Карин Ламбер - Дом, куда мужчинам вход воспрещен
– Она еще хороша собой.
– В тот день, когда докторша сообщила ей, что у нее поли… ревмато… артрит…
– Ревматоидный полиартрит.
– Вот-вот. Она вышла из кабинета, зашла в кафе выпить кофе и приняла решение: отныне ее любовники будут лишь воспоминаниями.
– И больше не выходит из своей квартиры?
– Мало-помалу суставы утратили гибкость, ноги уже не слушались, как прежде, пальцы скрючило, а потом все стало болеть. Переезжать она не хочет. Предпочитает жить в облаках со своими бамбуками.
И лучше не будет. Надо ей помочь. Я еще зайду к ней.
Все молчат. Розали подливает чаю, приносит миндаль и финики.
– Нам все-таки очень повезло, что мы живем здесь все вместе.
– А как называется этот дом? – спрашивает Жюльетта.
– Как называется?
– Ну да. Дают же имена домам у моря: «Ласточка», «Беззаботный», «Самсара»…
– Мы об этом думали.
Они действительно проводили целые воскресенья над словарями, обмениваясь словечками из юности и названиями любимых романов. Но так ничего и не придумали.
– В конце концов, это ведь дом Королевы, – говорит Жюльетта. – «Звезда балета»… «Небесная королева»…
– «Челестина»… «Каза Челестина»[24], – решается Джузеппина.
– Небеса означают блаженство. «Челестина» – мне нравится, – кивает Розали. – Симона… «Каза Челестина»?
– Si.
– Жюльетта?
– Я за.
– Джу?
– А как же! Это ведь я придумала.
Почти.
– Принято единогласно.
– Слушайте, небожительницы, лестницу не мешало бы подновить. Нам нужен маляр, – говорит Розали.
– МАЛЯРША! – поправляет Джузеппина.
– Мсье Бартелеми остановил меня на днях на улице, чтобы поведать, что электричка – вовсе не женский род от электрика, а слово аптекарь женского рода вообще не имеет. Аптекарша – это жена аптекаря, добавил он, очень довольный наглядным примером. Я не стала ему говорить, что в «Ларусс» уже десять лет как внесли изменения.
– Так кто знает женщину-маляра?
– Или хотя бы пенсионера?
– Почему пенсионера? Зачем непременно старик? – протестует Жюльетта.
Молодой и красивый, явится в спецовке и майке, от него будет пахнуть краской, но еще и мужчиной будет пахнуть, он предложит мне выбрать цвет и выкрасит мой этаж в три слоя.
– Довольно, Жюльетта! Ты тоже поставишь крест, когда поймешь. А пока, если хочешь здесь остаться, изволь соблюдать правила.
– Ладно, Королеву я понимаю, но вы… почему вы живете в доме, куда мужчинам вход воспрещен?
– А ты бы поселилась в кондитерской, если бы сидела на диете?
– Так это диета? – хмыкает Жюльетта.
– Мы не поставили крест на любви.
– Любовь, настоящая любовь – это прекрасно.
– Мы поставили крест на безумной надежде ее пережить.
– На русских горках.
– На полигамии.
– На мечте соединить Северный полюс с Южным.
– Мы не хотим каждый день по тысяче раз склеивать осколки.
– Не хотим свихнуться, обнаружив, что он – не тот, кем прикидывался.
– Не хотим ни в ком растворяться, лезть вон из кожи и подрезать себе крылья кому-то в угоду.
– Не хотим, чтобы нас дурачили, ради ласки или нежного слова.
– Не хотим быть смешными.
– Не хотим растратить все нервные клетки и впасть в наркотическую зависимость.
– В любви невозможно себя защитить.
– Единственная защита – воздержание!
ОНИ СУМАСШЕДШИЕ!
– Вас отравили, и поэтому вы объявили голодовку.
– Я не объявила голодовку, Жюльетта, – возражает Симона, – я выбрала другое меню.
– Вы слишком поспешили поставить крест. На земле три миллиарда мужчин. Я не понимаю вашей упертости.
– Никто не понимает. Особенно мужчины, которым невыносима мысль, что можно обойтись без них. «Дом, куда мужчинам вход воспрещен». Они в это не верят, вот и воображают, будто мы фригидны, нам по сто лет и из подбородков у нас торчат волоски.
– А я надеюсь, что когда мне будет сто лет, все равно какой-нибудь мужчина еще будет меня желать, – мечтает вслух Жюльетта.
– Если все женщины откажутся от мужиков, как мы, то этим мачо настанет конец! – заявляет Джузеппина. – Finito! Basta!
– Но чем же вы заменили любовь?
Любовь не заменить ничем!
Они молчат. Словно каждая ждет, что ответит другая. Когда Жюльетта уже думает, что попала в точку, Симона вдруг смотрит ей прямо в глаза:
– Мы не ищем замену любви. Мы заменили иллюзии, ожидание, терзания, зависимость, разочарования, семейную психотерапию и прочее простыми и доступными, милыми сердцу вещами, которые не сдует первый порыв ветра, не разрушит ударившая в голову дурь, не унесет весна.
Жюльетта берет еще финик.
– И вместо любви у вас гончарная мастерская и бассейн?
– Нет, целый мир небывалого блаженства!
– Жизнь без мужчин – это жизнь без соли, без сахара, без перца, без меда. Это вы ничем не замените, – не сдается Жюльетта.
Симона встает и, отойдя к окну, шепчет что-то неразборчивое.
– Что ты сказала, Симона?
– «Счастье – малая малость, которую можно погрызть, сидя на земле под солнышком»[25].
Жюльетта берет последний финик. Встает, направляется к двери, оборачивается:
– Вы еще пожалеете. Когда старушками в тиши у камелька[26] вам захочется подержаться за чью-то руку.
10
Розали машинально убирает чашки. Моет, споласкивает, снова моет. Мыслями она далеко, с Франсуа, в своей прежней жизни.
Все им удавалось. Им рукоплескали. Даже завидовали. Их имена были неотделимы одно от другого: «Розали и Франсуа», как фирменный знак. Dream team[27]: он – креативный директор, она – коммерческий. Она продавала клиентам, впечатленным кривой их товарооборота, рекламные кампании, которые придумывал он, чтобы убедить доверчивых потребителей в превосходстве их продукции. Они выигрывали тендеры, выбивали бюджеты, завоевывали сегменты рынка. Все разговоры были о стратегии, ретропланинге, целевой аудитории. Они были воплощением успеха и достижений. Двигались вперед в одном ритме.
Пять лет назад жизнь Розали рухнула.
В тот день, сидя в кухне, она чистила фасоль. Пел Анри Сальвадор[28], и она слушала его со счастливой улыбкой. «Это милая песенка, которую мне пела мама…» Слова напоминали ей детскую, ежевечерний ритуал: стакан теплого молока с ароматом апельсинового цвета и эта колыбельная, которая тихонько погружала ее в сон.
Франсуа вошел неслышно и положил свои большие ладони на плечи жены. Тело Розали узнало руки и тотчас сомлело от их тепла. Надежные руки, нежные, ласковые, знающие потайные местечки, где прячется ее наслаждение.
