Татьяна Соломатина - Двойное дыхание (сборник)
Не выжить Мишеньке. Он будет жить ПОТОМ. Когда потом? Ну тогда, когда… Когда-нибудь обязательно. Не в этой жизни, видимо.
С высоты своего живого настоящего счастья я прощаю всех Мишенек этого и любого другого города. Как своих персональных, так и Людочкиных, Леночкиных, Танечкиных. Я прощаю оптом по минимальной отпускной цене всех мамочек, не исключая собственную, так много и охотно прочивших мне всяческие изощрённые мерзости. Прощаю, но они не хотят прощаться. Их персональный ад всегда с ними. Я помолюсь за них. Они так часто и охотно молятся Богу, бьют поклоны, святят воду, ходят к гадалкам-чародейкам и жалеют бездомных кошек, что я помолюсь за них дважды. За кошек тоже!
Иные уже перестали ждать, когда Он ответит. А я вот только начала. Господи, какое это счастье знать, что Ты обязательно ответишь!
– Светка, бля, пошли в общагу! Пока, бля, твоя соседка в библиотеке.
Текст ужасный. Голос – нежный, жизнерадостный. Молоденький, тощенький, пьяненький полубомж-полустудент из молоденькой, тощенькой, пьяненькой полубомжатской-полустуденческой компании, расположившейся невдалеке от нас. Браво! У этих есть шанс выжить. Мишенька бросает на них завистливые взгляды, растворяясь в толпе под ручку с гневно-брезгливой мамочкой. Спи спокойно, дорогой товарищ! Да пребудет с тобою мамочка и её «потом» во веки веков.
Мощно-филейная молодая мамаша, крупно-ягодичный папаша в расцвете лет, жопастый бульдог, ожиревший младенец в модерновой коляске. Семейный выход в город. Собака прыгает вокруг хозяев и просится играть.
– РЯДОМ!!!!!
Сотрясает горсад тёткин рык. Затем следует небольшое землетрясение. У окружающих в радиусе пятнадцати метров – лёгкая контузия. Дитятко безмятежно спит. Накормлено под завязку. Дама наклоняется к супругу и что-то ему говорит. «Потом!» – раздражённо отмахивается лоснящийся от пота и жира мужчина. Она, обиженно пыхтя, продолжает толкать перед собой коляску, таща на буксире несчастную псину. Сыто и «бАгАто». Кортеж исчезает в каштаново-платановой тени светлого «ПОТОМ».
Напротив нас чудаковатый художник осматривает свои не менее чудаковатые картины вместе с чудаковатым молодым человеком. Голуби, размером с декоративных кур, расхаживают вслед за ними туда-сюда вдоль картин. Юноша задаёт живописцу какой-то мудрёно-заумный серьёзный вопрос, исполненный книжного знания. В ответ раздаётся весёлый смех, исполненный жизненной мудрости.
– Нет, ну потом я, наверное, научусь так.
– Пиши так, как ты умеешь, хочешь и можешь – сейчас! «Вы полагаете, всё это будет носиться? – Я полагаю, что всё это следует шить!»
На них приятно смотреть.
Отвратительное зрелище. Две кумушки из серии «застряла-на-всю-жизнь-в-ассистентах-кафедры-молодёжь – сами-знаете-какая-и-как-карьеру-делает». Из таких выходят отличные маменьки для разного рода Мишенек. Потому как смысл собственной жизни утрачен, сама жизнь – изгажена. Пора браться за сыновей, дочерей и встречных-поперечных. Например, за студентов. Особенно за «слишком умных». Подобные «преподавательницы» давным-давно уже ничего не читают, десятилетиями повторяя вызубренное на заре педагогической деятельности, и скорбят о науке, куда их «не пустили» более умные, энергичные, ищущие, небезразличные. Живые. Вот дамы, любящие дохлятинку, и пытаются поживиться за счёт унижения юных талантов, эмоциональных, тонких, ранимых, как и положено всему, что чувствует и дышит. Это они готовы делать всегда и с удовольствием. Не дай бог, Маше озвучить какой-нибудь археологический факт, который она выискала в толстом фолианте в хранилище научной библиотеки. Не дай он же Ване написать курсовую по сопромату не так, как сто лет назад заучила её «кураторша».
– Они ещё и спорят! Иван Смирнов на семинарские занятия не ходит. Деньги, видите ли, зарабатывает. Думает, самый умный! Я в деканате сказала, чтобы только лично ко мне на отработки разрешение давали!
Вот и тут им не даёт покоя чужая, бьющая живительным ключом «сейчас» жизнь.
Юная девушка с молодым парнем страстно обнимаются и целуются, не обращая никакого внимания на объективно существующую реальность. У них сейчас – своя. Не менее объективная. Мне приятно ими любоваться. «Моралистки» умудряются сказать несколько нарочито громких, возмущённых и в то же время таких скабрёзных фраз, что любой мужик-забулдыга, ругающийся семиэтажным матом, отдыхает. О, не волнуйтесь! Они не оскорбили ничей слух ни одной идиомой. Но парочка перестала целоваться и быстро сорвалась в неизвестном направлении. Видимо, искать, где бы немедленно принять душ. Тётки ещё минуты две омерзительно грязнили светлое первое чувство.
