Шарлотта Линк - Хозяйка розария
— Я сказал что-то не то? — уязвленно спросил он.
Но никто не потрудился объяснить пожилому джентльмену, в чем дело. Все продолжали ковыряться в тарелках, делая вид, что ничего особенного не произошло. Беатрис уже примирилась с мыслью, что ей придется пробыть на этом вечере еще некоторое время, что она просто должна это сделать и выдержать, как бы трудно это ни было. Вероятно, она была единственным человеком за этим столом, а, возможно и единственной гостьей вечера, кто пережил немецкую оккупацию, и ей было ясно, что она одним своим словом могла бы привлечь к себе всеобщее внимание, если бы начала рассказывать. Но она не захотела. И не смогла.
«Собственно, я, вообще, никому об этом не рассказывала, — подумала Беатрис. — Даже миссис Чендлер не знает, что я родом с Гернси».
К одиннадцати часам со всеми блюдами меню было покончено, и Беатрис, извинившись перед миссис Чендлер, сказала, что уходит, так как ехать ей очень далеко, но миссис Чендлер не желала ее слушать.
— Сейчас придет пианист! Это же кульминация вечера! Я ни в коем случае вас не отпущу!
«Ей не придется тащиться пешком три мили до автобусной остановки, — с горечью подумала Беатрис, — а потом дрожать на ней от холода, не зная, придет ли автобус».
Пианист оказался угреватым молодым человеком с длинной тонкой шеей. Костюм был широк ему в плечах. Юноша то и дело нервно потирал руки. Концертный рояль поставили в гостиной. Пока гости ели, слуги рядами расставили стулья, но для всех места, естественно, не хватило, и многим гостям пришлось стоять в дверях и в холле. Миссис Чендлер порхала по гостиной, без устали повторяя, какой замечательный юный талант почтил своим присутствием их общество. Она говорила так, словно сама открыла это юное дарование, и, наверное, подумала Беатрис, так оно и есть.
Она очень устала и была сильно подавлена. Ей удалось занять место на стуле и ее нисколько не волновало, что она, молодая женщина, сидит, в то время как некоторым старым хрычам, сидевшим с ней за одним столом, приходится стоять. Беатрис не хотела быть вежливой. Ей хотелось, чтобы весь этот вечер поскорее кончился.
Молодой пианист сыграл несколько вещей Шопена, потом перешел к Генделю. Насколько могла судить Беатрис, играл он, действительно, мастерски. Нервозность его прошла, он был сосредоточен и уверен. «Его кто-то открыл, — подумала Беатрис, — и мне следовало бы за него порадоваться».
Она изо всех сил старалась не вслушиваться в мелодию. Музыка сильно волновала ее, заставляла острее чувствовать одиночество, напоминала о душевной печали. Здесь, среди множества людей, она чувствовала себя более одинокой, чем в своей тесной комнатке. Никто из этих людей не имел к ней ни малейшего отношения. Никто ее не знал, никто не интересовался ее жизнью. Она была им чужой, и никто из них не спешил открыть ей дверь.
Миссис Чендлер объявила короткий антракт, но почти никто не встал с места, чтобы не лишиться его. Беатрис тоже осталась сидеть, тем более, что она не знала, куда ей пойти.
Сидевший рядом с ней господин, на которого она до сих пор не обращала внимания, наклонился к ней.
— Он одаренный молодой музыкант, — сказал он, — вы не находите?
Она кивнула.
— Без сомнения, он очень талантлив. Без него этот вечер потерял бы всякий смысл.
Он улыбнулся.
— Вам здесь не нравится?
— Не могу точно сказать, — ответила Беатрис. Она была гостьей миссис Чендлер и не хотела плохо отзываться о вечере. — Боюсь, что я здесь лишняя, — вымолвила она наконец. — Я здесь никого не знаю. Миссис Чендлер пригласила меня с самыми добрыми намерениями, но…
Она не закончила фразу. Наверное, сосед догадается, что она имеет в виду.
Он протянул ей руку.
— Меня зовут Фредерик Шэй. Теперь вы здесь кого-то знаете. Вы знаете меня.
Беатрис заставила себя улыбнуться.
— Да, кажется, я понемногу делаю успехи. Меня зовут Беатрис Стюарт. Я учу миссис Чендлер французскому языку.
— Вы учительница?
— Собственно, нет. Я изучала в университете романскую и английскую филологию, но в данный момент не могу найти работу. Приходится подрабатывать частными уроками.
Ей показалось, что в его глазах мелькнуло восхищение.
— Вы изучали романскую филологию? Вы любите Францию?
— Я никогда там не была, — ответила Беатрис, — но я люблю французский язык и литературу. Я жила очень близко от Франции, на Гернси. Там люди считают себя наполовину французами.
— Как это интересно, — сказал Фредерик Шэй. По глазам было видно, что говорил он вполне искренне. — Гернси. Значит, вы пережили немецкую оккупацию?
— Да, — сказала Беатрис, — пережила. Но я не хочу об этом говорить.
Он понимающе кивнул.
— Естественно. Простите, если я причинил вам боль.
— Вы не могли этого знать.
— Тем не менее, прошу меня простить.
— Вам не за что извиняться.
Фредерик Шэй рассмеялся.
— Так мы можем препираться до бесконечности.
Беатрис тоже засмеялась.
— Тогда давайте просто оставим эту тему.
Фредерик Шэй был на машине и настоял на том, что отвезет ее домой, когда услышал, как далеко ей придется добираться до дома.
— Это не подлежит обсуждению, — сказал он. — Уже далеко за полночь. Автобусы, вероятно, уже не ходят. Я не могу отпустить вас одну в такую темень.
Они стояли в прихожей и ждали, когда горничная принесет им пальто.
— Как жаль, что вам надо уезжать! — с чувством воскликнула миссис Чендлер. — Может быть, вы все-таки еще ненадолго останетесь? Здесь только сейчас становится по-настоящему приятно!
— Нет, большое спасибо, — в один голос ответили оба. Они оба стремились уехать с праздника, и Фредерик заметил, что поскольку полночь уже наступила, то их отъезд не будет слишком ранним.
Фредерик вел машину сам. Дождь превратился в снежную крупу, но туман рассеялся, и видимость стала лучше. Фредерик вел машину сосредоточенно и немного напряженно.
— Прошу меня простить, — извинился он, — но у меня проблемы с ночным зрением. Приходится ехать очень осторожно.
Беатрис уже знала, что Фредерик — профессор Кембриджского университета, что он учился в одной школе с миссис Чендлер и поэтому был на правах старого знакомого приглашен на вечер. В течение последнего года он жил в Лондоне, куда его отпустили для научной работы в университетской лаборатории. Фредерик Шэй был биологом, и Беатрис с интересом слушала рассказ о его работе. Пока они ехали в машине по темным лондонским улицам, она несколько раз искоса взглянула на него. У него были темные волосы и очень светлые глаза, светлое, почти прозрачное лицо отличалось тонкостью черт. Ей понравился его точеный профиль и изящные руки, вцепившиеся в руль. Впервые за долгое время — впервые после Жюльена — она заинтересовалась мужчиной как мужчиной. Это удивило и одновременно смутило ее. Этот интерес никак не гармонировал с печалью и горечью. Она и сама пока не знала, хочет ли она, чтобы треснул панцирь, которым она себя окружила.
