Яков Арсенов - Избранные ходы
— Долго ты за ней собираешься.
— А куда спешить?
— Давайте строить жилье по очереди, как при социализме, — предложила Дебора. — Сначала Макарону — он самый старший, а потом остальным.
— У тебя всегда так — сначала логика прорезается, а потом зрение, пристыдил Дебору Артамонов. — Где ты раньше была со своей подсказкой?
— Я слышал, в местечке Крупский-айленд участки выделяют под застройку, — подсказал Нидворай. — Вполне селитебная территория.
— Напрямую нам не выделят, прописки нет.
— Оформим на подставное лицо, — предложил Орехов. — Николай Иванович, вы подставите нам свое лицо?
— Если не уйду на больничный, — притух Нидворай.
— У нас из одной только упаковки от печатной машины целая улица получится. Отборная шипованная доска и калиброванный брус.
— Да, легальный вес тары — это нечто невероятное!
— А нам дом не нужен, — отказалась Галка. — Оседать здесь нет смысла. — И завредничала: — Хочу бананов!
— Вкус у тебя стал каким-то субтропическим, — попенял ей Артур. Ну, где я их возьму? В магазинах масло по талонам, а ты — бананов! Брикет вологодского только на секунду в машине оставил — эта псина вмиг слизнула! — Варшавский укоризненно посмотрел на Макарона, будто не Бек, а лично аксакал расправился с маслом.
— Что упало, то пропало, — умыл руки Макарон, но снизошел до проблемы и заговорил в тон. — Ты ведь знаешь, Гал, после какого изнурительного пути эти кормовые бананы попадают к нам, — стал отговаривать он ее от глупой затеи. — Представляешь, банан с котомкой, в истасканной кожуре и нашпигованный всякой химией заявляется на площадь Славы…
— Пора и технически оснаститься, а то руки отваливаются, — прервала полет шмеля Улька. — Сидим на одном аппарате, по полчаса накручиваем.
— Если переедем в «унитаз», я подарю тебе аппарат с автомудозвоном! пообещал Орехов.
— Когда ж ты выпишешься из моей жизни! — ослепила его Улька встречными фарами. — Машешь, как нетопырь, без остановки!
Творческими союзами руководила выцветшая фрау Шарлотта. Она была под стать долгострою — в ее судьбе тоже все как-то затянулось. Многостажную, ее стали раздражать любые тексты мужчин объемом более ста знаков, включая пробелы. Она была женщиной в собственном соку, поскольку муж был отказником. Он имел саксофонную ориентацию, и простая жизнь без чудес его давно не интересовала. Шарлотта Марковна, в свою очередь, не переваривала его музыкальных тем. Она носила на голове лихо сверстанную бабетту, курила сигареты с ментолом и была мастер просить деньги в письменной форме на «Музыкальное лето Селигера», которое при тщательном рассмотрении являло собою не фестиваль, а двухнедельное лежбище развеселых артистов на чистых берегах озера. Шарлотта Марковна предпочитала жить несвязанно и пошила платье из плюшевых портьер. Но начавшую засахариваться Шарлотту Марковну уже не спасали никакие покрывала. Такая слыла молва.
— Ну, кто у нас по старым страшным теткам? — бросил в воздух Артамонов.
— Ради удовольствия или в интересах дела? — не поленился уточнить Орехов.
— Какое уж тут удовольствие?!
— Тогда Макарон, — определил Орехов.
— Это за что? Во дают! — взбеленился аксакал.
— Бери блок «Салема», пузырь психотропного «Амарето» и — вперед.
— Кстати, о психотропности, — вспомнил очередную историю Макарон. Поехали мы принимать роды к хлопкоробам. Накрыли нам стол и притащили дряни покурить. Была не была, подумал я, дай попробую. Ошутил я себя уже со стороны, будто сижу по-турецки. Смотрю — бутылки шатаются, а руки заняты, в каждой — по сайгачьему окороку. И потянулся я удержать бутылку ртом. Очнулся — во рту большой палец левой ноги и дикая боль в пояснице. Ни фига себе, думаю, потянулся! Изогнуло так, что не распрямиться. Никогда в жизни так не прогибался. А музыка в голове продолжает играть, хотя пленка давно кончилась. Декхане вповалку лежат — обкурились. И только новорожденный орет. Поднял я водителя, поехали. Едем на бешенной скорости, а пейзаж за окном как висел, так и висит. Дорога не та, — говорю я водителю. А ему насрать, прет и все. И вдруг — мы уже не едем, а летим. А через секунду страшный удар, всплеск — и мы уже не летим, а плывем. Причем под водой. Ничего не понял. Дошло, когда захлебываться стал. Тонем! — кричу я этому придурку. А он — не бойся, — говорит, — мы в ластах! То есть, совсем никакой. Я говорю, видел я эти ласты — на них монтеры по столбам лазают! Еле выплыли. Оказалось, он с передозировки погнал по старой дороге, ведущей к мосту через Аму-Дарью, который уже год был разобран. И мы с разгону прямо в мутные воды этой матери всех водоемов…
— Ну вот и отлично, — сказал Артамонов. — Таким ты Шарлотте Марковне и запомнишься.