– Мы в наше время так себе не позволяли обсасываться и тереться…
Ага. Вы думали ПОТОМ себе позволить. ПОТОМ не существует, милые. Да и вы – иллюзия. А молодые люди отмоются. Я надеюсь. Я очень на это надеюсь. И за это я тоже помолюсь. Я чуть сама не стала такой. Которой уже не отмыться. Мне помогли. Помоги же и им. И тёткам помоги. Дай им осознать всю низость и подлость свою сейчас. И возможность принять её и покаяться. Аминь.
Мобильный отвлекает меня от хаотично-вневременной созерцательной теологии. Подруга. Я совсем забыла, почему мы сидим у фонтана. Мы ждём звонка от подруги, отмечающей в ресторане свою диссертацию.
– Извини, я занята. Нет никакой возможности вырваться. Академиков понесло. Вы сегодня уезжаете? Как жаль. Я так хотела поболтать. Пить с вами гораздо приятнее, чем сидеть посреди этих пьяных рож, неся хвалебно-благодарственную чушь. Ну ладно. Как-нибудь потом. Мне так жаль. Вы же ещё приедете?..
Пить с нами надо СЕЙЧАС. Мы никогда не пьём ПОТОМ. Потому что нас там нет.
Мы не приедем ПОТОМ. Мы приедем с другим нашим СЕЙЧАС.
СЕЙЧАС есть ночное море, есть виски с собственноручно выловленными и поджаренными мидиями. Есть окраинный «Макдоналдс», где мы, от души смеясь и для виду ругаясь, устраиваем балаган и требуем менеджера. Есть трасса Одесса – Николаев. Крым. Москва. И бог ещё знает, сколько мест на и вне Планеты. Дом. Дом, в котором мы всегда. Здесь и сейчас.
Прощай, Одесса…
В другое СЕЙЧАС я с удовольствием скажу тебе: «Привет!»
Двойное дыхание
Наташе Соломатиной
Тосты, поздравления… Вечер удался.
Повод был. Хоть и не было предощущения. Как обычно.
Повод был. Но сам факт того, что все они собрались сегодня под одной крышей, был важнее повода. Важнее тех идиллических мечтаний о вечерах в этом доме, когда он ещё строился.
Когда очень долго ждёшь чего-то и оно наконец случается, выясняется, что нарисованная тобой в голове картина сильно отличается от фактически происходящего. Даже не деталями и оттенками, а чем-то неуловимым, что отличает оригинал от копии. Пусть даже очень хорошей, безупречной копии.
Именно это неуловимое вдруг наклоняется к плечу и тихо нашёптывает, на только нам лично доступном наречии: «Вот оно. То самое. Помнишь, ты мечтала?.. Помнишь, ты хотела?..» Слушаешь этот шёпот и благоговеешь. Миг счастья. Лёгкий как эфир и глубокий как даль.
Ты понимаешь – это твоё время, твоё место. Здесь, сейчас и всегда.
Потом ты говоришь, говоришь…
Пьёшь из стакана крепкий тёплый напиток и опять говоришь…
Немного волнуешься. За них. За каждого. За себя. Но это волнение любви. Любви к жизни, к ним, к себе… От неё приятно внутри и тепло. Как от крепкого напитка, который ты пьёшь. Тепло снаружи и тепло внутри.
Тебя уже не волнует взаимосвязь. Ты волнуешься, но не опасаешься. Просто чувствуешь и течёшь со своим чувством. На волнах тепла.
Тебе хочется закрыть глаза и чувствовать только тепло. В этот миг ты знаешь – в мире, кроме библейской суеты, есть тепло. Настоящее живое тепло жизни.
Так хочется закрыть глаза.
Ещё немного тёплого напитка, ещё несколько слов и всё. Ты закрываешь их и уносишься. Уносишься на волне тепла, со стороны наблюдая собственные мысли. Которые из чувства выглядят не твоими, но всё же такими родными: «Сын… Муж… Внук… Ночь… Огонь… Дочь… Невестка… Надежда… Покой… ДОМ…»
Ты всё ещё волнуешься, но тебе хорошо.
Ты любишь, но тебе уже не больно.
Ты ждёшь, но тебя уже не пугает время.
Ты надеешься, но не перестаёшь действовать сама.
Так приятно и мягко телу.
Так здорово не открывать глаз – они уже впитали через себя всё, что могли. Точнее – что должны были.
Теперь это здесь. С тобой. Внутри.
И тепло…
…Она резко просыпается.
Что-то чудное в этой тихой темноте. Какое-то несоответствие, диссонанс. Она даже пугается… Привыкла, ложась поздно и засыпая или просыпаясь посреди ночи, как сейчас, слышать в темноте дыхание мужа. Разное, но всегда только его дыхание. И сейчас оно есть. Но какое-то странно асимметричное. Это и напугало.
