Сволочь - Юдовский Михаил Борисович

— А чем тебе интересно заниматься?

Макс задумался.

— Не в этом дело, — произнес он наконец. — Ты мне лучше скажи… А зачем тебя Рита поцеловала?

— Ух ты! — оживился я. — Да ты никак ревнуешь?

— Честно? Не очень. Ну, то есть совсем, наверно, не ревную. Скучно это. И как-то. некрасиво.

— А что не скучно?

— Не знаю. Вроде, все скучно, а на самом деле ничего не скучно. Понимаешь?

— Не совсем.

— Просто жить — не скучно. Я могу на скамейке сидеть, на траве сидеть, в кресле сидеть, перед телевизором сидеть, часами могу сидеть, и мне не скучно. Мне хорошо. Меня не трогают — и мне хорошо. А Рита так не может. Ей нужно, чтобы вокруг все двигалось, крутилось, пыхтело.

— Как же ты на такой женился?

— Она хорошая, нежная, заботливая… Я бы без нее пропал.

— Ты ее любишь?

— Очень люблю. Если она куда-то совсем исчезнет, я просто не знаю, как буду дальше.

— Я понял, — усмехнулся я. — Тебе нужно, чтобы она появлялась по твоему желанию и исчезала по твоему желанию.

— Ну да, наверно.

— Макс, ты ошибся. Тебе нужна не жена, а джинн из лампы. Потрешь лампу — появится, сделает дело — исчезнет. Короче, зачем я тебе понадобился?

— Так я ж и говорю, — объяснил Макс, — из-за Риты. Ты понимаешь, я и правда не ревнивый, а она почему-то сердится. Она хорошая, но глупая, сама не понимает, что если б я ее ко всем ревновал, она бы от меня давно ушла. Я ей нужен такой, какой есть. И она мне нужна такая, какая есть. Но она так устала, так перенервничала из-за этой поездки, что мне хочется сделать ей приятное.

— Макс, — улыбнулся я, — тебе сколько лет?

— Сорок. А что?

— Ты похож на восьмилетнего.

— Почему?

— Макс, пожалуйста, не смеши меня. Говори лучше, что ты там надумал.

— Понимаешь… — Макс замялся. — Нам надо… В общем, нам надо подраться.

— Чего? — изумился я.

— Нет-нет, ты не подумай, — замахал руками Макс, — не по-настоящему, понарошку. Но чтоб следы остались.

— Макс, ты соображаешь, что говоришь?

— Ну да. Ты мне поставишь синяк под глазом, и я тебе поставлю. Только ты не очень сильно бей, я боли боюсь.

— Так, — сказал я, — значит, я тебе синяк и ты мне синяк. Обмен, конечно, честный, но совершенно идиотский. А в чем смысл сделки?

— Ну как ты не можешь понять! — покачал головой Макс. — Рита решит, что я приревновал, подрался из-за нее, и будет рада.

— Твою выгоду я понял. А моя выгода в чем?

— Твоя? — удивился Макс. — Об этом я как-то не подумал.

— Ну, так ты походи вдоль канала и подумай. А я прогуляюсь где-нибудь в другом месте.

Я встал, чтоб уйти. Макс поднялся следом.

— Значит, не хочешь меня ударить? — сказал он.

— Нет, Макс, не хочу.

— Тогда я сам тебя ударю!

Он неуклюже размахнулся и выбросил руку вперед. Я даже не стал уворачиваться, просто отступил в сторону. Макс сделал по инерции пару шагов, потерял равновесие и всей тушей шлепнулся в канал.

— Ай! — раздался его удивленно-испуганный голос. — Миша!

Несколько бельгийцев, гулявших у канала, недоуменно поглядели в нашу сторону.

— Дамы и господа, — обратился я к ним, — мы с вами находимся на берегу канала Грунерей, одной из красивейших водных артерий города Брюгге. Длина канала составляет около сотни метров, глубина достигает в некоторых местах трех метров. Температура воды в это время года…

— Миша, я тону! Я плавать не умею! Помоги!

Я повернулся к барахтавшемуся в воде Максу. Того пару раз накрыло с макушкой.

— Дай руку! — крикнул я, наклоняясь. — Дай руку, идиот!

Макс вцепился в мою руку и неожиданно дернул за нее изо всех сил. Я полетел в воду, а когда вынырнул, увидел перед собой улыбающуюся физиономию Макса.

— А здесь и правда глубоко, — радостно сообщил он. — Ты хорошо плаваешь? Потому что я не очень.

