Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы
Может, кому-то покажется странным, но я не люблю новые книги. Они у меня вызывают подозрение — как люди, с которыми никто не разговаривает, потому что они либо заумные воображалы, либо чопорные гордецы, либо вообще неадекваты. К хорошей книжке, как к другу, — к ней возвращаются; без нее не могут ни есть, ни спать; иногда ей гадят в самую душу брызнувшим из помидорины соком, а через много лет, случайно взяв в руки, старательно разглаживают загнутые уголки и пытаются отковырнуть присохшее к странице томатное семечко. Оно отпадает мгновенно: кажется, только этого и ждало — столько лет прошло, все давно прощено…
Нет, я вовсе не хочу сказать, что мне нравятся те, у кого грязные книжки. Главное, чтобы люди их читали. Ну не может человек остаться прежним, если он страдал вместе с Мастером и Маргаритой, или любил с Джейн Эйр, или плакал над «Хижиной дяди Тома»! И он точно не может быть подонком, если открывает эти книги снова и снова. Какая разница в поиске чего — умного собеседника, спасительных ответов или хотя бы неясных подсказок. И еще он — неравнодушный, а с таким всегда интересно общаться. Правда, дружить тяжело. Ну а жить чаще всего вообще невыносимо.
Точно знаю другое: мне не нравятся те, у кого книжки стоят лишь для декора. С праздничной позолотой на обложке, тщеславным экслибрисом на форзаце и неразрезанными страницами внутри. Могу спорить даже на деньги: такие «книголюбы» и окружение подбирают по принципу нужности и престижности — нынешней и перспективной. А до самих людей им нет совершенно никакого дела. Значит, и на меня им будет наплевать. Тогда мне они зачем?
У Маши книжек оказалось немного, но кое-кого из старых знакомых я встретила. Видно, что покупали от случая к случаю, но выбирали именно то, что хотели, на полках не было и намека на серии. По томику Шекспира и Булгакова — привет от классиков. Рядышком рассказы О'Генри и пьесы Шоу — значит, с чувством юмора все в порядке. Еще пара знакомых корешков: «Американская трагедия» и «Оливер Твист». Наверное, многие опять меня не поймут, но я люблю неспешные романы, кропотливо и скрупулезно, вплоть до складочек на фраке и морщинок у глаз выписанные образы. Такой странный по нынешним временам выбор определили две вещи: мамин вкус и моя болезнь. Совпали ее желание и мои возможности. Сначала мама сама читала вслух, но со временем и я полюбила вязкое, тягучее действие. В нем нет суеты, но есть проникновение в суть. И не остается выбора — все герои становятся близки, и временами я, как Диккенс, смеялась, спорила или даже ругалась с ними. Жаль, что нельзя было дать тумака — иногда хотелось.
Еще на полках теснились: немножко Дюма, немножко детективов, пара мягких обложек с парящими в облаках златовласыми блондинками — куда ж без них…
Отдельно стояло несколько толстых книг тех непритязательных серо-буро-малиновых цветов, по которым мгновенно определяется — учебники. Я не ошиблась: что-то про сопромат, строительные конструкции и другие вещи, понимание которых для меня завершается уже на заголовке.
К жизни вернул послышавшийся в коридоре шум, легкий Линин топоток и ее радостный крик: «Папка! Мой папка приехал!» Я даже представила, как это: входишь, распахиваешь руки, и тебе в объятия падает сначала маленькая дочка, потом любимая жена. Ты стоишь счастливый от их искренней радости, уже щедро накрыт стол, и вокруг самые близкие, самые родные… Представила столь явственно, что на глаза навернулись слезы — как же хорошо!
Я не стала выходить в прихожую: зачем им посторонние в такой момент? Под чужими любопытными взглядами тяжело быть искренним и открытым настолько, насколько истосковавшееся сердце готово в самое первое, самое яркое мгновение встречи.
Из коридора суматоха постепенно расползлась по квартире. В ванной зашипел душ, кто-то громко потребовал для хозяина тапочки и чистую рубашку, зазвенела в торопливых руках посуда, мужчины с нескрываемым облегчением загромыхали стульями и табуретами, расставляя их вокруг стола.
— Вы тоже занимаетесь строительством?
Я вздрогнула от неожиданности: вопрос прозвучал прямо за спиной, почти над ухом. И адресовался мне — в руках я все еще вертела какой-то учебный талмуд.
— Нет… Да… Немного…
Самой сейчас стыдно. Посмотреть со стороны — смех, да и только: стоит расфуфыренная девица двадцати двух лет, вцепилась в умную книжку, а сама двух слов связать не может!
А что я могла сказать? Сердце мое ухнуло куда-то вниз, и я даже сомневаюсь, задержалось оно в пятках или выскочило и закатилось куда-нибудь за дальнее кресло. Разум, судя по ответу, тоже меня покинул. Я стояла, чувствовала, как кровь предательски приливает к щекам, и горячие пятна одно за другим начинают жечь кожу. Как всегда: стоит случиться малейшей неожиданности и — вот вам красна девица!
(Ну, Ленка, если у тебя в роли «малейшей неожиданности» мужчины, проявляющие к твоей персоне интерес, то ты бессовестно набиваешь себе цену! Уж меня-то не обманешь!)
Он был шатен, на вид лет тридцати, ростом выше среднего. Если сейчас кто-то спросит про цвет глаз или форму носа, не отвечу — не помню. Приятные, хотя и некрупные черты, но ничего уродливого, от чего стоило бы старательно отводить взгляд. Наоборот, на него хотелось смотреть, особенно когда он улыбался: в лице появлялось что-то неуловимое и необъяснимое, но удивительно детское и родное. Может, это из-за маленьких ямочек на щеках?
В память почему-то врезалась рубашка цвета чуть припыленной бирюзы, в тонкую кремовую — в тон джинсам — полоску, она очень шла ему. Наверное, просто лекала оказались удачные, но молодые девушки не склонны замечать подобные мелочи жизненной прозы. За красивой рубашкой им видится безупречный вкус, хорошие манеры, тонкая душа. Да что там! — они ухитряются рассмотреть за ней и счастливое беззаботное будущее…
Недавно читала про исследования психологов: оказывается, для того чтобы понять, симпатичен тебе человек или нет, достаточно всего нескольких секунд. Не помню точно, то ли пятнадцать, то ли двадцать. Мне хватило, кажется, трех.
— Не понял… — От столь откровенной неадекватности мужчина даже растерялся. Еще один подобный ответ, и точно сидеть мне весь вечер в одиночестве.
— Немного, — повторила я, изо всех сил давая себе установку не краснеть. — Я неплохой специалист по строительству воздушных замков. Вам такой не нужен?
Даже дыхание перехватило от собственной наглости. До сих пор я себя в склонности к кокетству не уличала.
Но гостя мой пошловатый реверанс нисколько не смутил. Наоборот, кажется, он даже обрадовался: во-первых, собеседница оказалась вполне вменяема, во-вторых, явно не прочь поддержать знакомство.