Хуан Гойтисоло - Особые приметы
— А красиво это с твоей стороны сбежать и оставить меня одного?
Ее лицо было так близко, он чувствовал, что теряет над собою власть, и, чтобы скрыть волнение, иронически усмехнулся:
— Я остался ради тебя — и вот благодарность. С кем же я буду ходить ночью в бары?
— Альваро, всего на несколько часов, ну прошу тебя… Потом я уеду, и можешь делать, что тебе вздумается. Договорились?
— С условием, что ты не поедешь на уборку кофе, — ответил он.
Он опустил верх машины. «Моррис» шел на полной скорости по бульвару к туннелю Альмендарес, они вылетели по другую сторону реки на Пятую авениду, прямую, как лезвие ножа, обрамленную великолепными садами. Различные породы деревьев — миндаль, фикусы, фламбояны, ягрумы, королевские пальмы — создавали целую гамму оттенков зеленого цвета. Альваро помнил эти места по недолгому пребыванию на Кубе в 1957 году. Все здесь тогда дышало роскошью, безмятежным покоем. Теперь, в 62-м, дома бывших миллионеров стали студенческими общежитиями; здесь жили учащиеся художественных школ, будущие «инструкторы искусств». Юноши и девушки в форменной одежде прогуливались по тротуарам, занимались, сидя в тени деревьев. Буржуазный быт бесследно улетучился из этих кварталов, и ничто уже не напоминало об образе жизни, который вели здесь родные Альваро. Он вспомнил, какие праздники задавали хозяева этих домов, какие приемы устраивали в честь холеных пустеньких дамочек, какие коктейли и ужины закатывали преуспевающие дельцы. Революция навсегда вымела отсюда весь этот лживый, никчемный мир.
Вилла Хуана Карлоса была расположена через несколько кварталов за «Кантри-клубом» с его площадкой для игры в гольф, и, прежде чем выехать к пляжу Марианао, Альваро свернул на Девятую авениду.
— Куда мы едем? — спросила Сара.
— Я хочу показать тебе дом моих кузенов.
Машина шла по пустынным улицам. Солнечные струны пронизывали зелень листвы, сияющий воздух был прозрачен и чист. Дворцы гаванской аристократии стояли, погруженные в какое-то летаргическое оцепенение. Брошенные в спешке своими хозяевами, они словно вдруг состарились. На мгновение ему почудилось, что время остановило свой бег, чтобы позволить ему, Альваро, вернуться в прошлое, восстановить это прошлое в памяти со всеми мельчайшими подробностями. Он вновь услышал взрывы веселого, беззаботного смеха, ощутил вкус принесенного лакеем аперитива, увидел девушек под белым тентом и гибкое тело прыгуна, красиво падающего в голубую воду бассейна. И неожиданно он почувствовал себя предателем этого исчезнувшего мира, как будто тогда он до поры до времени затаился, выжидая удобной минуты, чтобы совершить измену. Теперь взрывы смеха, аперитивы и прыжки в голубую воду существовали лишь в его воображении. А былые счастливчики пытались развеять свою неизлечимую ностальгию в городах Европы и Соединенных Штатов, все еще не понимая, что, собственно, с ними стряслось, все еще — в силу трагического своего невежества — не постигая законов, управляющих ходом Истории.
Его вернул к действительности гомон молодых голосов. Кричали учащиеся-подростки: кончились занятия по огневой подготовке, и они строем шли в столовую.
Он потратил несколько минут, пока отыскал виллу Хуана Карлоса. Узнал он ее по железной, уже поржавевшей ограде и затормозил.
— Выйдем? — спросила Сара.
Ворота в сад были распахнуты настежь. Они вошли и зашагали прямо по газону к каменному фонтану, обставленному горшками с декоративными растениями. В центре фонтана замшелый амур справлял с невинным простодушием малую нужду, точь-в-точь как «Манекен Пис» в Брюсселе. Дом оброс со всех сторон дикой малангой. Она цеплялась за карнизы и балконы, лепилась по цоколям и балюстрадам, словно ею владела сознательная, злобная жажда разрушения. У дверей мирно спал пес Аделаиды, черный сеттер. Оставленный без присмотра, балованный любимец хозяйки, он тоже стал теперь как будто другим, превратился — и это было знамением времени — в скромного сторожа одного из общественных зданий. Альваро подошел к нему и погладил по голове. Собака дружелюбно вильнула хвостом, но явно не узнала его.
— Блэк, — спросил он, — как ты относишься к социализму?
Собака уставилась на него добрыми глазами. Альваро обернулся к Саре. Она смотрела на виллу, но, видимо, была занята своими мыслями. Она улыбнулась ему.
— Хочешь войти?
