Айрис Мердок - Ученик философа
Гектор Гейнс отозвал Тома в сторону, чтобы спросить, как прекратить этот ужасный карнавал и убедить всех разойтись. Антея Исткот ушла домой, исполнясь отвращения, кто-то рассказал об этом Гектору, тот устыдился и чувствовал себя ужасно. Судя по треску, доносившемуся из гущи магнолий, саду приходилось плохо. Эмма вальсировал сам с собой под деревом гинкго и наткнулся на Перл. Он узнал ее сразу, хоть она и замаскировалась для вылазки, надев длинный темный плащ и замотав голову платком.
— Здравствуйте, милая, — сказал Эмма.
— Вы не видели Тома Маккефри? — спросила Перл.
— Нет, милая. Не уходите, милая.
— Извините…
— Перл…
Тут Перл его узнала.
— Ох… Мистер Скарлет-Тейлор…
— Ничего подобного… меня зовут… как же меня зовут?
— Вы пьяны.
— Вот, у меня есть виски, выпейте и вы.
— Это ужасно, так разодеться, это вульгарно, у вас ужасный вид, все это ужасно, вся эта толпа, крики под окнами, это чудовищно, я ничего не понимаю. Мы вызовем полицию. Снимите парик!
Эмма снял парик. Он нашел его в шкафу у Джуди, где рылся в отсутствие Тома, и придумал переодеться. Эмма получил большое удовольствие, решая, какой из разнообразных туалетов Джу ему надеть. Он бросил парик вверх, в крону гинкго.
— Кто-то сказал, что здесь вечеринка.
— Отвратительно. Идите домой.
— Перл, позвольте, я вас поцелую.
Эмма был лишь чуть-чуть выше Перл. Он уронил бутылку виски на землю и осторожно обнял Перл обеими руками за талию, собирая в складки черный плащ и привлекая девушку к себе. Он поднял руку, чтобы отвести платок с лица Перл, затем вернул руку на талию, крепко обнимая девушку. Глубоко дыша, он осязал, чувствовал ее лицо своим лицом, ища ее губы своими. Губы он нашел и мягко, но решительно прижал к ним свой сухой рот. Это был сухой поцелуй, со сжатыми губами. Эмма стоял, все так же нажимая ртом, чуть двигаясь, чтобы сохранить равновесие, с закрытыми глазами. Перл сначала упиралась руками ему в плечи, отталкивая, потом расслабилась, чуть изменила позу и обняла его. Они слились в объятии, стоя совершенно неподвижно.
Джордж смотрел на Хэтти. Ее волосы были заплетены в две косички, перекинутые вперед через плечи. Она была в сиреневом платье из «Бутика Анны Лэпуинг», поскольку день выдался теплый, а поверх платья по случаю прохладного вечера был длинный просторный серый кардиган с засученными рукавами. На ногах были белые носочки и вышитые тапочки. Она выглядела худенькой хрупкой школьницей и все же держалась с видом оскорбленного достоинства, по-боевому запрокинув голову, и лицо ее, млечно-смуглое от солнца, но все равно бледное, напряженно хмурилось в ответ на кошачий, вызывающий прищур Джорджа. Губы гневно выпятились, и она вдруг стала похожа на деда.
— Добрый вечер, — сказал Джордж.
— Как вы попали в дом? — спросила Хэтти.
— Не сочтите за вторжение.
— Нет, это именно вторжение, вы взяли и вошли, я вас не звала, это не ваш дом, вы, кажется, думаете, что вам все можно, просто потому, что вы один из этих Маккефри…
— Отчего вы так сердиты на «этих Маккефри»?
— Вы и ваш братец, вы организовали эту чудовищную вылазку. Вот зачем все это, чтобы вы могли вот так забраться в дом, теперь я все поняла…
— Зато я ничего не понял, — сказал Джордж, — Не заводитесь.
— Я не завожусь, я в ярости…
— Ну хорошо, вы в ярости, но не надо на меня сердиться, я ничего не делал, я не виноват…
— Вы… вы ужасный… правду про вас говорят… убирайтесь… вы меня пугаете…
Это было неразумно со стороны Хэтти. Пока Джордж лез через окно угольного сарая, а потом крался к гостиной, он испытывал смешанные чувства, в том числе и страх; пронизывающую, будоражащую смесь предвкушения, извращенной радости и привычного, устоявшегося чувства вины, неотличимого от его особенного чувства долга. Внезапный шок от присутствия Хэтти, ее решительный отпор слегка протрезвили его и заставили задуматься. До этого он явно ни о чем не думал. Он не строил заранее никаких планов, не рисовал себе картин столкновения. Значит, у них должен быть разговор, возможно — спор, битва умов? Эта перспектива меняла темп встречи, побуждая Джорджа к размышлению, к выработке интеллектуальной стратегии. Но слова «Вы меня пугаете» сработали как сигнал, включив новый поток эмоций, уже более определенных, внезапное желание не обнять девушку, но сокрушить ее — так большой зверь давит маленького, — чтобы ее слабые косточки хрустнули у него на зубах.
