное замечание, но теперь я не могу отделаться от мысли о том, какой же сетью интриг опутал меня Ахмед. Наблюдатели, доносы… Может, он и частного детектива нанял, если, конечно, здесь есть детективы? В голове у меня все смешалось, я паникую и начинаю уже жалеть, что не уехала, точнее, не сбежала, когда была еще возможность, когда я располагала хоть небольшой свободой. Сейчас уже поздно.
В молчании мы наливаем друг другу кофе. Съедаем все пирожные, забыв в этой нервотрепке, что все еще длится Рамадан. Говорить о чем бы то ни было мне не хочется, я чувствую себя уставшей. И я решаю: с меня хватит. Всем им лечиться надо.
— А вообще-то, вы с Ахмедом живете без брака, — вдруг выстреливает полновесным патроном Мириам.
— Что? Что ты несешь?!
— Такова правда. По нашим законам, какая-то бумажка из Польши ничего не значит.
— Это не какая-то там бумажка, а свидетельство о браке, подписанное в государственном учреждении.
— У нас этим свидетельством ты можешь разве что подтереться. — Она ехидно смеется.
У меня перехватывает горло, я и дышать не могу, а уж сказать что-то — тем более.
— Пока ты не примешь нашей веры и вы не заключите традиционный брак в присутствии шейха, полноправной женой араба ты не считаешься, — говорит она с подлинным злорадством. — Таков закон во всех мусульманских странах, малышка.
