Наталья Иванова - Новый Белкин (сборник)
С 1981 года я жил в Ярославле и работал в местной прессе. В 1987 году защитил кандидатскую диссертацию во ВНИИ искусствознания (о мелодраме как матрице искусства и культуры в ХХ веке; научный руководитель – Нея Зоркая). С 1989 года работаю в Ярославском государственном педагогическом университете (на данный момент профессор, заведующий кафедрой культурологии и журналистики). В 1999 году защитил докторскую диссертацию (теоретические основы изучения истории русской культуры – персоналистский подход). С 2005 года заместитель главного редактора журнала «Континент».
Первая литературно-критическая публикация – в журнале «Литературное обозрение» (1980). В советские годы публиковался в «Севере», «Детской литературе», ощущая себя, тем не менее, в состоянии внутренней эмиграции. На уровень вполне свободной речи вышел в 1988 году (статья в «Неве» о Петре Проскурине). Пишу о литературе и на общекультурные темы. Толстожурнальный критик, публиковался в «Континенте», «Новом мире», «Знамени», «Дружбе народов», «Октябре» и др. периодических изданиях. Написал и опубликовал несколько книг. Лауреат литературных премий, член Литературной академии Национальной премии «Большая книга» и АРСС. Удостоен Диплома «Станционный смотритель» по итогам 2009 года.
Я крещен в православии, по убеждениям – персоналист, христианский демократ. В критике и эссеистике моя основа – христианско-гуманистические, либеральные ценности. Это предопределяет как сугубо критическое отношение к основному вектору российской истории в XX – XXI вв.,к состоянию современного общества, так и внимание к человеку, его духовному опыту и самостроительству. Любимые современные русские прозаики – Юрий Малецкий, Владимир Маканин, Виктор Пелевин, Вячеслав Пьецух. Ну и Фазиль Искандер, конечно. Из западных – вне конкуренции Мишель Уэльбек. Любимые современные поэты – Олег Чухонцев, Инна Лиснянская... дальше можно перечислять долго. В последнее время увлечен попыткой включить современную российскую словесность в парадигму трансавангарда.
Живу в Москве и Ярославле, хотел бы жить также в Риме.
ОБЫКНОВЕННЫЙ ЦИНИЗМ
Цинизм заключается в видении вещей такими, каковы они есть, а не такими, как они должны были быть.
Оскар УайльдВечное искушение, против которого я непрестанно веду изнурительную борьбу, – цинизм.
Альбер КамюСегодня, <...> в эпоху цинизма, идеология может позволить себе обнаружить секреты своего функционирования, и после этого продолжать нормально функционировать. Иначе говоря, разоблачение тайной машинерии идеологии ни в коей мере не влияет на ее эффективность.
Славой Жижек1. Слотердайк как наше все
В 2009 году в России была переиздана книга Петера Слотердайка «Критика цинического разума»[2] (Kritik der zynischen Vernunft). Вышедшая в Германии в 1983 году, у нас она была переведена и издана впервые в самом начале нового века. И вот снова.
Возможно, то, что два издания этого философского бестселлера закольцевали собой «нулевые» годы, это симптом. Знак. Актуальный текст. Помню, как взволновало меня первое русское издание книги о новой болезни мирового духа.
Слотердайк проницательно характеризует современность как время почти тотального, самовоспроизводящегося цинизма – состояния мира и человеческой души в отсутствие идеалов и ценностей, в ситуации уже не утраты веры, а привычного безверья. Таково простейшее определение современного духовного упадка.
Цинизм сделался явлением атмосферическим, воздухом эпохи. Им нельзя не дышать, потому как он везде и всюду. Часто только им и можно дышать. Он заразнее свиного гриппа.
Причем современный цинизм интеллектуально оснащен, искушен и злопамятен, «постидеологичен». Это «просвещенное сознание». Но его свет безжалостен и смертелен. Циник нашего времени знает о жизни все, он менее всего слепой агент социальных отношений. Он хранит опыт обманов и разуверений. Ему смешны иллюзии, простодушие и наив. Он не ловится на крючок демагогии, не покупается на риторику и пафос. Нет, циник не верит ни в какие истины и ни в какие фетиши. Точнее, для него все истины суть фетиши, идолы, требующие жертв. «Быть готовым ко всему – мудрость, делающая неуязвимым. Жизнь вопреки истории, экзистенциальная редукция <...>, социализация понарошку; ирония по отношению к политике, недоверие к „проектам“»...
И это – «несчастное сознание». В нем нет волевого посыла и ослабла до неразличимости энергийность. Оно лишено всяких надежд, безысходно, и потому относится к миру со снисходительной усмешкой или даже со злой ухмылкой, а к себе «с легкой иронией и состраданием». Оно узаконивает одиночество и располагает к фаталистическому подчинению социальному статус кво.
Прежние интеллигенты жили великой мечтой и стремились изменить жизнь. «Они создавали партии и возглавляли массовые движения. Потом первыми отправлялись в концлагеря. Современные интеллектуалы по преимуществу являются циниками. Они гораздо более начитаны, но не в состоянии действовать. Им легче смеяться над происходящем, сидя дома на диване. Они смеются, поскольку 1) лишены иллюзий и понимают чем все закончится; 2) по-настоящему не верят в имеющиеся объяснения, а предложить иные, над которыми никто не стал бы смеяться они не могут»[3].
Цинизм – демобилизатор. Циник в итоге ни к чему не относится всерьез, но по факту все принимает, поскольку ему нечего противопоставить господствующим химерам. Да и незачем; обычнее для него примириться с фикциями (каковыми он считает все догмы идеологий и свидетельства веры) и – примениться, использовать свое умение манипулировать ими для личного благополучия. И это, пожалуй, главное, что определяет актуальное состояние циника, по Слотердайку. Современный цинизм – это искусство адаптации, «переход от надежды к реализму, от протеста к умной меланхолии, от великого политического «нет» к стотысячному и мизерному субполитическому «да», от политического радикализма к среднему курсу интеллигентного существования». По Славою Жижеку, комментировавшему Слотердайка, цинизм распознает и учитывает частный интерес, стоящий за идеологическими универсалиями, дистанцию, разделяющую идеологическую маску и действительность; однако у него есть свои резоны, чтобы не отказываться от этой маски. Тут сама мораль поставлена на службу аморализму; типичный образец циничной мудрости – трактовать честность и неподкупность как высшее проявление бесчестности, мораль – как изощреннейший разврат, правду – как самую эффективную форму лжи[4].
