Сон № 9 - Митчелл Дэвид

– Вкусняяяятина.

– Ого… – Сатико поднимает с пола блендер «Б», без бархатного колпака – так я и знал! – и ставит его на полку под окошечком. – Ты сам сделал этого попугайчика? Он совсем как настоящий. Из чего он? – с непритворным изумлением спрашивает она.

– Начальница! Ты раскрыла секрет моего фокуса!

– А не надо разбрасывать свое барахло по всей кухне!

– Мой Туту – не барахло. И не надо оскорблять попугайчиков.

– Как-то он не слишком похож на живого. – Сатико достает попугайчика из красной жижи, и он тут же рассыпается в белую пыль.

– Дои, очень прошу, – говорю я, – скажи, что это – часть твоего фокуса.

Дои в панике таращит глаза:

– Ох, мэн…

«Скорая» увозит Дои в больницу, на промывание желудка и прививки от столбняка, а я предлагаю свою помощь в доставке заказов. Сатико возражает, что этим лучше заняться ей, потому что она хорошо знает город. Томоми приходится справляться с телефоном в одиночку. Я готовлю и раскладываю по коробкам три «Эль Гринго» – томатный соус, горгонцола, салями со специями, корж с помидорами и базиликом – к тому времени, как возвращается Онидзука. Томоми рассказывает ему, что случилось с Дои, и мне чудится, что Онидзука вот-вот изменит своим принципам и улыбнется. Впрочем, он тут же превозмогает мимолетную слабость и напускает на себя привычную угрюмость. Поток заказов ослабевает. К половине восьмого утра я уже наизусть знаю весь утренний выпуск новостей. Торговые переговоры, встречи на разных уровнях, визиты высокопоставленных лиц. Прекрасный способ держать народ в подчинении – не скрывать новости, а делать их такими глупыми и скучными, что они никому не интересны. Прогноз погоды на пятницу, шестое октября: утром облачно, во второй половине дня вероятность дождя – шестьдесят процентов, вечером – девяносто процентов. Я мою разделочные столы, надеясь, что в ближайшие полчаса заказов не будет. Надо придумать, как дешевле всего добраться до Миядзаки. Заглядываю в геенну – по ней медленно движутся шесть пицц, распространяя кармическое сияние. По радио звучит песня «I Feel the Earth Move Under My Feet»^[225]. Радиоприемники и кошки занимаются своим делом независимо от того, есть кто-нибудь поблизости или нет. А вот гитары в каком-то смысле перестают быть гитарами, когда закрываешь футляр. Возвращается Сатико, кладет конверт на разделочный стол в моей крысиной норе.

– Пришлось ограбить кассу, но вот теперь «Нерон» с тобой в полном расчете.

– Прости, что я так неожиданно вас оставляю.

– Ну, когда об этом сообщат в новостях, индекс Никкей круто пойдет вниз, но мы уж как-нибудь продержимся. Если головная контора никого не пришлет на замену, я и сама могу надеть поварской фартук. Такое случается. Позвони, как вернешься в Токио, – не обещаю места в этом отделении, но обязательно направлю туда, где будет вакансия.

– Большое спасибо.

– Ты надолго уезжаешь?

– Это зависит от… многих вещей. От того, смогу ли я помочь маме поправиться. – Я кладу конверт в свой тощий бумажник.

– Позвони Аи. Иначе мне придется сообщить ей, что ты смылся из города.

– Ну, вряд ли я для нее лучший друг месяца.

– Идиот, у Аи не бывает лучших друзей месяца. Позвони ей.

Томоми, пригнувшись, заглядывает в окошечко:

– Если у тебя остались силы приготовить последнюю пиццу перед счастливым воссоединением с семьей, тут один тип из «Осуги и Босуги» заказал свою обычную «Камикадзе». – Она хлопает бланком заказа по полке и исчезает.

Я недоуменно смотрю на Сатико и чувствую, что ноги меня не держат.

– «Осуги и Босуги»? В «Паноптикуме»?

– Постоянный клиент, с незапамятных времен. «Камикадзе» – это пицца, которой нет в меню. Надо бы внести ее в таблицу, но вряд ли в Токио найдется еще один желающий это съесть. Корж с моцареллой, банан, перепелиные яйца, гребешки, чернила осьминога.

– Перец чили целиком.

– А, ты о ней слышал от других поваров?

Для меня это загадка.

– По-моему, да…

– Незабываемое сочетание. Кстати, мне надо написать докладную о несчастном случае с Дои.

