Александр Тарнорудер - Остановить песочные часы
— наш идеал — в простоте и доступности
— мы — одна компания
Узнаю от Иланы, что со времени раздутого прессой скандала ни одна живая душа не появилась в лаборатории, чтобы сдать кровь на совместимость. Мы как две узницы, ожидающие приговора по одному делу. Время уходит, истекает отмеренный песок в часах. Для меня каждый прошедший день — вызволение, для Даны — приближение конца, для Иланы — непреходящий ужас. С каждым днем уменьшаются шансы, понижается вероятность.
Песок сыплется с неумолимостью закона тяготения, называемого всемирным. По утрам я чувствую себя песочными часами, которые перевернули за секунду до того, как я открыла глаза, и которым выделено на жизнь строго учтенное количество песчинок. Иногда я сама — песок, в который затесался чужеродный объект, закупоривший течение времени. Дома меня окружают повседневной заботой, которой я бы только порадовалась в другое время, но сейчас она служит постоянным напоминанием о приближающемся сроке последнего анализа и вызывает лишь раздражение. С другой стороны, тактика постоянной пропаганды и убеждения, развернутая моими родственниками по всему фронту, начинает действовать, и я, в глубине души, прихожу к убеждению, что скандал в средствах массовой информации — это не более чем обыкновенная журналистская утка. Самое противное, что червяк сомнения не исчезает совсем, а продолжает ворочаться где-то глубоко внутри, не давая покоя ни днем, ни ночью.
Нет, пожалуй, самое противное не это, а то, что мне приходится жить двойной жизнью. Вся моя семья, мои братья, родители и родственники, а также родственники Меира пытаются отговорить меня от донорства, несмотря на то, что уже подписаны все бумаги. Чтобы прекратить разговоры, я соглашаюсь со всем и со всеми, у меня просто не осталось сил возражать. Для себя я давно уже все решила. Я лишь дожидаюсь того дня, когда мне можно будет пройти окончательную проверку.
Никогда раньше не задумывалась, сколько дурных голливудских фильмов начинается выходом главного героя из ворот тюрьмы, за которыми его поджидает старый друг-подельник или ослепительная красотка-любовница, и заканчивается всеобщими объятиями и ликованием под оглашение оправдательного приговора. А наложить картинки одна на другую не пробовали? Не получается? У меня тоже не получилось никакого ликования, только вселенская усталость, как будто какой-то межгалактический песок напрочь забил все поры и не дает дышать.
— Ну, держись, теперь-то ты от меня никуда не денешься! — Меир мгновенно среагировал на мой звонок.
Вот-вот, первым делом наш изголодавшийся голливудский герой отправляется со своей партнершей прямиком в постель, где и проводит время в соответствии с фантазией режиссера, текущим тарифом красотки и размером незаслуженно отсиженного срока.
— Могу я, наконец, трахнуть свою жену? — не унимается мой муж, а мне почему-то приходит на ум совсем другая мысль.
Только теперь, когда все позади, я начинаю осознавать, какая произошла со мной перемена. В голове у меня поселился вирус страха, перед которым бессильно любое лекарство. Я думала, что можно получить оправдательный приговор и забыть все, как страшный сон, выйти из тюрьмы, устроить оргию и отыграться за проведенное в заточении время.
Невозможно. Никогда не будет той прежней Дали. Я чувствую себя страшно постаревшей в свои тридцать три года.
Профессор, похоже, не рад, что ему напомнили о моем существовании.
— Приезжайте, конечно, — глухо говорит его секретарша с некоторым сомнением в голосе.
Я и приезжаю, напрочь забывая, что неплохо бы справиться о времени или назначить встречу. Попадаю в отделение в разгар суеты, напоминающей броуновское движение, и непонятной стороннему наблюдателю. Меня, очень вежливо, правда, просят подождать с часок. Выхожу из здания и медленно бреду по траве мимо скульптур Кадишмана, Цимбалисты, Тумаркина. Останавливаюсь перед «Матиссом» недавно умершего Буки Шварца.
И тут меня прорывает. По щекам начинают катиться слезы, ноги подгибаются, и я опускаюсь прямо на газон. В другой момент эта скульптура, может, и не вызвала бы во мне ничего, кроме равнодушного и слегка удивленного взгляда, но сейчас я ощущаю заложенный в ней глубинный философский смысл. Железная полоса в виде нижнего полукружья огромного обруча или обода гигантской телеги, от которого отрезали верхнюю половину. На одном конце устремившаяся вверх человеческая фигурка — из другого конца та же самая фигурка вырезана вниз головой.
Вечное движение: отнять и добавить, уйти в сумрак и вернуться к свету, умереть и заново родиться. Я ощущаю себя той самой фигуркой, которую безжалостно вырезали автогеном, а потом, по прихоти Создателя, грубо приварили заново. В прошлой жизни меня не осталось, только подвешенный вверх ногами пустой контур, но в другом месте я все-таки появилась, я существую.