— Каким?
— Обкуренным и в белом халате.
— Но почему я?
— Грамотно себя ведешь в предлагаемых обстоятельствах.
— И все-таки?
— Сказать начистоту?
— Да.
— Абсолютный возраст Шарлртты Марковны уже не определить без изотопов, — пояснил Орехов. — Твой профиль.
— С чего вы взяли!? Если ее помыть да приодеть как следует, ей сносу не будет! — попытался отвертеться от партийного задания Макарон.
— В принципе, да, не спорю — для своих неполных ста она отлично выглядит! — согласился с ним Орехов. — Но пойми и ты нас — задача тут не из простых — не каждый потянет. Шарлотта Марковна принципиально отреклась от мужчин.
— Не распыляйтесь на риторику! — отменил реплики с места Артамонов. — У нас просто нет выхода. — Надо пойти к Шарлотте Марковне и сбить цену на «унитаз».
— Так бы сразу и сказали! — взял под козырек Макарон.
Два дня Макарон устраивал вечера-портреты, накачивая себя перед зеркалом. Манеры, которые он пытался себе привить, могли деморализовать даже ночных бабочек из вокзального буфета. Репетируя, он совершал такие сложные рейды в тылы воображаемой жертвы, что друзья засомневались, вернется ли он назад.
— Я поднимаю эту речь… — перевоплощался Макарон, протягивая зеркалу блок сигарет, а потом наливал фужер ликера и чокался с гладью. Гладь отражала, как он примеривался к дивану и затихал, словно континентальный шельф, полный полезных и любвеобильных ископаемых. Перед тем как улечься на лежку, Макарон, словно заяц, выделывал петлю за петлей, не переставая репетировать.
— А потом мы просто поужинаем! Никаких условностей, никаких специальных терминов! — откатывал он произвольную программу, как мазурку, и восклицал, объевшись яблочным пирогом: — Шарлотта, я полон тобою!
Под занавес моноспектакля он запевал сочиненный собственноручно куплет:
I kiss you, i miss you! Ла-ла-ла, ла-ла-ла!
Ай сись ю и пись ю! Ай-я- яй, ай-я-яй!
— Ну все, родимый, пора! — поторопили его друзья. — Бомжи на теплую одежду перешли. А нам, кровь из носа, к зиме переехать надо.
— Зачем торопиться? — входил во вкус Макарон. — Step by step кругом.
— С ней надо договориться насчет лизинга, — напомнил о цели похода Артамонов. — Усек, селадон?
— А вот это увольте! Лизать я никого не собираюсь, — возмутился Макарон.
— Тогда навяжи аренду с правом выкупа.
— Совсем другое дело.
— И помни, перед употреблением ее надо взболтнуть, — использовал право последнего слова Орехов.
Макарон расцеловался с друзьями и отправился на дело. Воротился он, как лосось в известном положении. «Унитаз» был взят приступом. Макарон не пожелал делиться деталями операции. Как больная собака, он долго отлеживался в специально оборудованном номере (сало, батон) и вышел к людям только в день Святого Валентина.
— Это не Шарлотта Марковна, а восторженный конь! — сказал он. — Но теперь, как человек честный, я должен на ней жениться.
— Может, сначала к Мошнаку?! — попытался переключить его Артамонов. — За деньгами!
— Я серьезно, — сказал Макарон. — Это не женщина, а лава! Век таких не видывал и вряд ли больше встречу! Нет, не зря японцы поднимаются на Фудзияму только раз в жизни!
— И все же давайте сначала к Мошнаку, а потом свадьбы и все остальное, — призвал работать без простоев Артамонов.
— Так он прямо и дал, этот Мошнак, — вставил Варшавский. — Это тебе не заблудившаяся фрау. Держи гаман шире!
— Но сходить-то все равно надо.
— Я не в матерьяле, — устало повел головой Макарон. — Предлагаю упасть в «Чикен», завести пластиночку Хампердинка, заказать кильки-классик два раза, кофе-гляссе, бутылочку «Хванчкары»…
— Действительно, нельзя же так резко, раз — и на Мадрас! поприветствовал правильный расклад Орехов.
— А если все-таки «СКиТ» не даст? — впустую беспокоился Варшавский. — Ну, просто на этот момент в банке не окажется свободных кредитных ресурсов. Да мало ли что?!