Она не видит моего лица. Я смотрю на бланк заказа. Почерк Томоми четок, как неприкрытая угроза: «Цукияма, „Осуги и Босуги“, „Паноптикум“».

Сначала я смеюсь, не в силах поверить.

Потом думаю: это ловушка.

И тут же понимаю: никакой ловушки. Во-первых, никому не известно, что я знаю, как зовут отца; а во-вторых, с тех пор, как умер Цуру, никому не нужно заманивать меня в ловушки. Мама-сан меня отпустила. Это не ловушка, а карточный фокус, который показывает мне Токио. Какой еще фокус? Что ж, разберемся, шаг за шагом. Я знаю про «Камикадзе», потому что… вот оно. Вспомнил. Несколько недель назад, когда Кошка восстала из мертвых, какой-то тип ошибся номером, позвонил в мою капсулу, думая, что звонит в пиццерию, и заказал эту самую пиццу. Только он не ошибся. Он и есть мой отец.

Все остальное просто. Отец не клиент Акико Като – он ее коллега.

Акико Като – причина того, почему я наблюдал за «Паноптикумом» из кафе «Юпитер».

Кафе «Юпитер» – причина моей встречи с Аи Имадзё.

Аи – причина того, что я познакомился с Сатико Сэра.

Сатико Сэра – причина того, что я в пиццерии «Нерон» готовлю пиццу для своего отца.

Все. Никаких ложных следов, никаких скоропалительных выводов, никакой лжи. Для отца я был минутным развлечением. Потом стал пустым местом. А теперь – постыдная помеха. Я так… глуп. Пицца на вид не менее отвратительна, чем ее рецепт. Я скармливаю ее геенне и смотрю, как оранжевое сияние озаряет черное месиво. Почему «глуп»? Почему не «зол»? С тех самых пор, как я написал Акико Като, отец знал, где меня найти. Морино, Цуру, все остальное… а ведь он мог прогнать меня отсюда еще два месяца назад. Естественно, я расстроился бы, но покорно принял бы свою участь. А сейчас я сам решаю, что произойдет. Не знаю, что сделаю, когда окажусь с ним лицом к лицу, но раз уж Токио подстроил нашу встречу, я с ним увижусь. Открываю окошечко. Томоми и след простыл. Сатико грызет шариковую ручку:

– А если написать, что дикий попугайчик случайно залетел в блендер? Как ты думаешь, в головной конторе поверят?

– Поверят, если очень захотят.

– От тебя столько пользы.

– Давай я доставлю «Камикадзе».

Сатико бросает взгляд на часы:

– Твоя смена заканчивается через две минуты.

– «Паноптикум» по пути в Синдзюку.

– Миякэ, воистину ты – двуногий дар небес.

Дверь «Паноптикума» беспрестанно вращается. Пальмы восседают в бронзовых вазонах. Яркие орхидеи-людоеды не спускают с меня глаз. Девять одинаковых кожаных кресел ждут посетителей. По натертому полу идет на костылях одноногий человек. Пищит резина, клацает металл. За стойкой тот же самый грузный охранник, что выгнал меня отсюда два месяца назад, когда я пытался встретиться с Акико Като. Подхожу. Он зевает:

– Чего тебе, сынок?

– Пицца для господина Цукиямы из «Осуги и Босуги».

– Правда?

Я поднимаю коробку повыше.

– А, ну да, «Гони голод вон – это Нерон». Там ведь нет никакой взрывчатки, правда? Вы, международные террористы, всегда проносите оружие в коробках с пиццей. – Судя по всему, он считает, что это очень остроумно.

– Если хотите, пропустите ее через сканер.

Он машет дубинкой в сторону лифтов:

– Восточный лифт, девятый этаж.

На первый взгляд в приемной «Осуги и Босуги» никого нет. Стол у стены, заваленный папками, растения, гибнущие от нехватки солнца, монитор, на котором светится экранная заставка – сгенерированная компьютером физиономия с постоянно меняющимся выражением: гнев, удивление, зависть, радость, печаль и снова гнев. Единственный коридор упирается в прозрачную стену утра. Постанывает копировальный аппарат. Куда теперь? Из трясины сна выныривает человеческая голова:

– Что?

– Доброе утро. Пицца для господина Цукиямы.

Она с усилием взбирается на следующую ступень сознания, прикладывает к уху телефонную гарнитуру и нажимает какую-то кнопку на столе. Закуривает. Ждет ответа.