Давид Фогель - Брачные узы
Однажды осенью хозяин послал меня отправить по почте две тысячи крон. Было без четверти двенадцать, обеденный же перерыв у нас всегда был с двенадцати до двух, так что до двух никто не ждал меня с почтовой квитанцией о переводе. Все это пронеслось у меня в голове с быстротой молнии, и я сразу принял решение. За два часа — пока пропажа не обнаружится — я буду уже вне пределов досягаемости. Ну вот, значит, принял я деньги, взял извозчика — и прямиком на Западный вокзал. Так совпало, что в час отходил скорый поезд, у меня еще было время купить билет и занять место, — назавтра я прибыл в Берлин. Вышел из поезда утром, без багажа, без единого знакомого, абсолютно свободен в огромном чужом городе. Здесь, я был убежден, меня не поймают! Уверенными шагами, берлинец от рождения, я вышел из вокзала прямо на улицу, простиравшуюся передо мной. Очень хотелось есть, но у меня не было немецких денег. Я бродил по улицам, но все банки были закрыты на обеденный перерыв. Наконец после часового шатания мне попалась открытая лавочка менялы. Там я обменял одну ассигнацию в сто крон (я был осторожен и не хотел менять все в одном месте!), а потом еще пару сотен в двух банках. Теперь на первое время у меня было достаточно денег. Первым делом я решил сытно пообедать в роскошном ресторане. Выйдя из ресторана, я купил красивый чемодан, а немного времени спустя снял комнату у одной старухи. Записался под чужим именем, как студент высшей школы, родом из Мюнхена. С этого момента я стал называться Карлом Штифтером, это имя мне понравилось.
В следующие дни я купил себе красивую одежду и дорогое белье и приготовился к обеспеченной жизни. После всех расходов у меня оставалось тысяча двести марок, сумма достаточная на несколько месяцев вполне устроенной жизни. Теперь я решил оглядеться. Небольшие «заработки» подворачивались время от времени, но не могли сойти за что-нибудь серьезное. Как гарнир без мяса. Я ждал крупного дела. Отцу я, понятно, не писал. Много времени спустя мне стало известно, что он договорился с моим хозяином, покрыл большую часть недостачи, и дело заглохло. Ибо отцу было невыгодно, чтобы мой проступок получил огласку и началось тщательное расследование. У него хватало своих собственных нарывов, которые властям лучше было бы не трогать своими лапами, иначе он не проявил бы такой щедрости, потому что по природе своей был не из тех, кто дает. Так я сидел в Берлине без всяких помех и прочесывал город в поисках наживы. Тем временем я сыскал для себя и «невесту», которая тоже приносила кое-какой доход… Ее «тетя», старая жадная шлюха, занималась кроме прочего еще и скупкой краденого. Хитрая матрона, грузная, с тройным подбородком, ей было за пятьдесят, но она все еще прихорашивалась, пытаясь понравиться. Я у нее был на особом счету и мог рассчитывать на какую-то помощь, когда садился на мель. Она жила в большой квартире со множеством комнат, в доходном доме, целиком ей принадлежавшем. У нее собирались самые разные люди, занятия которых были покрыты мраком, часто до первых петухов играли в карты за бутылкой вина. Игра не покорила меня, я не получал от нее ни малейшего удовольствия. Да и способностей к этому у меня не оказалось. Только один раз я сел за карты, и этого мне вполне хватило, хотя я и не остался в проигрыше. Тем не менее я считался постоянным гостем в доме тети Берты. Так пролетело месяца четыре, без значительных происшествий.
И вот в один безоблачный день я познакомился с неким человеком в ресторане на Курфюрстендамм. (Обедал я только в самых дорогих ресторанах.) С первого взгляда мне стало ясно, что это как раз то, чего я ждал. Тут была возможность крупного улова. Человек в годах, из старого благородного рода, настоящий богач, все достояние которого оставалось в Вестфалии. В зимнее время он жил в Берлине, в собственной вилле, с единственной дочерью восемнадцати лет. Жены у него не было. Вместо этого — извращенная склонность к мужчинам, что я определил в первый же момент. Я решил воспользоваться этим в своих целях. Я был молод и недурен собой, одет со вкусом, с хорошими манерами. И сразу же увидел, что нравлюсь ему. Ни своего настоящего имени, ни того, под которым я жил в Берлине, я ему не открыл, понятное дело. Для него у меня были новое имя и выдуманный адрес. Сначала мы встретились два-три раза в том же ресторане, и он показал себя совсем не скупердяем. Приглашал меня на кофе и рюмку вина и даже подарил кольцо с недурным алмазом. Потом пригласил меня в театр, где представил дочери как «своего молодого друга фон Миртена». На нее я, по-видимому, не произвел благоприятного впечатления, она была со мной высокомерна, словно снисходила до меня с высоты своего положения, и не обмолвилась со мной ни полсловом. Представьте себе, это ее поведение не задело меня, я не придал ему особого значения. Сделал вид, что ничего не заметил. Главное было, чтобы старик угодил в ловушку, а остальное приложится само собой. План уже был готов у меня. Он пока что никаких предосудительных предложений мне не делал: видно, ждал, пока я созрею. В тот вечер, когда мы были в театре, я его проводил в его же коляске до самой виллы и был приглашен к ним назавтра на вечер на обед. На следующий день кроме меня туда пришли еще четверо гостей: пожилая пара с дочкой, подружкой молодой девицы, и один студент. Я рассмотрел все подходы к дому и его расположение и положил исполнить свой замысел спустя два дня вечером, когда мои «друзья» были приглашены к той самой пожилой паре.
