Мемуары белого медведя - Тавада Ёко

— Не понимаю.

Тогда девушка в очках поинтересовалась на ломаном русском:

— Вы русская?

Разумеется, я не была русской, но как я могла рассказать ей про свой жизненный путь? Пока я подыскивала слова, она затараторила:

— Ага, так вы принадлежите к этническому меньшинству? Я писала работу о правах этнических меньшинств и впервые в жизни получила хорошую отметку. Это было незабываемо. Да здравствуют меньшинства!

Она уселась рядом со мной, а я все продолжала обдумывать ее вопрос. Был ли мой род этническим меньшинством? Возможно, мы не столь многочисленны, как русские, по крайней мере в городах, но далеко на Севере живет гораздо больше наших, чем русских.

— Меньшинства чудесны! — возбужденно вскричала девушка. — А куда вы направляетесь? А у вас есть друзья в Западном Берлине?

Я промолчала, не желая отвечать на типично шпионские вопросы.

Платаны, которые еще недавно так энергично бежали за окном поезда, вдруг зашатались, будто дряхлые старики на костылях. Поезд вполз в нечто напоминающее своим видом огромный собор, лязгнул и остановился.

Внутри вокзал был похож на огромный цирковой шатер. На высоких столбах сидели голуби и ворковали. Я знала, что голуби появляются из шляпы фокусника. Мимо меня протопал железный осел, который нес на спине гору чемоданов. На мигающей волшебной доске вспыхивали объявления о новых цирковых номерах. Откуда-то появилась пестро одетая женщина в юбке выше колен. Микрофон представлял звезд публике. Позади меня кто-то свистнул, и из толпы показалась собака в человеческой одежде. На прилавке лежали груды кусков сахара — классического вознаграждения для артистов.

К моему носу, который растерянно блуждал в воздухе, прижался букет цветов, источающий аромат нектара. Сквозь цветы до меня донеслись приветственные слова:

— Добро пожаловать!

Затем я увидела несколько рук: пухлая рука, костлявая рука, тонкая рука, рука, рука, рука, рука, рука. Протянув лапу, точно политик, я с важным видом пожимала эти руки.

Мне никогда прежде не дарили столь шикарных букетов. За что, собственно, мне преподнесли его сегодня? Я ведь не продемонстрировала никаких выдающихся способностей. Разве эмиграция была танцем на канате, за удачное исполнение которого меня следовало поощрить? Да, отыграть этот номер без репетиций и страховки оказалось непросто, и все же он не потребовал от меня большого труда. Женщина с выкрашенными в рыжий цвет волосами, которая вручила мне цветы, вероятно, хотела о чем-то спросить, потому что ее губы шевелились, как если бы она говорила, однако из ее рта не доносилось ни звука. Ко мне приблизился аппетитно пухленький, точно младенец, молодой человек и воскликнул:

— Добрый день! К сожалению, я единственный, кто говорит по-русски. Меня зовут Вольфганг. Рад познакомиться.

Рядом с ним стоял потный мужчина, держащий в левой руке увесистую дорожную сумку, а в правой — знамя с надписью: «Гражданская инициатива „ХАОС: Хватит Авторов Отправлять в Сибирь!"» Все собравшиеся были в идеально отглаженных джинсах и начищенных кожаных туфлях (я предположила, что участникам этой инициативы предписывалось носить такую униформу).

Люди перешептывались, а я не понимала ни слова. Вскоре простился один, ушел второй, третий, толпа постепенно редела, и вот уже возле меня остался один Вольфганг.

— Ну, идемте.

Мы вышли из вокзала, и по обеим сторонам дороги я увидела множество зданий. Они были разной высоты, но гораздо ниже московских. Некоторые дома напомнили мне изысканно украшенные торты. Проезжающие по дороге машины переливались на солнце, на их металлической поверхности я могла разглядеть свое отражение. Все мужчины и женщины в этом городе щеголяли в синих джинсах. Порыв ветра донес до моего носа запах подгорелого мяса млекопитающего, угля и сладковатых духов.

