Николай Удальцов - Модель
При этом я отдавал себе отчет в том, что мне, скорее всего, придется демонстрировать не ум — то, что встречается в фантастических рассказах, а глупость — то, с чем мы сталкиваемся ежедневно.
Я решил поиграть с девочкой в игру, в которой я попеременно — то защищал всемирный разум, то — нападал на него.
И не ошибся — девчоночный дух противоречия заставил ее включиться в эту игру.
Причем первой:
— Так вы не верите в то, что высший разум существует? — уточнила она.
— Нет, — ответил я, но отыгрался:
— Впрочем, я не верю даже в то, что существует высший маразм.
После это пришла моя очередь порассуждать:
— Девочка, Божий разум не неприкасаемый заповедник.
Он должен эксплуатироваться в хозяйственных целях, — сказал я, сам не понимая — зачем. И получил в ответ то, что должно было быть сказано не девушкой, а мной самим:
— Нечего, Петр Александрович, валить на Бога наш собственный идиотизм.
Мы не менялись мыслями.
Просто наши мысли игрались в салочки.
Она постоянно что-то отчебучивала, вынуждая в ответ становиться отчебучивателем меня:
— Впрочем — у каждого свой бог, — добавил я, тут же продемонстрировав, что если мой разум может отправиться в самоволку, то моя глупость — всегда на посту.
— Это что же — богов столько же, сколько и людей? — усмехнулась Злата в ответ.
И я не успел ответить ей, что богов всегда больше, чем людей — на каждого человека богов приходится по нескольку.
Каждый раз каждый бог зависит от цели человека…
…Как-то я спросил своего друга художника Андрея Каверина:
— Я до сих пор не пойму: для чего Бог насоздавал столько богов? — И Андрей ответил мне вопросом на вопрос:
— А для чего Бог насоздавал столько людей — ты понимаешь?..
…Злата тут же перехватила инициативу утверждений:
— Бог говорит, что нужно любить всех людей, независимо от того — хорошие они или плохие. — Я увидел, как ее мысли работают локтями между моих слов, и слегка, не больше чем на чайную ложку, улыбнулся:
— Может, давая такой завет, Бог хотел проверить то, какими глупцами могут стать потомки Адама и Евы?
А может, Бог просто пошутил, а мы не поняли юмора?
После этого наступила моя очередь говорить ерунду:
— Люди могут успокоить свою совесть, обратившись за прощением к Богу, — проговорил я; и девушка прищурила глазки:
— Христос для честных, а не для всех подряд.
Если люди обращаются за прощением к Богу, значит — сами себе они все уже простили?
Вообще-то, если Бог займется таким бесконечным делом, как прощение людям того, что люди считают своими грехами, а иногда и того, что люди называют своими добродетелями, безработица Богу не грозит.
Так что тут уж мне ничего не оставалось, как согласиться с ее доводами:
— Люди — разные.
Одни думают, что Бога нужно бояться; другие — понимают, что Его нужно любить.
— Бог объединяет людей, — высказала Злата не свою мысль; и мне ничего не оставалось, как не согласиться:
— Почему же тогда религии — разъединяют?
— Петр Александрович, а вы сами-то в церковь молиться не про себя, а вслух ходите? — спросила Злата, состроив личико девочки-стервочки.
— Бог не глухой, — ответил я. — Если человеку необходимо молиться вслух, значит, он молится не Богу, а себе.
— А вы хоть одну молитву наизусть знаете? — не угомонилась она одним вопросом о молитвах; и мне пришлось напрячься не понарошку:
— Я считаю, что к Богу нужно обращаться творчески — своими словами.
В заученных молитвах нет творчества.
— А дети? Откуда они, по-вашему, берутся? — Злата продемонстрировала, что умеет переключаться не хуже штепселя.
— Не знаю, откуда берутся дети, — соврал я.
Соврал потому, что не знал всего лишь того, откуда берутся взрослые.
И без всякой паузы — помощницы нормализации мыслей, я зачем-то прибавил:
— Но детей дает Бог. — Если бы я знал, на какой ответ нарвусь, не знаю, сказал бы я то, что сказал.
Злата состроила такую мордочку, что ее можно было демонстрировать на ярмарке:
— Да?
Так значит, по-вашему, алименты нужно брать не с вас, мужиков, а с РПЦ?
— Впрочем, — прибавила Злата тут же, — про первородный грех я что-то слышала.
