Андрей Агафонов - Ангелы падали
III. Блюз № 66
1
На этом поезде год назад
Я ехал туда, куда…
На этом поезде год назад
Я ехал уже туда…
Куда, без сомнения, год назад
Не ходили еще поезда.
Там было другое — было то,
Чего не забыть никак.
Там было такое, чего забыть
Я не смогу никак —
Почтовый ящик, пустой как сон,
И я — последний бедняк.
Я знал наверное год назад:
Судьба моя решена.
Я знал, наверное, год назад,
Что судьба моя решена…
Меня на перроне встречала она —
Привычная тишина.
Но много за год исколесил
Железных дорог и душ,
Я много за год исколесил
Сердец, и дорог, и душ,
И мне уже не хватает сил
Вернуться в родную глушь.
И я — богат, будто сто воров,
Укравших мою судьбу.
Да, брат, я богат, будто сто воров,
Укравших мою судьбу.
И ты увидишь, как я богат —
В моем жестяном гробу.
Пока мы едем, присядь–ка, брат,
Ведь я тебя не боюсь…
Слышишь, присядь–ка со мною, брат,
Ведь я никого не боюсь —
И я исполню тебе стократ
Железнодорожный блюз.
2
Я никогда не буду дома…
Угадай, почему.
Я никогда не буду дома…
Поди пойми, почему.
Я сам пытаюсь это понять
И десять лет не пойму.
Мои дороги без дороги…
Голова без ума.
Мои дороги не знают дороги,
И голова без ума.
И все, что я знаю: сегодня осень,
А завтра будет зима.
Ты скажешь, брат: «О, ты ведь молод!
И все еще впереди».
Ты скажешь: «О, ты еще так молод,
И столько всего впереди».
Спасибо тебе, но сегодня осень,
Сегодня такие дожди…
И где бы не был я, где я не был,
Не будет больше меня.
И где бы, о небо, я только не был,
Не будет больше меня.
И я могу обойти все небо,
Но дома не буду ни дня.
3
Дожди не знают, чему бывать
Годами, через года…
Дожди не могут нас убивать
И помнить через года.
Обыкновенная, вот и все,
Летит в октябре вода.
Печально глядя на небеса
Сквозь плачущее окно,
Рассеянно глядя на небеса
Сквозь пляшущее окно,
Я сам не плачу и не пляшу,
И мне уже все равно.
Мой поезд — скорый, и на восток
Он скоро придет один.
Мой поезд опять идет на восток
И скоро придет один.
И дождь за окнами одинок
Идет, куда все дожди…
Мы с нею встретимся через год
Или уже никогда.
Случайно столкнемся мы через год,
А может, уже никогда.
Обыкновенная, вот и все,
Летит в октябре вода.
4
Не знаю, как об этом сказать,
Не знаю, с чего начать…
Пора бы тебе обо всем рассказать,
Но не знаю, с чего начать.
В общем, когда мне не хватит слов,
Я буду просто мычать.
Это было, брат мой, еще зимой.
Она ходила в пальто.
Подумать только, еще зимой
Я ей подавал пальто.
Она была моя женщина,
А я был просто никто.
Она уходила — и каждый раз
Я знал, что она не придет.
Не знаю, откуда я это взял,
Но знал — она не придет…
И я мычал, как мычу сейчас,
Сутками напролет.
Мы прожили зиму — она и я,
И захватили весну.
Всю зиму, словно единый день,
И еще захватили весну…
Распалась наша двойная тень
На одного и одну.
Она была моя женщина, брат…
Когда–нибудь ты поймешь,
Как трудно о женщине рассказать,
Которую ты поймешь.
И все, что я помню — ее глаза,
И все, что я помню — ложь…
5
Ты сказал мне с упреком: «Твоя любовь
Не все, что произошло.
Ты глуп, если думаешь, будто любовь —
Это все, что произошло».
А я не спорю. Но знаешь, любовь —
Это то, что ушло так ушло.
Мы сегодня с тобой оказались здесь,
А завтра сойдемся опять.
