Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
— Я в вашем картинном бизнесе, увы, не силен, — заметил Илан. — Какой это год, извини?
— Картина датирована тысяча шестисотым. Это портрет, не очень большой, сто на восемьдесят сантиметров. Вот, взгляни: — Кордовин вытащил из внутреннего кармана куртки одну из фотографий картины до реставрации, положил ее рядом с тарелкой Илана, мельком подумав, что его святой Бенедикт слишком зачастил по скатертям питейных заведений. — Не обращай внимания на его плачевный вид. Реставратор сделает из него конфетку.
Илан отложил нож и вилку, взял в руки снимок, присвистнул:
— Господи, на какой помойке ты его подобрал? Разве с этим можно что-то сделать?
— Еще как. Эта картина не в самом тяжелом состоянии, хотя попотеть реставратору придется: дублировать на новый холст, «укладывать» кракелюр — трещины эти, видишь? — показал он, — и лишь затем восстанавливать места утрат… Но я не об этом. Обрати внимание: портрет выполнен в стилистике изображения святых, но на святого похож примерно так же, как я.
— Кстати… — заметил Илан, переводя взгляд с портрета на лицо приятеля. — Кстати, как раз на тебя он и похож.
Кордовин фыркнул, с улыбкой припоминая, что коньком деятельности Илана во внутренней разведке была именно экспертиза и сверка внешностей разыскиваемых террористов.
— Так вот, — продолжал он. — Мы видим: святой как святой, обычное дело, расхожая для художника того времени тема. Смиренный молодой человек, черная сутана, истощенный, как после долгого поста, вид. Разве что глаза какие-то несвятые… Однако, рентгенограмма показывает в подмалевке совсем другие намерения художника. Ну… чтобы тебе было понятным: все равно, что мастер сначала решил изобразить Марию Магдалину в период ее бурной молодости, а потом раздумал и поверх подмалевка бросился возводить ей очи горе, всучил в руки молитвенник, а рядом, на приступочек скалы, водрузил череп, дабы сокрушалась о своих грехах.
— А это как-то ухудшает качества картины? — полюбопытствовал Илан. — Вот эти переписки? Прости, если вякаю невпопад.
— Да нет, нет, конечно. Картина хороша. Не смотри, не смотри, будет хороша после реставрации. — Он забрал снимок. — Все это неважно. Просто интересно. Понимаешь… известно, что два сына этого Кордовера, по совпадению тоже — близнецы, писали ему позже, откуда-то с Карибских островов, упоминая в письмах какого-то Моше Коэна Энрикеса.
— А! — Илан воздел обе руки с ножом и вилкой, откинулся к спинке стула с явным удовольствием. — Это ж совсем другой компот! Во-первых, близнецы, регулярно появляющиеся на свет в одном роду, это не совпадение, а генетика. Во-вторых, ты сейчас коснулся интереснейшего момента истории сефардов! Ты когда-нибудь слышал о еврейских пиратах?
Кордовин замялся… В который раз подивился тому, что сны все же не следуют за событиями, а именно предвосхищают их.
— Очень давно и… смутно. Расскажи-ка!
— Сейчас готовится к печати отличная книга Эдда Крицлера на эту тему, именно о наших робин-гудах. Тебе надо бы ее почитать, когда выйдет. Коротко так: после изгнания евреев из Испании, после тотального разграбления общины и гибели десятков тысяч изгнанных на дорогах и на морях, само собой, появились мстители. Возьми судьбу известного кабаллиста Якова Куриэля. Блестящий офицер испанского королевского военно-морского флота, потомок древнего знатного рода, он мог сделать выдающуюся карьеру, но… грянул 1492 год, королевский указ проклятой Изабеллы, конфискация всего имущества общины в королевскую казну, костры и прочие ужасы… Куриэль бежит в Новый Свет, снаряжает там фрегат на деньги, вырученные за какой-нибудь семейный изумруд, спрятанный за щекою, команду набирает из соплеменников и… начинает методично изничтожать испанские галеоны в Карибском море. Со временем его своеобразный бизнес разрастается до небольшой эскадры, пираты величают его адмиралом, на кораблях его не только строжайшая военная дисциплина, но и кошерная пища, и… шабат! — Илан расхохотался, прищелкнул пальцами: — Представляешь, матрос кричит: «На горизонте — фрегат под испанским флагом!» — а командир ему: — «Отбой. В Святую субботу не грабим». Так вот, отправив на тот свет немало испанцев и удовлетворив жажду мести, Яков Куриэль переехал в Эрец-Исраэль и скромно жил в Галилее, каббалой занимался, книги писал… спасал многогрешную пиратскую душу. Как ты думаешь, простил ему Господь душегубство? Кстати, похоронен он в Цфате, рядом с великим Аризелем… И таких судеб много, много… Да и странно было бы ждать смирения от потомков знатных сефардских родов, униженных, ограбленных и изгнанных с родной земли.
— Ну, а что этот Коэн Энрикес? Тоже мститель?
— Еще какой. Гениально спланировал один из самых опустошительных налетов на торговый испанский караван. Причем плавал на кораблях голландской Ост-Индской компании, вместе с неким адмиралом Питом Хейном, голландцем. Тот четыре года провел на галерах в испанском плену и ненавидел испанцев так, как ненавидят нечистую силу. Сначала Энрикес вышел в море с Питом Хейном, а потом уже приобрел собственный пиратский остров — где-то у побережья Бразилии. Очень успешно много лет мстил испанцам за инквизицию — у него погибло немало родных; испанцы боялись его, как дьявола, охотились за ним, но так и не преуспели. Он неизменно выскальзывал из всех ловушек и продолжал громить испанские корабли, где только мог…
— …то есть братья Кордовера вполне могли быть в его команде?
— Запросто, и даже наверняка — если, как ты говоришь, упоминают его в письмах, доставленных из тех мест.
Кордовин помедлил, прикидывая — не опасно ли дальше расспрашивать Илана… Пожалуй, нет. Тот слишком далек от — как он это назвал? — картинного бизнеса.
— Дело в том, — проговорил Кордовин, — что когда картину просветили рентгеном, на поясе у парня обнаружилось оружие… типа кинжала.
— Скорее, кортик, если уж ребята промышляли на море? Морской кортик, абордажное холодное оружие для ведения ближнего боя на кораблях.
— Ты в самую точку. У меня… у экспертов действительно возникло подозрение, что художник задумывал вовсе не святого, а совсем наоборот. Теперь я думаю — не собирался ли он писать портрет одного из сыновей… и затем, возможно, опасаясь кого-то, скрывая истинный портрет, придал объекту совсем другой облик…
Стемнело, в переулке зажглись фонари, и — над каждым баром — своя гирлянда лампочек.
— Подбиваем бабки, — сказал Илан, глянув на часы. — Поеду, а то вместо двух жен у меня не будет ни одной.
