Алексей Саморядов - Праздник саранчи
Парень и девушка лежали на столе рядом, рука об руку. Митя посмотрел на девушку и узнал ее.
— Галина, — позвал он тихо, склонившись над ней.
Она лежала перед ним неподвижно, бледная, с осунувшимся лицом. Одна из женщин бросилась к ней, но ее поймал Рябов. Женщина вырвалась. Подбежала к Мите, бросилась перед ним на колени, обхватив его ноги. Ее оттащили с трудом, усадили, рыдающую, у забора.
Митя взял палку и очертил круг у каменного стола.
— Не заходить! — сказал он резко. — Никому! Что бы ни случилось, только если я позову сам!
Женщина плакала тихо у забора. Другая сидела молча, как статуя. Мужики тоже все молчали, глядели на Митю.
Митя аккуратно срезал бинты с живота девушки, срезал ее белье. Сделал ей несколько уколов в вены на руках, в живот. Послушал ее пульс.
Он обошел стол, склонился над парнем. Тот был в сознании. Митя срезал бинты с его груди. Парень смотрел на него, сжав зубы.
— Терпи, — сказал Митя тихо и стал обрабатывать рану.
Парень зажмурился, заскрипел зубами. Митя работал быстро, почти автоматически. Во дворе стояла тишина, только инструменты звякали в тазу и чей-то голос бубнил где-то за воротами.
Закончив обрабатывать рану, Митя так же быстро наложил повязку, туго стянув парню плечо. Он налил в стаканчик из фляжки спирта и, приподняв парня, влил ему в рот. Тот выпил спирт как воду.
— Под навес его, только аккуратно! — сказал Митя, ни к кому не обращаясь.
Рябов и еще один мужик сняли парня со стола и быстро перенесли под навес…
Митя сидел на стуле перед девушкой, и чуть склонив голову набок, ощупывал ее рану. Он даже не глядел на ее живот, а словно прислушивался. Он смотрел на ее лицо.
У ворот раздались голоса, и во двор быстро прошел одетый в старенький белый халат старик-зоотехник. В одной руке он держал чемоданчик, а другой сжимал под мышкой белого ягненка.
— Дмитрий Васильевич, барашка-то куда? — окликнул он Митю.
— Пусть зарежут его, мне жилка нужна зашивать! — не оборачиваясь ответил Митя.
Зоотехник отдал ягненка Рябову, тот передал его одному из мужиков. Зоотехник вымыл руки, подошел к столу.
— Федор Иваныч, — тихо сказал Митя. — Ты мне помогай потихоньку. — Он, не отрываясь, смотрел на лицо девушки.
— А тот как? — спросил Федор Иванович.
— Тот нормально. Я пулю найти не могу.
— Печень задело?
— Вроде нет. Кончается она, — добавил он тихо.
Зоотехник раскрыл чемоданчик, развернул тряпку с инструментами.
— У меня ж для скотины инструмент-то! — вздохнул он.
— Ничего, — сказал Митя. — Ты только помогай мне…
Они работали молча, как часовщики. Время тянулось медленно. Тишина стояла во дворе, все молча, не отрываясь, смотрели на стол под марлевым пологом. Вдруг Митя поднялся.
— Я передохну, — сказал он. — Не соображаю чего-то.
Он вышел из круга, держа руки перед собой в окровавленных перчатках. Прошелся по двору, ни на кого не глядя. Люди во дворе по-прежнему сидели молча. За воротами тоже стояли люди, машины, кони. Вечерело…
Митя сидел над девушкой один. Он молча что-то делал в ее животе. Над его головой горела лампочка. Начиналась ночь.
Рядом, на стуле, сидел старик-зоотехник. Он дремал, склонив голову набок. Вдруг Митя выпрямился и бросил в таз пулю. От звука Федор Иванович проснулся. Митя, склонившись, продолжал работать.
Подошел Рябов, подвел за локоть здоровенного парня. Парень, улыбаясь, покачивался.
— Вот, — сказал Рябов. — У него вторая группа, резус отрицательный. Но он, собака, пьяный!
— Это ничего, — сказал Митя. — Это даже хорошо.
Парня посадили на стул, вогнали ему иглу в вену. От иглы шла длинная трубка с резиновой грушей посередине. Иглу на другом конце трубки ввели в руку девушки, и Федор Иванович, нажимая на грушу, стал перекачивать кровь.
Митя продолжал возиться в ране.
— Сколько уже? — спросил он через некоторое время.
— Да литра полтора, хватит, — ответил зоотехник.
— Качай еще, — сказал Рябов. — Кобель здоровый. Что, Петро, крови не жалко? — спросил он у парня.
— Нет, запросто, — улыбаясь, ответил парень.
— Хватит, хватит, — сказал Митя. — Дайте водки ему…
Митя и Федор Иванович работали уже стоя, вдвоем.
Зоотехник подавал Мите инструменты, помогал держать их, когда было нужно. Митя зашивал рану…
Закончив зашивать, он наложил на живот девушки повязку. Склонившись над ее лицом, поднял ее веки, осмотрел зрачки. Щеки девушки порозовели. Митя постоял, щупая ее пульс, потом улыбнулся и поцеловал в лоб.