Хэтти увидела его безумную улыбку, горящие глаза и взяла со стола каменную руку.
— Что это ты такое затеяла? — спросила Руби у Дианы.
Руби блуждала по саду среди гуляк, порой останавливаясь со скрещенными на груди руками и наблюдая. Казалось, это зрелище доставляет ей глубокое удовлетворение. Она прогуливалась вдоль каменной стены, окружающей сад Белмонта, принюхиваясь, как пес в поисках ненавистных лис, и наткнулась на Диану, которая скрючилась, с трудом сохраняя равновесие, на низко растущей ветви тисового дерева, полуспрятанная в густых темных иглах.
— Ты что, прячешься? — спросила Руби. — Это еще зачем?
Негромко ахнув с досады и раздражения, Диана вылезла из тиса. В церковь она пришла без пальто и теперь ужасно замерзла. Платье липло к телу, отсырев от мокрой земли и росы, пока Диана металась по окраинам сада, по темному, покрытому мягким, как губка, мхом коридору между деревьями, кустами и стеной, как мышь в ловушке, пытаясь хоть краем глаза увидеть Джорджа, не в силах покинуть место, где он, по слухам, находится.
На втором этаже Белмонта, в теплой, ярко освещенной гостиной, за задернутыми занавесками Алекс открыла еще бутылку виски. Она больше не боялась, ее уже не интересовало, что происходит в саду и кто все это подстроил. Теперь она с надеждой ожидала какой-нибудь катастрофы, убийства, пожара в Слиппер-хаусе. Возвращаясь на другой конец комнаты, Алекс мимоходом заметила свое отражение в позолоченной арке большого зеркала над камином. Лицо раскраснелось и опухло, глаза окружены сеткой пятен и морщин, волосы свисают тусклыми ведьмиными прядями. «Не может быть, — подумала она, — неужели я больше не красавица?» Слезы навернулись ей на глаза.
— Ну так что, возьмем и уйдем домой? — спросил Гектор.
— Нельзя оставлять такую толпу, — ответил Том.
— Кое-кто уже ушел.
— Да, зато другие пришли. Только что кто-то внес в калитку бутылки с пивом. Боюсь, люди ждут какого-нибудь несчастья!
Они стояли на газоне совсем рядом со Слиппер-хаусом.
Появилась Валери Коссом — белая туника в пятнах зелени от сидения на траве.
— Джордж здесь, вы его не видели?
— Джордж?! Только не это!
В этот момент кто-то вдруг распахнул изнутри ставни Слиппер-хауса, и яркий свет из комнаты хлынул наружу, набросив на газон четкий прямоугольник. Раздались восклицания, несколько приветственных воплей, из темноты появились люди и столпились, подпирая стоящих впереди.
Происходящее в доме было видно совершенно четко. Лицом к окну стоял Джордж. У окна, в профиль к зрителям, — Хэтти, это она только что открыла ставни. Зрители наблюдали, хихикая и пихаясь, как Джордж наступает на девушку. Ясно было, что он хочет опять закрыть ставни. Но Хэтти гневным и властным жестом протянула полуголую руку в закатанном рукаве кардигана поперек не закрытого ставнями окна. Джордж застыл.
Том, стоявший впереди всех, у самого окна, подумал, что у него сейчас лопнет голова. Потом громко закричал:
— Иди домой, Джордж! О Джордж, иди домой!
Еще миг — и кто-то (это был Эмма) подхватил крик Тома, слегка интонируя его на мотив известного гимна «Вперед, Христовы воины», — впрочем, некоторым лучше знакома другая песня на тот же мотив, «Мой папа знал Ллойд-Джорджа». Последняя, как хорошо известно деканам университетов, горячо любима пьяными и обязательно рано или поздно забушует в мятежной груди буйных во хмелю студентов. Гуляки тут же собрались перед Слиппер-хаусом и запели во всю глотку: «Иди домой, Джордж, о Джордж, иди домой! Иди домой, Джордж, о Джордж, иди домой!» Значительный шум слитых воедино голосов пронесся по Виктория-парку, привлекая внимание нескольких ночных прохожих, в том числе и мое (N, вашего рассказчика). Я возвращался с ученого сборища, проходившего неподалеку, шел по Таскер-роуд, когда загремела песня, и имел возможность наблюдать по крайней мере некоторые из ее последствий. Перед Белмонтом тут же собралась небольшая толпа. Полиция явилась, когда все уже кончилось.
Действие песни на Джорджа можно было разглядеть во всех подробностях. Он отступил назад; замешательство и беспокойство, а потом крайнее отчаяние отразились у него на лице. Кто не страшится неодобрения, тот порой смертельно боится насмешки. Сочетания протянутой руки Хэтти и громкого насмешливого пения Джордж не вынес. Он повернулся и исчез из комнаты. Промчался по коридору к задней двери, отпер ее и протолкнулся мимо Перл, которая отчаянно колотила в дверь снаружи. Перл вбежала в дом и заперла дверь. Хэтти закрыла ставни.
