Захар Прилепин - Обитель
…Раз «Тём» — то отчего б тогда совсем не расхрабриться: кажется, всё-таки можно.
— Говорят, что Ногтев несколько раз лично убивал одного или двух, сходящих с парохода, — сказал Артём, каждое слово произнося твёрдо, но будто бы вкрадчиво — словно оставляя себе возможность забрать любое из них, в случае, если они вызовут раздражение.
Галя, словно донельзя уставшая, пожала плечами:
— Как ты себе это представляешь? Знаешь, как тут называют слухи? Параша! Очень гадкое и точное слово. Выстрелил, наверное, один раз в воздух. Убивал!.. Может, и убил кого-нибудь когда-нибудь. Я не знаю, и никто этого не видел — ты не верь. Если кто видел — он в соловецкую землю зарыт… Да и где теперь Ногтев? Он нехорошо закончит, помяни моё слово.
«А ты — хорошо, Галя?» — едва не спросил Артём.
Даже так: Гала.
* * *…После вечерней поверки в лагере он шёл в Йодпром.
Куковали кукушки вслед, но он не считал, сколько раз.
Так торопился, словно Галя уже ждала там.
Даже дороги толком не замечал — она с каждым днём становилась всё короче и короче: рукой подать, две тысячи метров, смешно, в один разбег можно взять.
Потом ужасно злился на учёных — те никак не хотели собираться и расстаться со своими свиньями.
— Несите их в лагерь, в свои кельи и спите там в обнимку со своей морской поросятиной, — вслух бубнил Артём, заперевшись в своей каморке: душевное возбуждение его было столь велико, что он ничем не мог заниматься.
Сухпай получил, высыпал его на пол и теперь строил башню из луковиц и консервов. Луковицы падали. Брал в руку, принюхивался к ним, они тоже пахли плотью, почвой, ядрёной жизнью.
Вконец озлившись на учёных, хотел уже запустить луковицей в стену, но остановил себя — вспомнил, как неделями ныл желудок от голода, и на запах прокисшей пшёнки текла слюна…
…Да, проходил тут случайно мимо больнички — почувствовал ужасный запах, даже пошатнулся, но через мгновение вспомнил: да это ж винегрет, который ел и млел, когда лежал там. Винегрет так пахнет!..
Резко поднялся, отправился к учёным.
Троянский чуть ли не на цыпочках выходил из кухни, прижал палец к губам:
— Тс-с! Они очень пугливые.
Артём хмыкнул.
Троянский сунул ему в руки листок — всё тот же, с именами свинок, — чтоб Артём, наверное, всё-таки выучил за ночь все имена наизусть или как минимум повторил.
— Рыжий, Чиганошка, Чернявый, Желтица, Дочка и Мамашка, я помню, — сказал Артём.
— Нет, я там описал вкратце их приметы, вы ж не знаете, чем они отличаются, — сказал Осип. — А мы пробуем их называть исключительно по именам.
— А они вас? — спросил Артём.
Троянский не ответил — посчитал, наверное, что плоская шутка.
В проём дверей Артём увидел, что свинки лежат на большом подоконнике, видимо, принимали солнечные ванны.
— Вы с ними побольше разговаривайте, — предложил Троянский.
— А как же, — ответил Артём. — Я им стихи читаю, пою колыбельные. Анекдоты рассказываю…
Троянский быстро посмотрел на Артёма.
— Приличные, — добавил Артём.
— Никогда не замечал у вас привычки кривляться.
Артём пожал плечами: ему было всё равно.
«Как бы дал по лбу…» — подумал он почти равнодушно.
«…Ты уже Сорокину дал недавно», — ответил сам себе.
…Учёные еле-еле ушли, с Артёмом традиционно не прощаясь.
Он подождал ещё минуту: может, кто-то остался? Увлёкся производством мармелада из водорослей.
Нет, тишина.
— А свиньи-то что? — всполошился Артём. — Так и лежат на подоконнике? А как замёрзнут? Обвинят в халатности.
Он поспешил на кухню, с размаху раскрыл дверь, перепуганные свинки, хоть и были на полу, но заполошно бросились друг к другу — напугались.
Им хотелось сбиться в одну кучу-малу, однако верхние совсем не хотели быть наверху и норовили забраться в самый низ, из-за чего у свинок ничего не получалось.
— А-а-а! — заголосил донельзя довольный Артём. — Стра-а-ашно!
Некоторое время любовался на животную кутерьму и суету, потом тихо прикрыл дверь.
Подождал с минуту, пока там всё притихнет, потом заново всё повторил, получая от этого совершенно упоительное мальчишеское удовольствие.
— А чего спи-и-им! — закричал, рванув на себя дверь: зверьё напугалось ещё пуще, куча-мала, как и в прошлый раз, не удавалась, страх был неуёмный, искренний, подвижный.
«Так и срок можно скоротать! — ликовал Артём, хохоча вслух. — Как бы только они не передохли от разрыва сердца все…»
Здесь он сам едва не получил удар, потому что наверху раздался визг и жуткое грохотанье.
— Лося, что ли, они завели и на чердак затащили! — выругался Артём, бросившись на шум.
Выбегая, успел заметить, что свинки в третий уже раз кинулись в одну кучу, всё с тем же, уже теряющим очарование глупым желанием каждой поросятины оказаться ниже всех.
На чердаке было ещё хуже: картина преступления проявилась немедленно.
Крупный рыжий кот сидел в кроличьем вольере и держал в зубах довольно крупного крольчонка.
Тот был явно уже не жилец, едва пузырился тихой кроличьей кровью и предсмертно дрожал.
У кота были совершенно злодейские глаза.
Глаза эти яростно смотрели на Артёма.
В глазах, казалось, осмысленно живут две проникновенные мысли: первая — «А ты ещё кто такой?», вторая — «Ох, не успею ни съесть, ни спрятать!»
— Да едрит твою мать! — в сердцах выругался Артём: так его дед ругался, московский купец третьей гильдии.
Кот сморгнул, но кролика не выпустил, а перехватил покрепче.
Теперь Артёму показалось, что кот согласен на переговоры, примерно такого толка: «…Давай съедим напополам, раз так, чего орать-то…»
Остальные кролики в кромешном ужасе вжались в разные углы вольера, иные даже зажмурились. Кролики были чёрного и серого окраса.
— Я сейчас убью тебя, — уверенно пообещал Артём коту, озираясь в поиске того, чем это можно сделать.
Обнаружился железный совок, в который сгребали кроличий помёт.
Завидев в руках человека совок, кот вмиг оставил тихую свою добычу — Артём было подумал, что эта хищная тварь бросится прямо на него, и даже успел слегка напугаться… но коту был просто нужен чердачный лаз за спиной Артёма, который остался открытым.
Скрежеща когтями и по-бойцовски взревев, кот рванул мимо Артёма — вслед полетел совок, но разве тут попадёшь.
Артём бросился к бездыханному кролику, схватил его за шиворот и так и побежал за котом.
Торопиться, впрочем, было некуда: кот пропал.
— Куда ж ты делся? — громко спрашивал Артём, весь позеленевший от натуральной злобы. — И откуда ты взялся? Я ж тебя не видел ни разу! Иди, кролика доедай своего, что бросил-то. Иди, гад!