Церковная бредятина насчет того, что я появился на свет только потому, что мои родители согрешили, издавна вызывала у меня неприятие; а здравый смысл и знакомство, пусть даже шапочное, с дарвинизмом, фрейдизмом и генетикой только укрепляли мой персональный атеизм.
Хотя и вызывало неподдельное удивление в отсутствии атеизма коллективного.
Но я не мог предъявлять такие же требования к коллективному слабоумию, которые я предъявлял к своему собственному здравому смыслу.
Секс может назвать грехом только тот, кто ни разу им не занимался.
И выбор между мнимым грехом и истинным удовольствием любой разумный человек делает в пользу второго…
…Однажды я сказал своей приятельнице, журналистке Анастасии, с которой мы поехали в подмосковный дом отдыха:
— Нас двое.
Мы — как Адам и Ева в раю. — И Анастасия усмехнулась:
— Знаю я вас — мужиков, — И когда увидела, что я не понял ее комментарий, пояснила:
— Вы ведь думаете, что, если бы у Адама было бы побольше лишних ребер — в раю действительно наступил бы рай.
— Хотя… — собрался вяло возразить я. Но Анастасия избавила меня от возможности сказать глупость:
— Петька, ты никогда не задумывался о том, что эволюция сделала этот процесс, процесс размножения, таким приятным потому, что он нужен эволюции. — И мне удалось промолчать.
Не говорить же мне было очевидное; то, что, видимо, эволюция — христианства не предполагала…
…Понимая никчемность слов, я не стал испытывать девочку на здравомыслие и сразу перешел к кчемности — к праотцам и праматерям.
И я встал на защиту прародителей:
— Если бы Адам и Ева не согрешили, людей на земле не было бы.
А потом не дал девочке перехватить инициативу, начав проповедовать старое:
— Злата, Бог дает людям возможность выбирать между хорошим и плохим, — сказал я ерунду — такое впечатление, что, кроме Бога, некому предоставить нам такой выбор.
Моя соседка-барменша предоставляет мне этот выбор каждый раз, когда ей заняться нечем.
Впрочем, это уже выбор не между хорошим и плохим, а между хорошим и очень хорошим.
— Что? — переспросила Злата, видя, что я задумался.
— Бог предоставляет людям выбор между тем, что хорошо и плохо.
— А зачем Бог создал «плохо»? — ответила девочка, глядя мне в глаза.
И я, впервые в жизни, задумался над тем, что составляло смысл этого ее вопроса.
Когда мне говорят, что Библия — единственная книга, из которой люди могут узнать о том, что хорошо, а что плохо, я вспоминаю свой собственный опыт постижения этих понятий.
О том, что хорошо, а что плохо, я узнавал из книг о Буратино, Чи-поллино, Незнайке.
Потом из рассказов Гайдара.
Потом из рассказов Джека Лондона.
А потом пришло время книг Ремарка, Хемингуэя.
К своим мыслям я тихо прибавил:
— Человек должен быть во что-то верящим. — И Злата тихо прибавила тоже:
— Вера — довольно банальная вещь.
Человек должен быть не банальным…
…Я не знал, что ответить, но был уверен в том, что такая гипотеза вряд ли понравилась бы нашим попам; и, видя мое молчание, Злата спросила уже серьезно:
— Вы не верите православной церкви?
— Я не верю церкви, которая является не православной, а государственной.
— Ладно, контрольный вопрос! — девушка изображала серьезность, но по ее лицу было видно, что удается ей это с трудом.
Она не спорила со мной, а пыталась обойти с фланга:
— Вы верите в то, что в этом году наступит конец света?
И я не стал изображать серьезность в ответ:
— Я даже не верю в то, что начало света уже наступило.
— Ну, а вопрос еще контрольней.
Только имейте в виду — вопрос будет сложным, — девушка напряглась; и я сделал то же самое.
— Вот если бы вы встретились с Богом, о чем бы вы его попросили? — И только после того, как она произнесла слова, расслабился.
Девушка задала вопрос, к той или иной форме ответа на который должен быть готов каждый.
Готов был и я:
— Я бы попросил Его: Господи, дай мне мудрости отличать то, что есть, от того — как должно быть…
…За словами, очень быстро, мне стало неловко за то, что я так беззастенчиво эксплуатирую неокрепшие мозги девушки; и я замолчал, улыбнувшись своей затее на прощанье.
