Ксения Велембовская - Дама с биографией
Не-не, он не первый попавшийся, а очень даже ничего гражданин, подмигнула себе Люся. Подкрашенный глаз в зеркальце сверкнул в ответ все еще нездоровым блеском, а время уже поджимало. Слегка подновив макияж, она закинула «Фурлу» на плечо и направилась в издательство походкой знающей себе цену женщины. Сегодня походка получилась особенно легкой и независимой…
В корректорской, сдвинув два стола, Алина, Райка, Элеонора Петровна и Катюшка пили чай с тортом, сплетничали и хохотали. Редкий летний день обходился без какого-нибудь торжества: то именины, то крестины, то начало отпуска, то его конец.
— Привет. По какому поводу гуляем?
— Ой, Людмила Сергеевна, присоединяйтесь! — радостно подскочив, уступила свое место Катюшка. — Я, Людмила Сергеевна, иду на повышение! Младшим редактором в «Эксмо»!
— Правда? Молодец, Катерина. Но ты нас не бросай, ладно? Заходи. Без жизнерадостной молодежи мы, старушки, совсем зачахнем от тоски.
— Какая же вы старушка, Людмила Сергеевна? Вы у нас в издательстве самая красивая! Самая стильная! Честное слово.
— Спасибо, дорогая, — улыбнулась своей восторженной поклоннице Люся, присела на краешек стула и, склонившись к заведующей, шепнула: — Меня еще не вызывали?
— Пока молчат, — так же шепотом отозвалась Алина и потянулась к торту. — Тебе положить? Или опять худеешь?
— И худею, и настроение не то… Извини, Катюш. Может быть, после.
Элеонора Петровна, бабушка трех внуков, которая вырывается на работу раз в неделю, а вырвавшись, весь день корпит над не дочитанной дома корректурой и поэтому всегда «не в курсе», обвела притихшую компанию пристальным взглядом поверх очков с сильнейшими диоптриями — уделом всех, кто честно проработает корректором лет сорок, — и снова повернулась к Алине:
— Случилось что-нибудь? Что вы там с Люсенькой шепчетесь? Алин, расскажите, я же не в курсе.
— Чего вы к Алине Владимировне пристаете? Пусть Люська сама и расскажет! — встряла хриплым прокуренным баском Раиса, порядочная, между прочим, зараза, единственная из присутствующих, с кем при всем желании невозможно было наладить контакт. Разговаривала эта стервозина подчеркнуто хамски, очевидно, таким образом самоутверждаясь, а за глаза, как доложили люди добрые, не уставала нести «Люську» по кочкам за «шикарные шмотки, холеную рожу и аристократские замашки». Других аргументов вроде не было.
После настойчивых просьб хором Люся все-таки сдалась.
— Ваша взяла. В общем, Элеонора Петровна, я пропустила опечатку, одну-единственную, но роковую для сюжета. Сюжет такой: некий Влад Громкин, бизнесмен… Кстати, я так и не поняла, где он кует бабки. Сферу его деятельности автор оставил за скобками, сосредоточившись на хобби бизнесмена — изобразительном искусстве и, соответственно, на посещении мировых сокровищниц. Тут вам и Эрмитаж, и Лувр, и Прадо, и Третьяковка. Описание картин великих мастеров занимает треть текста. Однако господин Громкин запросто может перепутать Флавицкого, извиняюсь, с Суриковым. Читаю и думаю: или я сошла с ума, или… Сколько времени у меня ушло на проверку, ужас! Алина знает…
— А я тебе говорила: нечего потакать бездельникам. Пусть бы и Карпенко немножко поднапрягся. В конце концов, проверка — обязанность редактора.
— Бог с ним, с Карпенко, он еще молодой и неопытный. Честно говоря, мне и самой хотелось кое-что освежить в памяти. Просто обидно, понимаешь? Проверила весь фактический материал, можно сказать, неделю засыпала в обнимку с энциклопедией, а прокололась на какой-то несчастной опечатке.
— Тебе чего, уже засыпать больше не с кем?! — заржала Райка, но Люся, что называется, сделала глухое ухо — ничего обиднее, чем ее безразличие, для Райки быть не могло — и, чтобы достать темную Раису Рыбину окончательно, продолжила с еще большим словесным выпендрежем:
— Помимо музеев эстет-бизнесмен мечется между двумя барышнями. Первая, жена, — хрестоматийная стерва с Рублевки. Вторая — особа высокодуховная, экскурсовод в Эрмитаже, а кроме того, первая любовь Влада. У нее от Громкина сын-подросток, но это секрет Полишинеля. После бесконечных сомнений, метаний и страстных свиданий под полотнами Веласкеса и Караваджо он все-таки решает вернуться в лоно семьи. Несется на джипе по ледяной дороге к себе на Рублевку. На повороте джип заносит и разворачивает в обратную сторону…
— Как интересно! — хихикнула Элеонора Петровна.
— Очень. После разворота, этакого перста судьбы, следует финальная фраза: «На вокзале Влад быстро взял билет и сел в питерский поезд». А в слове «питерский» вместо «т» «д»…
Отреагировать никто не успел — в дверь влетела секретарша Марина:
— Артемьева, к генеральному, срочно!..
Взмокший от трудов и горячего июльского солнца, беспощадно лупившего в огромное ниишное окно, генералиссимус нависал над столом, как скала над пропастью, и водил глазами по бумагам, коих в его кабинете было не меньше, чем в прежние времена на пункте приема макулатуры.
— Здравствуйте, Руслан Евгеньевич.
Предгрозовое молчание. Страшно, аж жуть.
— Вы велели зайти.
— Вы кто? — рявкнул он, все так же не отрываясь от рукописи. Можно подумать, не помнил, кого вызывал к себе, причем срочно. Однако правила игры требовали от проколовшегося подчиненного глаза долу и тихого ответа:
— Артемьева, из корректорской.
— Ага, явилась! — И началось, стандартным блоком: — Продажи падают! Платежи не идут! Бумага дорожает! Художники обнаглели! Кругом — одни саботажники! Никого не найдешь — все загорают! Бездельники, бездари, диверсанты!..
До изощренно-унизительной конкретики, когда внутри все кричит: «Да пошел ты!» — дело нынче не дошло: на столе зазвонил телефон. К нему, как по команде свыше, добавились из-под бумаг призывные сигналы мобильника.
— Идите, идите отсюда! — затряс растопыренными лапищами, будто отбивая шквал волейбольных подач, задыхающийся от гнева Руслан и в изнеможении откинулся в кресле. — Сил моих больше нет, как вы все мне надоели… Да, слушаю… Алло!
В общем, отделалась легким испугом. Выбросила неприятности из башки и, вспомнив о своем симпатичном попутчике и предстоящем в воскресенье свидании, с глупой блуждающей улыбкой на устах подалась обратно в корректорскую…
От этой дурацкой улыбки она никак не могла избавиться и сейчас, лежа под уютной невесомой перинкой и обдумывая, во что бы такое ей нарядиться завтра.
Глава вторая
Крашенная суриком дверь в квартиру на четвертом этаже была приоткрыта. По сумрачной даже в солнечное утро прихожей гулял сквозняк из кухонного окна, выходившего во двор — такой же пустынный сегодня, как и весь воскресный раскаленный летний город.