В назначенный вечер, часам к десяти, я направился к вилле, захватив с собой инструменты, которые всегда были у меня наготове. Через прутья ограды виднелось здание, весь второй этаж, в котором располагались комнаты старика и его дочери. Это была удаленная от центра города улица вилл и особняков — тихая, без всякого движения. К тому же был ненастный вечер в конце февраля, на улице — ни души. Я отлично представлял себе дом снаружи — за два предыдущих дня я изучил его вдоль и поперек. Перемахнул через ограду, которая была не слишком высока, и спрыгнул в сад. В тот же миг открылась дверь, и кто-то вышел. Я затаил дыхание и стал ждать. Потом узнал слугу. (У них был только один слуга и повариха.) Тот отворил калитку и выскользнул на улицу. Удача улыбается мне, подумал я, теперь нельзя терять ни минуты. Когда шаги слуги затихли, я подобрался поближе и заглянул в кухонное окно. Повариха, уже пожилая женщина, была занята чтением газеты. Я подошел к парадной двери, проверить, вдруг она не заперта, и, к своему изумлению, действительно нашел ее открытой. В мгновение ока я скинул ботинки и спрятал их в саду, бесшумно вошел в прихожую и единым духом поднялся во второй этаж. Открыть дверь не составило для меня труда, у меня были отличные инструменты, и очень скоро я оказался внутри. Все шло очень гладко. За пятнадцать минут я проверил все дыры и щели и не остался внакладе. Наличных денег много я не нашел, всего несколько сотен марок, но зато обнаружил шкатулку с фамильными драгоценностями, которую специально не искал, а наткнулся на нее походя. Вышел как вошел, травинка не шелохнулась, и после часа ходьбы (взять извозчика я побоялся) вернулся домой. Когда я открыл шкатулку, у меня потемнело в глазах: целое состояние заключалось в ней. Там были жемчуг, кольца, серьги, браслеты, в том числе старинные и очень ценные, блеск камней заполнил всю комнату. При виде этого богатства мной овладел страх. После мне стало известно, что все это стоило больше полумиллиона марок. Я вернул все в шкатулку, кроме трех колец, которые положил в карман. Спрятал шкатулку среди одежды в чемодан, запер его, как следует, и в ту же ночь отнес его к тете Берте на сохранение до утра. Потому что решил на следующий же день уехать в Гамбург, а оттуда на корабле отплыть в Нью-Йорк. У тети я пробыл часа два, потом вернулся домой.
Назавтра мне пришло в голову продать одно кольцо за шестьсот марок мелкому скупщику драгоценностей. После чего я купил себе билет на вечерний поезд. И тут бес меня попутал попытаться продать и два других кольца. Другой ювелир, которому я их предложил, осмотрел их со всех сторон, проверил как следует камни, спросил о цене (я запросил три тысячи марок — немалые деньги, — чтобы не вызвать подозрений), и мы сошлись на двух тысячах семистах. Но он сказал, подлец этакий, что сейчас у него нет на руках такой суммы и что мне следует прийти за деньгами в три пополудни. До того времени он найдет деньги, и сделка совершится. И как вы думаете, что я, дурак, сделал? Так-таки и вернулся в ту лавку в три часа. Молодой был, смелости не занимать, но голова соображала плохо. И из-за такой глупости угодил в ловушку. Кинулся прямо как мышь в мышеловку. Только перешагнул порог лавки, как сразу был окружен тремя сыщиками: доносчик уже выдал меня сыскной полиции. Шкатулку, впрочем, они так и не нашли, я заладил одно: шкатулку выкинул в Шпрее. Они там все дно перелопатили, но, понятно, остались с носом и тем не менее приговорили меня к четырем годам тюрьмы. Ничего не помогло.