— Ничего, — огрызнулся я, — три метра до дна проплывешь.

Я сграбастал Макса и подтащил его к каменной стене набережной.

— Хватайся за край, — велел я.

Макс ухватился за край стены, я подсадил его, и он вылез на берег, где принялся прыгать и отряхиваться, точно выбравшийся из лужи щенок.

— Руку дай! — зло окрикнул я его.

Макс протянул мне руку и, поднатужившись, вытащил меня из воды. Вокруг нас собралось небольшое сообщество бельгийцев, озабоченно зудящих что-то невнятное по-фламандски.

— Ту ва бьен, — заверил я их, стряхивая с себя воду. — Тре бьен. Просто шарман. [14]

— А ведь я тебя спас, — не переставая улыбаться, сообщил Макс. — То есть сначала ты меня спас, а потом я тебя спас. А Рите скажем, что мы подрались и упали в воду, ладно?

— Пошли к автобусу, придурок, — клацая зубами, ответил я. — И молись, чтоб водитель был на месте.

Мы зашагали к месту парковки. Мокрая одежда липла к телу и насквозь пронизывала его холодом. Встречные пешеходы с изумлением поглядывали на нас, принимая то ли за уличных артистов, то ли за сбежавших сумасшедших.

— А знаешь, — сказал Макс, — жить действительно совсем не скучно, а даже очень интересно. Я правда рад.

— Чему ты рад, полоумный?

— Такое приключение… И Рита будет довольна. И мы вроде как подружились.

— Похоже на то, — хмыкнул я. — Вот уж действительно — избавьте меня от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь.

Наконец мы добрели до автобуса. На наше счастье водитель уже был на месте, а возле автобуса в ожидании группы прогуливалась Рита.

— Господи, — воскликнула она при виде меня и Макса, — что это с вами? Почему вы мокрые?

— Старинный брюггский обычай, — ответил я, — купаться в ноябре при всем параде в местном канале. Всюду принято бросать на память монетку в воду, а в Брюгге монеты оставляют на берегу и бросаются в воду сами.

— Мы подрались, — счастливо объяснил Макс, — и упали в канал.

— Подрались? Зачем?

— Потому что он целовал тебя. Я сам видел. А я не хочу, чтоб мою жену целовал кто-то кроме меня.

— Макс, это очень глупо, — сказала Рита, хмуря брови и кусая губы, чтобы не рассмеяться. — Немедленно переоденься, ты простудишься! И ты тоже, — добавила она, мельком глянув в мою сторону.

Она велела водителю открыть багажное отделение, мы с Максом взяли сумки и залезли в автобус. Рита зашла следом за нами.

— А тебе чего здесь надо? — не слишком вежливо поинтересовался я.

— Растереть Макса полотенцем и дать ему сухую одежду.

— Макс уже взрослый мальчик, как-нибудь справится с этой трудной задачей сам. Если ты забыла, мне тоже надо переодеться.

— Переодевайся, кто тебе мешает.

— В твоем присутствии?

— А что тебя смущает?

— М-да, — проговорил я. — Сумасшедшая у вас семейка.

Я повесил мокрую куртку на спинку кресла, снял такие же мокрые туфли, достал полотенце, сухое белье и свитер и принялся разоблачаться. Рита, вооружившись махровым полотенцем, сушила Максу волосы и растирала розовую кожу.

— Представляешь, — заливался Макс, — я его как схвачу, а потом он меня как схватит, и оба прямо в канал попадали… Вода жуть какая холодная…

— Одевайся, Макс, — коротко бросила Рита.

Она разложила перед Максом сухую одежду и направилась ко мне. Я едва успел прикрыться полотенцем.

— Ну, — сказала Рита, покосившись на полотенце, — так что у вас произошло?

— Изыди, сатана! — прошипел я.

— Вы правда подрались?

— Не на жизнь, а на смерть. Кровавая каша и поныне плавает в водах канала Грунерей. Слушай, ты дашь мне переодеться?

— Ты меня стесняешься?

— Представь себе. Ты ведь не дала мне повода тебя не стесняться.

— Не бойся, я не разглядывать тебя пришла.

— А зачем?

— Расплатиться.

Рита достала из сумочки бумажник, извлекла из него четыре сотенные купюры и протянула мне.

— Вот, держи.

— Благодарствую, — сказал я. — И куда я их, по-твоему, должен сейчас девать?

— Тебе видней.

— Погоди. — Я подозрительно глянул на Риту. — Мы вроде договаривались о трехстах марках, а здесь четыреста.