— С вами все в порядке? — кто-то трогает меня за плечо.
Первая реакция у меня — ярость и раздражение: человек рыдает, уткнувшись носом в жухлую больничную траву, а его спрашивают, все ли у него в порядке. Делаю пару глубоких вдохов, чтобы не выругаться, и поднимаю голову.
— Далит?! — вижу перед собой присевшую на корточки Илану. — Что…
Илана на полуслове закрывает рот рукой, и ее лицо белеет от ужаса.
— У тебя нашли… — она не в состоянии закончить вопрос.
Мотаю головой из стороны в сторону, не в состоянии вымолвить ни слова. Представляю, что у меня сейчас за вид, если даже Илана не узнала. Сморкаюсь в промокающие с невероятной быстротой тонкие бумажные салфетки.
— Со мной все в порядке, — выдавливаю из себя набившую оскомину дежурную фразу и думаю: как же далеко от меня сейчас это самое «в порядке». — Я поднялась в отделение, но меня попросили погулять часок.
— Так значит ты… пришла, чтобы… а тебя вот так… от ворот, — Илана начинает лихорадочно искать в сумке телефон. — Я сейчас их главному позвоню, да что ж это такое, в самом деле!?
— Подожди, — беру ее за руку, — все знают, что я здесь. У них там обвал какой-то — все бегают, как сумасшедшие.
— Знаю я их, это только с виду так.
— Как Дана?
— В стерильной палате. Ее готовят к аутологичной трансплантации.
— Нашелся еще один донор?
— Нет, это пересадка собственного костного мозга. Но надежда слабая, в ее случае. Знаешь, Далит…
— Знаю, не надо… Можно ее навестить?
— Можно только из-за двери.
— Пойдем, думаю, профессор уже ждет.
Мне не нравится, как складывается разговор. Он какой-то вязкий и тягучий. Расспрашиваю о деталях, а в ответ бубнят об осложнениях и побочных явлениях. Я начинаю подозревать, что породнившиеся со мной врачи таки сговорились и организовали приватную дружескую беседу о моем состоянии здоровья. Ну уж нет, думаю, так просто я не сдамся — никто не вправе за меня решать. Эта мысль, а также корпоративная выучка, чуть что, обнажать зубы и выпускать когти, добавляет мне адреналина.
— Я приняла решение и стану донором для Даны.
— Решения здесь принимаю я, — взгляд профессора направлен куда-то в угол поверх экрана компьютера.
— И…
— Мы подготовили Дану для другой процедуры.
— Но я понимаю, что аутологичная трансплантация — не лучший выход в данной ситуации? — надо же, запомнила и выговорила с первого раза.
— Много вы понимаете в гематологии, черт возьми! Нахватаются слов из Интернета…
Плохо, когда тебе не смотрят в глаза, но становится страшно, когда избегает взгляда врач. Это значит, что надежда уже умерла. Она еще теплится там за дверью в коридоре, а здесь в кабинете свирепствует холод.
— Достаточно, чтобы задавать вопросы.
Кажется, я пробила защитный панцирь. Мой ледяной тон и бульдожья выучка спорить до последнего приносит результат.
— Девочка моя, — профессор поднимается со своего кресла и садится рядом со мной на стул для посетителей, — у Даны не было этих трех месяцев. Чудо уже то, что она до сих пор жива. И нужно еще десять дней на курс филграстима, иначе у тебя в крови не будет достаточного количества клеток. Слишком поздно, — он встал и прошелся по кабинету. — Все понимают, какая необыкновенная дурость произошла с инцидентом в лаборатории, но инструкция есть инструкция. Они всегда пишутся за счет чьей-нибудь жизни.
— Но есть же… бывает…
— Нет, не бывает! Закон есть закон. Это преступление, Далит. Я не могу пойти на преступление и парализовать работу всего отделения.
— А ради собственной дочери?
Профессор ничего не ответил и перебрался обратно в свое черное кожаное кресло.
— Вам еще раз выдадут бланки, которые вы уже заполняли. Не стесняйтесь задавать вопросы, если будет непонятно, у вас это хорошо получается, — он едва заметно усмехнулся.
— Спасибо.
— Не торопитесь, это еще не все. Первую инъекцию получите здесь, под наблюдением, чтобы убедиться, что у вас нет на нее аллергии или еще каких-нибудь реакций. Курс лекарства состоит из десяти доз, я выпишу вам освобождение от работы на всю следующую неделю — должны же вы получить хоть какой-нибудь бонус. Делайте, что хотите, но поменьше солнца и физической нагрузки. Дальнейшее вам растолкуют сестры. Каждый вечер вы должны приезжать сюда, чтобы получить очередной укол, если только не сможете справиться сами. Это не внутривенное, обычный укол в руку.