— Все, — сказал Митя.
Он вышел из-под марлевого полога в ночь, прошел в дом, упал на диван и тотчас уснул.
Он не слышал, как во дворе и на холмах зашумели люди, машины. Степь ожила, наполнившись криками, светом. Он не видел, как в комнату вошел Рябов, постоял тихо и вышел…
Ночью была буря. Выла собака. Ветер срывал солому с крыши, раскачивал провода во дворе. Дождь хлестал в окна. Марлевый полог над каменным столом сорвало и унесло в степь. Завалились столбы у навеса. Митя спал и ничего не слышал.
Утром он вышел во двор и не узнал его. Ночная буря свалила навес, разметала вещи по двору, сорвала флаг, висевший на крыше.
Митя прошел по двору, поднял ведро. Попробовал поставить столбы с навесом. За сараем он нашел шест, на котором висел раньше флаг.
Он сходил в дом, вынес старую черную рубашку. Рукавами привязал ее к шесту. Шест снова поднял на крышу и укрепил.
Рубашка ожила на ветру черным флагом. Митя осмотрел флаг из-под ладони, усмехнулся…
Он сидел в доме за столом и протирал спиртом свои инструменты. Во дворе вдруг залаяла собака. Митя поднял голову.
На пороге, держась обеими руками за дверной косяк, стоял человек. Митя узнал его. Вид у человека был жалкий, испуганный. Митя посмотрел на него с любопытством. Ничего не сказав, он снова принялся протирать свои инструменты.
Человек тихо прошел в комнату, сел на корточки у стены. Он внимательно смотрел на Митю. Вдруг он заскулил тихо.
Митя встал, присел рядом с ним.
— Ты кто? — спросил он.
Человек не отвечал. У него было лицо идиота, и весь он был грязный и дикий. Он снова заскулил громче и потрогал рукой бок.
— Давай посмотрю, — Митя протянул руку. — Не бойся.
Митя прикоснулся к нему, и он вздрогнул. Митя улыбнулся. Он попробовал поднять на человеке рубашку, но тот вдруг забился, закрывая голову руками.
Митя отошел, бросив его. Человек замолчал. Он поднялся и вдруг сам снял с себя грязную вылинявшую рубашку. На теле у него под рукой была огромная гнойная язва.
Митя, не прикасаясь к нему, осмотрел язву. Взяв со стола скальпель и ватные тампоны, он осторожно, скальпелем, стал чистить язву. Человек стоял не двигаясь, шумно дыша, как животное.
Митя, намочив спиртом ватные тампоны, приложил их у ране. Человек завизжал, забился так, что Митя с трудом удержал его.
— Тихо, тихо, — успокаивал он. — Запаршивел ты, брат. Вымыть бы тебя надо.
Митя наложил на язву повязку. Собрав грязную вату, обрывки бинта, он вынес их во двор, бросил в печь. Вымыл руки.
Когда он вернулся, человек сидел за Митиным столом в его чистой рубахе и смеялся. Ящики из стола были вывернуты на пол, на полу валялись Митины инструменты, разбитые пузырьки с лекарствами, разорванные бинты, книги, фотографии.
Митя бросился к идиоту. Тот захохотал и вскочил на стол. Митя поймал его за ногу и стащил со стола. Идиот вдруг схватил Митин скальпель и ударил его в живот. Засмеялся снова и выбежал во двор.
Митя, держась за живот, вышел из дома. Во дворе никого не было. Зажав живот, на подгибающихся коленях Митя дошел до ворот.
Человек, поднимая пыль, быстро взбирался на холм. Митя пошел следом, попробовал бежать, но упал на колени. Потом завалился на бок…
Кто-то склонился над ним. Чьи-то руки приподняли ему голову. Он открыл глаза и увидел черную бескрайнюю степь и черное небо над степью. Митя смотрел на лицо склонившегося, как смотрят на то, что видят впервые и не знают, что это такое.
— Тебе больно, это пройдет, — сказал склонившийся, и лицо его было словно вырублено из камня.
— Я устал, — тихо сказал Митя. — Забери меня.
— Ты еще молодой, у тебя все еще будет, — голос говорившего быт тихим и чистым.
— Нет, — прошептал Митя. — Лучше забери меня.
Склонившийся над ним покачал головой, улыбнулся и поцеловал Митю в лоб.
— Иди, — сказал он.
Мит приоткрыл глаза и увидел зоотехника Федора Ивановича, нагнувшегося над ним.
— Ну напугал ты нас! — сказал старик. — Жив, слава Богу!
Митя снова прикрыл глаза.
— Я не хочу, — прошептал он склонившемуся над ним, с вырубленным, как из камня, лицом. — Я ничего не хочу. Мне здесь хорошо.
— Иди, уже пора…
Он покачивался на куске брезента, привязанного к двум жердям. Четыре мужика несли его по степи, положив жерди на плечи. Федор Иванович, зоотехник, шел рядом.