Вольфганг подвел меня к подъезду свежевыкрашенного дома и пригласил войти. — Ага, видимо, тут я и буду жить», — сообразила я. Едва мы переступили порог, я бросилась в кухню и распахнула холодильник. Внутри обнаружился сказочный холмистый ландшафт из упаковок розового лосося, нарезанного на бумажно тонкие полоски и запаянного в прозрачный полиэтилен. Я мигом схватила упаковку, разорвала ее и попробовала ломтик рыбы. На вкус он был неплох, но отдавал дымом. Наверно, рыбак во время ловли слишком много курил. Я уминала кусок за куском, и вскоре дымный привкус начал мне нравиться. Вольфганг осмотрелся и произнес:

— Прекрасная квартира, не правда ли?

Квартира меня не интересовала. Я предпочла бы залезть в холодильник и остаться там. Вольфганг заметил, что я не отвожу взгляда от лосося, и засмеялся.

— Как видите, рыбы мы вам купили достаточно. На первое время должно хватить.

Едва он вышел за дверь, я съела весь приготовленный для меня запас лосося.

Я постояла перед открытой дверцей пустого холодильника, наслаждаясь прохладным воздухом. Затем вытянула нижний ящик. Он был набит маленькими аппетитными кубиками льда. Я набрала их в рот и стала грызть.

Кухня мне быстро наскучила, я перешла в комнату, где стояли телевизор и стул. Я аккуратно опустилась на стул, он тотчас затрещал, одна из его ножек подломилась. К комнате примыкала ванная, крохотная, как в вагончике бродячего цирка. Я сполоснулась ледяной водой и вышла из ванной, не обсушившись. По коридору поползла лужа. Я стряхнула с себя воду, легла в кровать и вдруг рассмеялась, вспомнив сказку про трех медведей: сварили однажды три медведя похлебку и пошли гулять. Пока их не было, в дом забрела девочка. Она съела похлебку, сломала стул, легла в кровать и уснула. Вернулись медведи домой и удивились — почему миска пуста, почему стул сломан? Посмотрели на кровать, а в ней девочка спит. Та проснулась, перепугалась, выпрыгнула из кровати и убежала, а возмущенные медведи остались одни. Я почувствовала себя девочкой из этой сказки. «Что мне делать, если сейчас те три медведя вернутся с прогулки?» — размышляла я.

Но не три медведя, а один Вольфганг вернулся на следующий день, чтобы узнать, как я обживаюсь в новой квартире.

— Как у нас дела сегодня? — спросил он.

— Чувствую себя девочкой из детской книги про медвежонка.

— Про какого медвежонка? Винни-Пуха или, может быть, Паддингтона?

Ни одного из этих медвежат я не знала.

— Нет, про трех медведей. Лев Толстой!

— Впервые слышу о такой книге, — отозвался Вольфганг.

Между нами образовалась ледяная завеса. Лед кажется прочной материей, однако быстро тает, если нагревается от тепла живого тела. Я шутливо, но твердо положила лапу на плечо Вольфганга, тот на удивление ловко высвободился, сделал суровое лицо и проговорил:

— Я принес вам бумагу и ручку. Мы очень хотим, чтобы вы продолжили работу над своим произведением. Ее необходимо начать как можно скорее и закончить как можно раньше. Вознаграждение мы вам гарантируем.

Изо рта Вольфганга пахло ложью. Есть разные виды лжи, каждый из них пахнет по-своему. В данном случае пахло подозрительно — скорее всего, Вольфганг передавал не собственные мысли, а слова своего начальника. Вольфганг был лжецом, однако, к счастью, он был пока что молодым лжецом. Запах выдавал, что он еще ребенок, а запах не врет. Я шутливо толкнула Вольфганга, он не отреагировал, и я толкнула его снова. Он поджал губы и крикнул: «Прекрати!», однако не мог сдержать ребяческого желания побороться со мной. Я аккуратно бросила его на пол, стараясь, чтобы он не сильно ушибся. Пока мы играли, запах лжи выветрился из его тела.

Вскоре мой желудок стянуло голодом, я забыла о Вольфганге, побежала в кухню и распахнула холодильник. Лосося там не было, да я и так это знала. Вольфганг вошел следом и увидел пустые полки холодильника.

— Получается, я зря боялся, что вкус лосося тебе не понравится, — весело хмыкнул он, вероятно надеясь скрыть свой ужас под непринужденным тоном.

На следующий день Вольфганг снова навестил меня, хотя я не просила об этом.

— Как у нас дела сегодня? — осведомился он, лихорадочно моргая и слегка запинаясь.