Но все может быть — мы сегодня здесь,
А завтра нас не сыскать.
Но так ли, иначе — тебе и мне
На это, прости, плевать.
Сейчас я работаю и живу
Там–то, а буду — там.
Сейчас я работаю и живу,
А завтра умру к чертям.
И снова начну работать и жить,
Теряя себя по частям.
И так во всем. Ничего под Луной
Иного не произошло.
Итак, во всем, что случилось со мной,
Меняется лишь число:
Когда и сколько… И только любовь —
Это то, что ушло так ушло.
6
Стояла девочка у окна,
Смотрела на поезда.
У этой девочки из окна
Глаза прозрачнее льда.
Какою с годами станет она,
Когда не придет сюда?
Душу бы отдал я, чтобы узнать,
Что с ней произойдет.
Веришь ли, брат мой, так важно узнать,
Что с ней произойдет!
Что–то случится с ней сразу же,
Как только поезд уйдет.
Желтая курточка — в октябре
Девочка на мели…
Желтая курточка — в октябре
Девочку увели…
И вот улетела ее голова,
Глаза ледяные вдали.
Братишка, пора возвращаться назад —
Туда, где осталась она.
Братишка, пора возвращаться назад,
А станция здесь одна…
Пора бы нам познакомиться, брат —
Меня зовут Сатана…
скорый поезд № 66 Санкт — Петербург — Омск
IV. Умножение скорби
…Ибо кто умножает познания, тот умножает скорбь.
ЕкклезиастЭССЕРИЯ
Сердце мое упало мертвое впереди
…было написано на крышке столика. Курящий в тамбуре радостно принял ожог последней затяжки. Пальцы с потрескавшимися коричневыми подушечками не удержали крохотного окурка.
Серебряная середина лопнула — некто, взыскующий человека, паяльную лампу направил в лицо… Красноватая искорка — ниже, ближе других, — уверен, что не твоя? Как обидно будет проснуться завтра.
Еще один подхватил чемодан и сноровисто зашагал по улицам городишки. Те двое, что переминались, препираясь, на перроне, — ухмыльнулись и исчезли. А мне что за дело. Так ли уж нелепа уверенная грубая смерть — от удара ножа — на самом пороге?..
Возможное заключение эксперта: помешался, случайно прочитав карандашную надпись на столешнице в купе скорого поезда Санкт — Петербург — Омск. Как бедно будет — проснуться завтра!
Ай, крутит! Бушует веселье под веками: негде приткнуться, задернуть черную занавеску перед каждым раззявленным лицом. Видят, видят, спицами колют, светлыми спицами прободают, рвут мою мрачную душу на оскаленные обломки. Нате вам глотку мою! Это не будет иметь успеха, не о чем шлепать холодным сырым губам. Что вы вцепились в улыбку — кровь уже каплет из углов рта…
Самого себя за шкирку вынести, пнуть под дождь — сбегайся ко мне, серебряная рать, посвящай в лыцари! Серебро, мед; черный глянец, желток; летучей мышью сунусь в щель между домами.
На что тебе, девушка, этот тонкий и звонкий, небрежно клонящийся к воротнику? Все–то он рассыпает на газетке хрусталь из пластмассы и пепел из пыли. «Много наварил?» — презрительно спрашивают, а он думает, что речь о деньгах… Это уже из трамвая ночью. Да они пьяные! Загудел, затрясся, умчался трамвай.
Боюсь подбираться к главному — не цапнет? Этак за палец белыми зубками… сердце мое упало мертвое впереди. О, я понимаю; спрятать в стог сена отравленную иголку — кто–нибудь напорется… Бросить ее обратно? Выскрести на стенке тамбура под «Казаныо‑90» и «Куркулем»:
кто–то жил в славном считай городке.
Стоило окунаться в это самое, чтобы теперь так похоже выходила красивая грусть. Увидит меня, спешащего к остановке, сквозь грязное автобусное стекло, порадуется за меня; нет больше прыщиков на моем подбородке; ямы, ямы и трещины на бледном, алчном моем лице.