Из вестибюля мебель исчезла. Но пышная столовая, обставленная на андалузский лад, осталась нетронутой. На стене по-прежнему висели писанные маслом портреты дяди Эрнесто и бабушки Хуаны, однако чья-то кощунственная рука прибила между ними цветную фотографию Ленина. Он представил себе, в какую ярость пришла бы Аделаида, доведись ей это увидеть, — и рассмеялся.
— С тех пор ты ни разу здесь не был?
— Ни разу.
Она долго и внимательно вглядывалась в холодное, чуть презрительное лицо бабушки, словно сравнивала бабку и внука.
— Мне кажется, она была злая.
— Ты права. Свекор оставил ей в наследство два сахарных завода и уйму земли. При таком богатстве доброта — дело трудное.
— У нее жестокие глаза. Я рада, что ты не похож на нее.
— У дяди есть фотография, где мы сняты вместе, там мы очень похожи.
— Не может быть, — сказала Сара. — Ты добрый и обаятельный и вдобавок сегодня ты в меня безумно влюблен.
— Прости, — извинился Альваро. — Я про это забыл.
— Интересно, какое чувство ты испытываешь, придя сейчас в бывший дом твоих родных?
— Не знаю. Они жили такой призрачной жизнью… мне иногда трудно поверить, что их жизнь была реальностью.
Сторож, охранявший здание, предложил провести их по комнатам. Альваро показал ему удостоверение Национального совета культуры, и сторож пояснил, что во втором этаже идет ремонт, там вскоре разместится общежитие школы по подготовке инструкторских кадров.
— Товарища Соню вы знаете?
— Да, — неопределенно ответил Альваро.
— Передайте ей, пожалуйста, что мы не получили краску.
— Дом конфисковали давно?
— После хозяев здесь жили русские инженеры, но они уже уехали домой.
— А вы их знали?
— Хозяев? — Сторож неторопливо закурил сигарету. — Нет, не пришлось. Они уже третий год как сбежали. В Штаты подались, вместе с шофером, со служанкой. Собаку только оставили. Мы не знали, как ее кличут, назвали Черныш.
В гостиной подготовленная к отправке мебель дожидалась фургона, который должен был ее увезти. Верхний этаж перестраивали. Сторож показал им будущие спальни.
— Когда ремонт закончится, здесь будут жить больше сорока инструкторов.
В углу под слоем пыли лежали сваленные в кучу остатки библиотеки Хуана Карлоса. На письменном столе в ворохе никому уже не нужных счетных книг и накладных, полученных некогда от экспроприированных ныне предприятий, Альваро обнаружил экземпляр газеты «Диарио де ла Марина» и, перелистывая его, увидел на одной фотографии знакомое лицо кузена — тот был снят с какой-то делегацией северо-американских бизнесменов. «На нашем снимке: суперинтендант центрального правительства инженер Хуан Карлос Мендиола. Как вы можете убедиться, этот элегантно одетый, занимающий весьма высокий пост человек еще сравнительно молод. Живой ум, орлиный взгляд, завидное красноречие и глубокое знание дела сразу приковывают к нему внимание. Наш фотокорреспондент запечатлел сеньора Мендиола в тот момент, когда он, стоя перед изображением сахарного завода, снятого с высоты птичьего полета, и схемой производственного процесса на современном сахароваренном предприятии, дает пояснения присутствующим и отвечает на их вопросы…» Альваро бросил газету в кучу бумажного хлама, откуда минуту назад ее извлек.
Они распростились со сторожем, пообещав непременно позвонить товарищу Соне, и спустились в сад. Черныш спал на траве. Уходя, Альваро, как жена Лота, оглянулся. Его воспоминание о доме, его облике, уже успело измениться: черты прошлого слились с настоящим, утратив при этом все для себя характерное. Мелькнула удивившая Альваро своей отчетливостью мысль, что, подменив старый образ новым, исчезнувший мир пытается хоть как-то сохранить и пережить себя.
— Что с тобой? — спросила Сара. — Тебе плохо?
— Нет, нет. — Они ехали по Авенида-де-лас-Америкас в сторону Санта-Фе. — На меня подействовал их дом. Я вдруг почувствовал, что свободен… Свободен и страшно стар.
— Стар? Почему?
— Не знаю… Ощущение такое, будто дописана и перевернута последняя страница какой-то большой главы моей жизни. И еще сознание, что мы бессильны перед временем. Тебе кажется, будто прошлое еще живет в твоей памяти, но вот приходит минута — и вместо воспоминаний ты обнаруживаешь пустоту.
— Я тоже порой чувствую себя старой, — заговорила Сара. — Когда не могу помочь людям или вижу, что меня не любят. Однажды мама наказала меня, и ночью мне приснилось, что я поседела. Потому я так на все и набрасываюсь.
