Курилов Семен - Ханидо и Халерха
После словесной схватки настало время раздумий.
Конечно, шаманы раздуют слухи о том, что голова юкагиров не вытерпел и все-таки взялся за бубен. Но разве поверят им? После шума у Тинелькута — разве поверят? Нет, Куриль тут ошибся, видя перед собой бывшего голову чукчей. Никто даже не усомнится, что Куриль взялся за бубен совсем с другой целью. И должны понимать сами шаманы, что к нему не придет вдохновение, что он ничего не увидит. Должны же предвидеть они, что после этого им придется испытать весь его гнев… И все-таки шаманы настаивали на том, чтобы Куриль взял в руки бубен. В чем же тут дело? Наверно, одни черти знают, что за всем этим скрывается… И он вспомнил, как загадочно молчалив во время разговора был чукча, как до исступления уверена была Тачана. Может, Кака все-таки не обманул Мельгайвача, отобрав у него полтбуна, может, внушение сделал? Мельгайвач ведь сам его когда-то обманывал… И с Тачаной не все ясно.
Безобразная от роду и свирепая ненавистница, она, может быть, лишь из-за этого не получила признания — а силой внушения все-таки обладает?
Уверенность Куриля зашаталась, как на сильном ветру жердь, воткнутая в мягкий сугроб. Сколько лет существуют шаманы? Наверное, столько же, сколько сами люди. Неужели никто не задумывался над тем, что шаманы бывают настоящие и самозваные? Но о таких людях не осталось и воспоминаний, а и те и другие шаманы живут и грохочут бубнами по всем тундрам… В какой-то момент Куриль со страхом почувствовал, что идет на очень опасный риск, — и даже взялся придумывать, под каким бы предлогом переменить решение и чем бы увесистым погрозить шаманам, чтобы они хотя бы забыли о Пайпэткэ. Может, просто разобрать этот жалкий тордох, погрузить на нарты его, уволочь вместе с несчастной хозяйкой в свое стойбище, а потом податься к исправнику с жалобой? Но какая же это будет победа? Не его и не той будет такая победа. И загадки опять станут мучить. Нет, надо рискнуть, наверное, надо рискнуть…
Не легче было Тачане и Каке. Скрывшись за пологом вместе с Амунтэгэ, Тачана повесила в пяти углах пять песцовых шкурок — чтобы веселей разговаривать, глядя на них. Но это не помогало. Кака и Тачана в присутствии Амунтэгэ уже толковали о делах очень важных, о делах куда более важных, чем эти. Тогда толковали — весной. Но тот разговор был проще, потому что предполагался успех Тачаны. Теперь все усложнилось: Куриль не оставил в покое их и сейчас он хочет перегородить дорогу в самом начале, даже хуже того — вообще разделаться с ними.
Шаманы думали так. Если Куриль откажется взять в руки бубен, то они скажут людям, что ему дороже печать головы, чем правда, а красавица Пайпэткэ дороже благополучия всех юкагиров. Однако Куриль решился взять в руки бубен.
Но и тут они знали, что делать. Довести Куриля до истерики можно, можно заставить его бормотать, наконец, Тачана незаметно для всех прокричит зловещим голосом хагимэ [76], а огромный чукча Кака упадет на землю — его никто не удержит, и камлание превратится в сплошной тарарам. Вот тут-то и утонет Куриль. А тогда, после этого, можно и раздувать слухи, которые неизбежно дойдут до начальства…
Но обо всем этом они договаривались вгорячах, опьяненные жаждой выпороть Пайпэткэ и предвкушением крутых перемен в свою пользу. Однако и Тачана, и Кака сразу же после ухода Куриля почувствовали что-то неладное.
Вышло так, что они друг перед другом признали бессилие. Это и начало их мучить. Как бы прямо они ни говорили о своих замыслах, но каждый считал, что на хитрости и уловки вынуждают идти лишь особые трудности и что шаманская честь тут не задета. Тачана остается сильной шаманкой, а Кака великим шаманом. Но в чем же проявится их принадлежность к числу настоящих, сильных шаманов?.. Вот и понадобились шкурки песцов, всегда радующие взгляд…
Ветер так и не поднимался, дождя все не было. Амунтэгэ начал дремать — он уронил трубку, но быстро поднял ее, однако тишина успокоила его — опустив на грудь голову, он громко всхрапнул. Надо было ложиться спать.
Давно разгадав гнетущие мысли старухи, Кака не стерпел и сказал:
— Думаю, надо бы попытаться без шума… Если бы взглядом его одолеть?
Как считаешь? Может, на сон его вдохновить?
Тачана вырвала изо рта погасшую трубку, но ответила очень спокойно:
— Дело-то, видишь, такое… На меня никто долго смотреть не может… не хочет. Потому и отворачиваются. А если бы притянуть его взгляд… Тут бы уж я смогла… Может, не хуже Токио.
— Принудить его надо условием…
— А как ты? — спросила в свою очередь Тачана, холодно уставившись на Каку.
— Я? Я — чукча. Зачем спрашиваешь? Даже русские знают, что шаманы-чукчи — самые сильные… Думаешь, почему я исправнику не понравился? Ясак… внушение… Это царю не подходит. Так сам исправник сказал…
— Боится, что будешь богаче царя?.. Послушай, Кака: Апанаа злой, твердый — не шибко-то его глазом зацепишь!
— А мы вместе. Не выйдет — будем камланить.
Ночь так и не была ветреной. Но дождь пошел; он начался тихо и незаметно, когда все стойбище спало, прикрытое обложными тучами. Перед ненастьем люди перетаскали с жердей в тордохи юколу и, принужденные отдыхать, спали непомерно долго для середины лета. Дождь связал руки.
Поэтому наступивший хмурый, слякотный день им казался особенно невеселым, досадным.
Раньше всех проснулась в этот день Тачана. Во всяком случае раньше Куриля, который не хотел продолжать разговор с Нявалом и его женой об их сыне и долго не выходил из-за полога. Почти не разговаривая, Тачана, Амунтэгэ и Кака поели, попили доброго крепкого чая, молча закурили все сразу — и хозяйка, убрав посуду, стол-доску и все, что лежало посередине, без слов, без вопросов достала из мешка свой семизвонный бубен.
— Раздуй очажок, — приказала она мужу. — Велено хорошо подсушить… Займись бубном, Кака. А я достану все остальное. А потом иди, Амунтэгэ, — созывай людей…
Наряженная шаманка взяла горяченький бубен, села и, потихоньку постукивая сухим кулаком по натянутой коже, запела себе под нос. Она пела о духе земли, который не наградил ее красотой и на которого она обижалась, глупая малолетка, не понимая, что дух неба договорился с ним о ее особом предназначении; обоих духов она теперь благодарила за то, что они сделали ее сверхчеловеком…
А потом Тачана вдруг подхватила колотушку и ловко, привычно ударила в бубен. Оскользываясь на раскисшей земле, к тордоху шаманки потянулся народ.
— Правда, что Куриль будет шаманить? — спрашивали Тачану и Каку люди.
И те отвечали одно и то же:
— Нет. Он любопытство свое удовлетворить хочет.
