Рут Озеки - Моя рыба будет жить
— Это мой величайший триумф! — сказал он, и пока она готовила, он сидел на лестнице и рассказывал ей историю мушмулы — плода, похожего на яблоко, который вкуснее всего есть подгнившим, несмотря на характерный противный запах.
— Похоже на засахаренные детские какашки.
— Мило, — сказала она, подсыпая в суп шалфей.
— Как на эту ягоду только не клеветали, — сказал он. — В Елизаветинские времена англичане называли их «открытая задница». Французы cul-de-chien, или «собачья задница». Шекспир использовал их в качестве метафоры проституции и анального сношения. Где твой том с «Ромео и Джульеттой»?
Она послала его наверх в ее кабинет за риверсайдовским изданием Шекспира, и через минуту он уже сидел на прежнем месте с тяжелым томом на коленях и читал вслух отрывок:
Но будь любовь слепа, она так метко
Не попадала б в цель. Теперь сидит
Он где-нибудь под деревом плодовым,
Мечтая, чтоб любимая его,
Как спелый плод, ему свалилась в руки{28}.
— Это Меркуцио, издевается над Ромео, что тот никак не добьется ничего от Джульетты, — сказал он ей.
Она прикрутила газ и накрыла суп крышкой.
— И где только ты это все находишь?
Он рассказал ей о сайте энтузиастов мушмулы, где он набрел на цитату из Шекспира. Он наткнулся на идею привить мушмулу на боярышник, штудируя «Некоторые эксперименты, касающиеся рыб и плодов» некоего Джона Тавернера, джентльмена, опубликованные в Лондоне в 1600 году.
— Эта книга наблюдений джентльмена относительно рыбных прудов и плодовых деревьев, — сказал он мечтательно. — Хотел бы я опубликовать такую книгу.
Он был наименее эгоистичным человеком из всех, кого она знала, и амбиций у него тоже было немного. Собственные проекты лэнд-арта, такие, например, как «Средства производства», он признавал успешными, только когда его участие в них заканчивалось.
— Я хочу, чтобы зритель обо мне забывал.
— Почему? — спросила она. — Разве ты не хочешь, чтобы тебя знали по твоим работам?
— Смысл не в этом. Смысл не в какой-то системе узнавания. Не в рынке искусства. Произведение становится успешным, когда всякая продуманность, всякая рукотворность исчезают, и после многих лет урожаев и нового роста люди начинают воспринимать его как часть окружающей среды. Когда последний отпечаток моей личности как художника или драматурга-садовода полностью исчезнет. Когда это больше не будет важно. Вот тогда произведение становится по-настоящему интересным…
— Интересным — как?
— Оно становится чем-то бо́льшим, чем «искусство». Становится частью оптического подсознания. Перемена завершена. Это просто новая норма — все так, как оно и должно быть.
По его собственным меркам, работы его были успешными, но чем большего успеха он добивался, тем труднее ему становилось сводить концы с концами.
— Никогда я не стану флагманом индустрии, — сказал он покаянно как-то вечером, когда они размышляли над своими финансами и пытались понять, как они будут расплачиваться по счетам. — Я чувствую себя таким неудачником.
— Не смеши меня, — сказала она. — Если бы мне нужен был флагман индустрии, я бы за него и вышла.
Он грустно покачал головой:
— В саду любви ты выбрала лимон.
Нао
1
Иногда сижу я здесь у «Фифи», пишу тебе, и тут вдруг ловлю себя на том, что задумалась, как ты на самом деле выглядишь, и сколько тебе лет, и какого ты пола. Интересно, узнаю ли я тебя, пройди ты мимо на улице. Если подумать, ты прямо сейчас можешь сидеть за пару столиков отсюда, хотя, если честно, я в этом сомневаюсь. Иногда я надеюсь, что ты мужчина, тогда я тебе понравлюсь из-за того, что я — симпатяшка, но иногда хочется, чтобы ты была женщиной, — больше шансов на то, что ты меня поймешь, даже если я при этом не слишком тебе понравлюсь. В общем и целом, я решила, это не важно. Да какая разница, мужчина, женщина. Если вдуматься, иногда я чувствую себя так, иногда — сяк, но по большей части — где-то посредине, особенно когда волосы у меня еще только начали отрастать после того, как я их сбрила.
Вот, кстати, хорошая история о «где-то посредине». Первое свидание, которое мне устроила Бабетта, было с одним парнем, он работал на знаменитое рекламное агентство, тебе оно, скорее всего, знакомо, но название я сказать не могу, чтобы меня потом не засудили. Денег у него было завались, и костюмов крутых, и часов, и все — лучшее от Армани, Эрмес и прочих, и Бабетта сказала, мы реально друг другу подходим. Просто идеальная пара. Это был мой первый раз, и Бабетта выбрала его — назовем его Рию — для меня, потому что он был богатым, но еще и потому, что он был очень вежливым и добрым. Он спросил меня, не хочу ли я сначала поужинать, но я так нервничала, думала, меня вырвет, и сказала, что хочу уже с этим поскорее покончить. Он отвел меня в симпатичное место, «Лав Отель Хилл» в Сибуя, и открыл бутылку шампанского, и снял с меня всю одежду. Мы вместе забрались в ванну, и он хорошенько меня напоил. Он постоянно меня целовал, и меня это задолбало, и так я ему и сказала, так что он прекратил. Он вымыл меня всю, и был настолько вежлив, что ничего не сказал о моих маленьких шрамах и не потребовал часть денег назад.
После этого он вытер меня полотенцем и отвел в кровать, и вот тогда я, типа, психанула. То есть, это был мой первый раз, и я боялась, потому что не знала, что делать. Был бы он подонком и просто держал бы меня, пока делал свое дело, может, я ушла бы в свое убежище тишины внутри айсберга, откуда можно заморозить мир, и, наверно, даже и не заметила бы, что он там со мной делает, и ничего бы не почувствовала.
Но Рию подонком не был. Он реально был добрым и милым, но я была слишком зажата, и это было все равно что пытаться за завтраком продавить сосиску сквозь оконное стекло — оно просто не шло. Каждый раз, как он пытался мне вставить, я начинала дрожать и просто не могла остановиться, и вдруг меня накрыло печалью, как океанской волной. Может, шампанское так на меня действовало, плаксивым образом, но тут вдруг меня стукнуло, что вот этот милый парень, про которого я думала, что он будет законченный урод, но он им не оказался, и вот он заплатил все эти бабки за свидание со мной, и когда он надеялся уже поиметь качественный девственный секс, у него на руках вместо этого оказалась безнадежно плаксивая школьница с непробиваемой вагиной. Я чувствовала себя жалким лузером. Было похоже, будто я только и умею, что плакать, сначала над теми дурацкими жуками, а теперь еще и это.
